Режиссер Андрей Прошкин. Сценарий Юрия Арабова по его одноименному роману. Множесто разных кинокомпаний. 2015

Как бы покороче?
В некоем русском городе Орлеане взяты три человека, как можно было бы взять трех других или всех других. Шлюха-парикмахерша, без конца делающая аборты сама не зная от каких осеменителей (Елена Лядова). Забрызганный кровью убиенных зародышей абортмейстер, очумело трахающий пациенток (Олег Ягодин); не исключено, что последний из иссеченных им плодов парикмахерши - от него самого. Начальник местной милиции (Дмитрий Хаев), озверевший от расхлеба неисчерпаемого орлеанского зла, круглые сутки колесящий по местам преступлений, в основном расчлененок, а в качестве разрядки жрущий без вилки огромные куски жирного мяса, как монголы в предыдущем фильме Андрея Прошкина "Орда", тоже по сценарию Арабова. В общем, люди как люди, живут себе и ежечасно грешат, как ты да я.
Что же касается Орлеана, то это типичный городок русского или мирового захолустья, что-то вроде разъедаемых ржавчиной и заносимых песком населенных пунктов планеты Плюк в Тентуре галактики ("Кин-Дза-Дза"), только без элементов научной фантастики.  
Этот скучный, серый Содом заслужил, чтобы в один ужасный день в некой его постройке  - это бывший общественный сортир - обосновалась странная контора типа "Рога и копыта", а точнее, просто "Рога". Вы, конечно, догадались, что Орлеан посетил нечистый со своею свитой. Как Воланд, он часть той амбивалентной силы, которая, желая зла, творит добро. Но у Арабова-Прошкина сатана (Виктор Сухоруков) не столь магнетичен, как у Булгакова. Выбрав наших троих (а может, выбрав и многих других, но зрителям этого не дано знать) он настойчиво посещает каждого по месту службы или жительства, нудно перечисляя их грехи и предрекая им смерть в страшных корчах.
Дальше показывается, как троица пытается убежать от него, подкупить его или уничтожить. В уповании на последнее привлекается иллюзионист - распильщик людей в заезжем шапито (Тимофей Трибунцев). Это занимает большую часть фильма, хотя и дураку ясно, что нечистого изводить - как тень в сачок ловить.  Я с самого начала "Орлеана" почуял что-то неладное: через первые же две минуты посетило предчувствие двухчасовой скучищи, - но в средней части картины мы с Прошкиным разошлись, как в море корабли. Я зевал, он исходил творческим экстазом. Во-первых, его увлекал глубокий философский смысл. В "Солярисе" Тарковского Кельвин по-всякому пробовал избавиться от Хари, не понимая, что она порождение его больной совести. А тут людишки надеются уничтожить диавола, не понимая, что он в них самих, вот где его следует истреблять. Во-вторых, Прошкину явно нравились изречения, вложенные Арабовым в уста персонажей: они пузырятся темными закрученными аллюзиями на священные и чернокнижные тексты всех времен и народов.  В-третьих, он увлеченно накручивал всякие формальные прибамбасы, снимая косо-криво, монтируя резко и встык, абы ни минуты покоя не было бедному зрителю и он подпрыгивал в кресле от "монтажа аттракционов" и сокрушенного осознания своих собственных грехов. Но я не подпрыгивал, а сползал с кресла в полудреме. И никаких грехов я не осознал, весь этот кровавый ералаш был мне по барабану, потому что в черта я не верю, а в тенях, которые скользили по экрану, не было ничего заразительно человечного.
В заключительной части фильма вообще дым коромыслом, т.е. философским смыслом. Временно поверив, что нечистый таки расчленен, парикмахерша, гинеколог и мент начинают тосковать по нему и горевать, что, мол, пока он существовал, им было с чем бороться, а теперь хоть в петлю. Глубоко! Но все это чепуха, потому что совершенно они с ним не боролись, грешили себе напропалую. Но нам надлежит, видимо, мыслить, что нет, не чепуха, ведь он, нечистый, часть той силы, которая, поэтому без него никак нельзя.
Под занавес все трое с ужасом или радостью обнаруживают, что нечистый целехонек, к тому же он, кажется, приходится папенькой единственному не иссеченному ребенку парикмахерши (следовательно, она - анти-богородица). И тут-то грешники начинают отчаянно каяться:  парикмахерша поселяется в собачьей конуре; мент   в приступе экзистенциального ужаса самозаточается в узилище, почему-то оставив вместо себя начальником милиции какую-то бабу, прибившую сковородой хахаля (сковородой! в этом тоже, небось, скрывается адский смысл!); гинеколог зашивает себе веки хирургической иглой, дабы не видеть ни себя поганого в зеркале, ни этого поганого мира в зерцалах очей своих.
Что ж, люди как люди... конечно, испортил квартирный вопрос... и всякие другие вопросы... но что-то все же теплится в душах. Да, да. Весьма. 
Но все это очень, очень натянуто. И знаете  что? Если "Орлеан" - фильма о делах наших скорбных, то самое скорбное дело, которое в нем налицо, - сам факт его создания. Зачем это самопальное мифотворчество? Разве головы людей без того недостаточно забиты мутными, лукавыми мифами? Авторы "Орлеана" играют с огнем, и неприятно наблюдать, с каким кайфом играют. Если же фильм замышлялся как игра в чисто жанровом плане, то есть как некая мениппея, интеллектуальный гиньоль или хоть черная комедия, то он решительно лишен игривости, необходимой для всего этого. 

