В глуби Тамбовщины-Брянщины стоит, на ладан дышит музей замечательного русского писателя 19-го века Петра Щегловитова, который знаменитый роман «Два дня» и «Записки рыбака» написал, неужто не слыхали о таком? Еще известна его переписка с Тургеневым, который «Отцы и дети» и «Записки охотника» написал. В музее самоотверженно трудятся настоящие придурки, последние русские интеллигенты. Самая придурочная из них зам по науке Марья Ильинична (Ксения Раппопорт). Директор музея тоже безмозглый интеллигент до мозга костей, но уже заражен слегка духом коммерциализма и, чтоб добывать хоть какие-то средства для музея, разрешает местным жителям проводить на прилегающей красивой территории свадьбы и другие события. Но Марья Ильинична их прогоняет, стреляя из берданки, холостыми. Еще в свободное от работы с фондами время она доит козу – какое-никакое, а подспорье бюджетнице - при чем выглядит в платке и резиновых сапогах смешно, но сексуально, как кинозвезда Любовь Орлова в роли домработницы. Капиталисты и другие рейдеры, в лице местного губернатора (Борис Каморзин), уже не раз пробовали снести этот музей к чертовой бабушке и построить на его месте гигантский комбинат, потом обанкротить его и все денежки  в карман (все остальные комбинаты губернии  этот банкрот уже обегемотил, то есть, тьфу, бегемот обанкротил). Но пока что у него не выходит. Раз  заявился с немцами, чтоб на худой конец продать музей им. Да руки коротки, директор музея и весь персонал разделись догола и пошли на незваных гостей с вилами (это не показывается, а рассказывается. А жаль: интересно было бы на голую Ксению Раппопорт посмотреть).

И вот наезжает в музей крупный федеральный чиновник из Москвы, замминистра экономики и развития Федор Бондарчук. Ведет он себя по-хамски, разговаривает, как с губы шелуху сплевывает, референту своему бросает «Пошел вон!», а музейщикам, на последние гроши сварганившим для него банкет, сообщает, что, его бы воля, он бы давно изучение классиков в средней школе запретил: эти бородачи только головы детям забивают своими сумасбродными идеями. Те аж рты открыли от такой идеи, не знают, как и реагировать. Одной Марье Ильиничне тут же становится ясно: этот Федя-бредя прикатил, чтобы съесть медведя, то есть музей их дорогой съесть! Значит, терять нечего, и она врезает ему по полной: и хам он, и свинья, и что ты не хочешь. Бондарчуку задор Раппопорт приходится по душе, он, видно, любит темпераментных женщин, а зрителю становится ясно, что они поженятся. Так оно и выходит, но до этого надо дожить. Впереди еще много изящных озорных поворотов, как в гишпанской комедии какой. Далеко не сразу у них сложилось, лишь на второй день. В первый никак не могло, потому что Федя напился в дупель, вернее, напоили его музейные. Но на следующее утро подъем, и бегом к Раппопорт. Нет, не сразу. До этого еще смешной эпизод, как он хочет отлить под деревом, да где тут отольешь? Всюду проклятые таблички: под одним деревом Толстой сидел, другое Гоголь посадил, на третьем еще какой-то классик повесился. Едва он справил нужду, как директор музея пристал: мы, мол, вас накачали, мы и откачаем. Тут баня, опохмелок, пруд с живыми ключами и т.д. И потом уже он, свежий, как огурчик, бегом к Раппопорт, и очень ей теперь, помимо ее воли, приходится по душе; все же женщина она, и разве против такого Феди устоишь?  Тем более что быстро выясняется (медленно некогда, недаром же фильм «Два дня» называется), что не такая уж он,  в общем, скотина. Вот уже все у них пошло-поехало (во всяком случае, Раппопорт начинает украдкой подкрашиваться-подмазывться), но тут она прочитывает факс, из которого узнает, что закрытие музея – дело решенное, а Федя для того только приехал, чтобы поставить точку над i. Ах так! Ну, опять ему, бедному, достается, еще хуже прежнего. Только через полчаса сумеет он переубедить ее, что, действительно, собирался музей закрыть, но это до того, как ее повстречал. Словом, ложатся они спать. Бондарчуку удается разбудить в Марье Ильиничне женщину, она гладит его по лысине и спрашивает, не переживает ли он из-за нее, т.е. лысины. Он застенчиво признается, что еще как. И давай молодые баловаться: Марья начинает враскоряку бегать, как уточка, а Федя ей подражает (он, на радость фемининной части зрительской аудитории, корячится в тесных белых трусах,  она в довольно длинной комбинации. Ну не хочет Раппопорт идти навстречу чаяниям широкого мужского зрителя!). Все, кажется, хорошо, но тут новый озорной поворот: Федя неосторожно пробалтывается, что у него в Москве невеста. Ах, так! Ну ты подонок! Думаешь, я буду строить счастье на чужом несчастье? Тра-та-та! Опять бедный Федя получает ушатом по ушам. Он пытается объяснить: «Ну мало ли что невеста, я ей ничего не обещал, она от меня не того...». Но еще не остывшая от ласк Марья Ильинична в ответ: "Пшел вон, бесчувственная, жестокая дрянь!" Ну, он плечами пожал и пшел, а что делать? Тут навстречу ему директор музея: "Кати в свою Москву, харя ты жлобская бесстыжая!" Час от часу не легче! Это он, конечно, от ревности (давно и тайно влюблен в Раппопорт); однако ревность - не ревность, а за такой базар можно и по роже схлопотать. Но Федя и тут сдерживается. Вообще, надо сказать, он ведет себя гораздо вежливее и вообще выглядит более вменяемым человеком, чем витающая в духовных высях музейная братия. Марья Ильинична, та мало того, что бодлива хуже своей козы, так еще малахольная какая-то, обо все спотыкается, чашки музейные вечно роняет, а бабка-соседка говорит ей: «Я тебе там кабачок и патиссон на крыльцо положила...  Да чего там не надо, у тебя ж не растет ничего». Не в смысле, что Раппопорт не сажает, а что земля от нее не рожает. Задумывала Авдотья Смирнова или нет, чтоб Ксения-Тургения смешнее и глупее Феди-бреди была, не знаю, но так оно выходит; не он, по факту, бредя, а она. В общем, уезжает Бондарчук в Москву. Но он уже далеко не та свинья, что был, музей он твердо и бесповоротно решил не закрывать.

В Москве происходят два события. Первое, Федор встречается в ресторане со своей невестой,  столичной штучкой. То есть та еще думает, что она невеста, а он уже нет. Вообще-то она откуда-то узнала, что он там с Раппопортихой, но настолько цинична, что говорит Феде: "Ну и что? Ты мне будешь изменять, и у меня, конечно, будут увлечения, но у нашей будущей семьи большие перспективы". Представляете, все она уже рассчитала! Причем, излагая свои калькуляции, этот компьютер в платье методично поедает салат из бамбука и других полезных морепродуктов. Тут Федя окончательно решает: ну все, завязал с этой.

Второе, министр приказывает Феде закрыть музей. (А губернатор тот мерзкий сидит уже возле министра и посмеивается. Ну всё ясно, мафия). Министра-мафиози играет Андрей Смирнов. В этом эпизоде я сильно зауважал Авдотью: вот что значит творец, всё на продажу, отца родного не пожалела! Федя, то есть Петя (Бондарчука, я совсем забыл сказать, Петей зовут) чуть покочевряжился, потом под козырек: бу, мол, сделано. Вышел - и тут же ушел, в запой. Запоя не показывают, но референт стоит под дверью и ноет: «Федь, давай вызовем капельницу! Петь, давай капельницу!» Наконец Федь-Петь выходит с опухшей физиономией и направляется в министерство увольнятся. Молодец, не поступился, значит, принципами!

Следующий эпизод снова на Орловщине: Федя колет Ксюше дрова, а наколов,  наконец, колется: я тебя люблю, давай поженимся! Она свое: «А невеста?» «Не, там всё. По-чеснoку». «Но я в Москву не поеду». «Ну и не надо. Тут будем. Я уволился». Она: о-о! Это другое дело, наконец, что-то человеческое проклюнулось. Обнялись, поцеловались. Ну понятно: голые люди на голой земле, такой, значит, красивый открытый финал. Он тоже, понимай, бюджетником станет, козу будет доить, она чашки бить, о высоком говорить...  Ан нет, тут референт Федин появляется: «Явился по вашему распоряжению, господин губернатор!» О-о! «Так ты что, губернатор курский теперь?»  «Ну да...» «Губернатор! А я, значит, губернаторша? Какая пошлость! Подлец! Скотина! Пшел вон!» Но зритель больше не огорчается, он привык и понимает - это просто Ксюшин очередной пир духа. И вообще, молодые бранятся, только тешатся. На звуковом фоне любовной сварки бьют финальные склянки. (Иначе говоря, между 85:03 и 89:00 идут заключительные титры с песней. Почти 4 мин. Это долго. Обычно режиссер позволяет себе столь долгие финальные титры, когда абсолютно уверен: зритель настолько упоен, что не уйдет из зала, не допив последнюю капочку с именами шоферов киногруппы и меценатов, которым режиссер по гроб жизни благодарен. Впрочем, иногда долгие титры бывают, напротив, в порядке хорошей мины при плохой игре).

Надеюсь, до читателя дошло послание фильма: нет, в сущности, никакой пропасти между представителями властных структур и носителями духовных традиций. Федералы, они тоже любить умеют. И вообще, не надо обобщать, дело не в чинах, а в людЯх! Приятная такая картина, много юмора, приколов. Смотрится с интересом, легко. Чувствуется, что и делалась она легко, без напряга, не портя друг другу нервы. И это неудивительно, Авдотья удачно подобрала коллектив. Про папу я уже сказал, ну еще, понятно, Федя, Аня Михалкова, Боря Хлебников, очень симпатичный, Авдотья его обожает и всегда в «Школе злословия» рекламу ему делает, Миша Брашинский режиссер-авангардист. Наверняка еще другие свои люди, но мне не все друзья Авдотьи, к счастью, известны. Фильм снят при поддержке Фединого, то есть, извините, Федерального Фонда поддержки кинематографа. (Я недаром перепутал: продюсер картины -  тот же Федя. Выходит, он и по фильму, и по жизни бюджетирует культуру , интересно, да?)  Ну и правильно, если не такую талантливую Дуню поддержать, так кого?

Меня, конечно, спросят:  ты чего издеваешься, змей? Обделать можно всё, даже самое святое, хватило бы цинизму. Ты, твою мать, замотивируй, обоснуй! Спокойно,  друзья, спокойно. Помните, как Вознесенский подал в суд на Битова, когда тот ему по морде дал? Битов от защитника отказался, уверенный в оправдательной силе самих фактов: «Граждане судьи, сейчас я вам все объясню. Иду это я по улице и вижу: навстречу мне Вознесенский. Как, скажите, было не дать ему по морде? Ну я и дал». Вот так и я: посмотрел фильм «Два дня» - ну как не поиздеваться? Я и поиздевался.

Нет, вы опять за свое: «Вознесенскому по морде – это одно, а критик должен доказывать, анализировать». Слушайте, какая аналитика, зачем аналитика? Достаточно арифметики. Длительность фильма – 89 мин. Бондарчук появляется в картине на 3:35. До 12:17 он неясен; ходит как-то хмуро, но Федя вообще хмурый человек, внешне неприятный. Во всяком случае, он пока не хамит. Хамство начинает вырисовываться где-то на 14-й минуте, а явное хамство (хотя явное ли, это тоже вопрос, с этим надо разобраться, человек просто мнения свои выражает...  но допустим, допустим) начинается на 14:30 и идет до 18:26. Итого, 3 мин.56 сек. Далее и до конца картины Федя больше ни разу не хамит. Под священными деревьями он, с риском для своего мочевого пузыря, не помочился. Решимость спасти музей озвучил на 48:00. Позиционировался как враг бегемота-губернатора еще раньше, на 32:14. Марья же Ильинична безусловно хамит Бондарчуку в промежутках между его хамством (т.е до 18:26), а потом уже безостановочно - с непродолжительным перерывом  на любовную предыгру, секс и любовную послеигру (хождение «уточкой») - вплоть до 85:03. Итак,  Федя хамит 3:56, а 58 с хвостиком терпеливо выносит хамство как Марьи Ильиничны, наиболее заклятой преемницы лучших традиций прогрессивной русской интеллигенции, так и, под конец фильма, других преемников. Причем Федя не просто терпит от них от всех: он объясняет, увещевает и без конца прощает.

Хронометраж – упрямая вещь, господа! Под давлением неопровержимых доказательств я вынужден заключить: «Два дня» - фильм о реальном мужике, который, стремясь сделать землю нашу гребаную хоть малость поприличнее, вынужден идти сквозь револьверный лай  придурочной интеллигенции - точнее, не револьверный, а берданочный лай: ведь наша Ксюша-девушка из ХУШа (из 18-го века то есть) из берданки по добрым людям палит, припоминаете? Конечно, палит она холостыми -  интеллигент и замочить никого чисто конкретно не способен, - но все равно очень больно и обидно. Для них же,  придурков, стараешься! Тут впору напиться в дым, что Федя периодически и делают. (А почему придурки они? Да потому, что объелись белены русской классики - недаром Петя планирует запретить ее!)

С другой стороны, в своей передаче «Школа злословия» Авдотья постоянно стонет, что деньгастое федеральное жлобье окончательно пригнобило интеллигентных людей. Что ж, возможно, эти стоны - не лицемерие, а искреннее отражение сознания Авдотьи. Но сознание – одно, а подсознание – другое. Подсознание Авдотьи определено ее бытием. Никакое федеральное жлобье ее не гнобит -  напротив, оно спонсирует ее картины. Последняя из которых убедительно показала, на чьей стороне данный мастер культуры. Я не такой уж пылкий адвокат  русской интеллигенции, но  что правда, то правда: в нынешней России у нее бледный вид и грустная улыбка. Принадлежи Авдотья реально к этой затюканной прослойке -  хронометраж фильма был бы отнюдь не в пользу Феди (Пети).

Я кончил, господа присяжные заседатели. Когда-то вы оправдали Битова, ибо поняли его. ПосмотрИте этот фильм – уверен, вы и меня поймете!

P.S. Вы можете спросить меня, господа, отчего это я все время Петю с Федей и Машу с Ксюшей путал. Да непроизвольно это получалось, честное слово! Исполнители так вошли в свои образа, а главное, картина вся такая теплая, родственная, спаянная, междусобойная, так в ней все слилось-перепилось, то есть, извините, переплелось, что  просунуть меж этого сращения скальпель критического анализа нет никакой возможности. Взгляните на эту фотографию, сличите ее с фотографией-заставкой и ответьте с трех раз: где кино, а где жизнь? 

Авдотья  Смирнова

 

Федор Бондарчук

Смотреть фильм он-лайн

Внимание!
Через новый раздел нашего сайта "Информация по существу"
можно выйти на рецензии других авторов на новые фильмы "Елена" и
"Два дня". Интересующиеся могут сравнить их с нашими рецензиями. Следите за разделом "Информация по существу"!

Автор С. Бакис