“Философская интоксикация” — не диагноз, а то, что медики и социологи называют синдромом: такой набор симптомов — устойчиво связанных между собой и от казуса к казусу повторяющихся именно в данной связке, хотя внутренняя логика их спаянности может быть не вполне ясна. Термин придумали психиатры, определяя так особые черты “рассуждательства” у душевнобольных. Для меня это, разумеется, метафора, правда гармонирующая с общим колоритом: в прозе последнего времени пребывание в доме скорби либо в аналогичном ему бредовом пространстве столь неизбежно, что прямо-таки соблазняет обратиться к языку психиатрии. Впрочем, речь идет, конечно, о недуге духовном, накопители которого — громоздкие тексты, по преимуществу именуемые романами, — необязательно взывают к медицинскому освидетельствованию, а между тем источают ту самую мистическую  с к у к у, ту больную тоску, которую испытывал Иван Федорович в присутствии своего ночного гостя. <...> Мы приходим к новому идеологизму в искусстве - без постановлений и репрессий; снова становимся объектами индоктринации - промывки мозгов, за каковую процедуру берутся не комиссары и психиатры, а, в который уже раз, литераторы, сами отравленные  продуктами распада, от диамата до адвентизма. Это было бы очень опасно, если бы читатели легко давались в руки писателям. Но серое облако скуки надежно отделяет одних от других - нет худа без добра. Будем утешаться хоть этим".

Я процитировал статью Ирины Роднянской "Гипсовый ветер. О философской интоксикации в современной словесности". Написано в 1993 году, но через двадцать два года интоксикация не стала менее острой.
Арабов - постоянный сценарист Сокурова, и роман "Орлеан", несомненно, продукт того же увлечения мефистофельской темой, которое породило сценарий "Фауст". Но не знаю, не знаю.  То ли роман написан на излете увлечения, то ли Сокуров отбирает из обильно выдуваемых Арабовым ламп со строгим отсевом, то ли умеет как-то так их потереть своим рукавом мага, что они начинают мерцать таинственным глубинным светом. Тем, кто хочет посмотреть таинственный, глубокий и к тому же истинно смешной "Орлеан",  рекомендую "Шапито-шоу" Сергея Лобана (2012),  обладающее многими чертами сходства с фильмом Прошкина и яркой талантливостью вдобавок.

Юрий Арабов

Сергей Прошкин

Смотреть фильм он-лайн: