Молодой писатель Сосо принес в издательство рассказ «Голубые горы». Нет проблем. Рассмотрим оперативно. Ну что такое рассказ, ерунда! То есть не твой рассказ ерунда, дорогой, но это же не роман и даже не повесть, сколько там нужно времени, чтобы эти «Горы» прочитать и дать ответ по существу, будем печатать или нет. Звони, дорогой! Нет, мы тебе сами позвоним!

 

Да, наверное, «ответить по существу» долго не заняло бы. Но сколько-то все же заняло бы. И столько ни у кого – да, ни у кого, потому что рукопись Сосо переходит по кругу через все руки, – в этом издательстве не находится. Не потому, что ни у кого нет времени. То есть ни у кого действительно времени нет, но не по причине занятости: нет времени, потому что времени в этой организации не существует, оно остановилось. Виноградная лоза за окном редакторского кабинета пожелтела, засохла, опять налилась жизнью – сколько раз? Сколько бы ни было, но с того момента, как Сосо оставил на редакторском столе свою рукопись, в кафкианском мире этого учреждения не прошло ни минуты.

 

Ну да, что-то кафкианское. Но если бы фильм был очередным подпольным прорывом модернизма в одной из национальных республик, он был бы куда менее интересен, чем он есть. Бог с ними, с этими совковыми фигами и кафками в кармане. Замечательно другое - что при своих перекличках с Кафкой это по духу, по атмосфере, по своему животрепещуще современному (для тех, конечно, лет... но и не только) содержанию абсолютно антикафкианский фильм.

 

В нем нет ничего холодно-загадочного, выморочного, бездомного. Напротив, мир фильма чрезвычайно уютный, теплый, дружелюбный, знакомый и родной. Это мир, где все друг с другом «на ты», всякий другому «дорогой», всех связывают не то что дружеские – почти семейные отношения; это не казенное место, а кров родной, где воздух пропах домовитым запахом кофе, женщины вяжут, а у них под боком дети выполняют домашнее задание, мужчины играют в теннис и шахматы и каждый знает дедушек и бабушек сослуживца по имени . Ну Грузия, что сказать! Воздух пропитан добротой и доброжелательностью не только друг к другу, но и к тем, кого судьба заносит в этот теплый уголок. Боже упаси услышать здесь что-нибудь такое хамское, чем вечно клубятся кубометры русских присутственных мест.

 

И при всем при том – осторожно! Не надо заблуждаться, никакая это не ГРУЗИЯ. «Мой адрес – не дом и не улица, мой адрес – Советский Союз». В этом издательстве, как вы уже поняли, никто ничего не делает. И мало того, что не делает – каждый хочет, чтобы за него сделал другой. Патриархальное, галантно-уважительное грузинское обхождение придает тому, что каждый по-советски старается спихнуть труд и ответственность на кацо и батоно, особенно смешной характер. И получается, что Грузия – это доведенная до предела, остраненная модель Совка. Потому что, если задуматься, что главное было в Совке? Скажете, хамство? Нет, это внешнее, это по отношению к безразличным незнакомым-чужим. Главное в Совке была дружба, клановость, круговая порука «людей приличных», «возьмемся за руку, друзья», христосование со своими при встречах и прощаньях, страстные, сладкие разговоры на кухне с понимающими об ужасном хамстве, ужасном взяточничестве, ужасном беспорядке, ужасных властях, ужасном сервисе, ужасных судах, ужасном качестве товаров, ужасном образовании, ужасной медицине («лечиться даром – даром лечиться»), ужасном всём. При этом кто сидел на кухне? Там сидели врачи, учителя, инженеры, работники торговли, адвокаты, и даже, бывает, сановитые милиционеры, и даже чиновники солидного ранга. И все были во всем друг с другом заодно. И было вынесено за скобки на этих посиделках, что мы, хорошо сидящие тут – прекрасные врачи, прекрасные учителя, прекрасные инженеры, прекрасные милиционеры, прекрасные функционеры... А ужасные – они где-то там... А на другой кухне в это же время сидели другие такие же прекрасные люди, тоже все понимавшие и считавшие других ужасными. А на самом деле все они – все мы - были одинаковые: забывали после операции скальпель в животе, орали на учеников, брали вятки, бездельничали на службе, выпускали брак, таскали с работы что могли и голосовали на собраниях за что положено. По сути говоря, мы, такие дружные, так обожавшие наших чудесных заединщиков, разойдясь по рабочим местам и объектам, начинали тут же отравлять друг другу существование: врачи отвратительно лечили учителей, учителя отвратительно учили детей врачей, инженеры делали отвратительные механизмы для всех остальных... Теплый клубок обожающих друг друга прихлебал, мотающих клубки, прихлебывающих кофе, хлопающих друг дружку по плечу, задающих друг дружке мороки, губящих век несчастному Сосо, губящих с нежностью и знаменитым грузинским гостеприимством, сосущих из Сосо кровь в любовном вампирском поцелуе, - никакие это были не грузины, это были мы, любой из нас! Сосо играет Рамаз Гиоргобиани, когда-то исполнивший роль упертого паренька в «Листопаде», не давшего бутылировать кислое вино. Глаза его и теперь чисты и наивны, как четырнадцать лет назад, только нет уже былой веселой веры в то, что все в конце концов выйдет, как надо. В глазах этих притерпелость: так и буду, видно, целоваться с этими симпатичными кацо, пока... «Целый век играет музыка, затянулся наш роман, он затянулся в узелок, горит он не сгорает...».

 

Сосо не знает, что продолжаться этому роману совсем уже недолго: ползет и ширится трещина в стене, и в один прекрасный день здание редакции зашатается, как репетиционный зал в фильме Феллини, и вся эта спаянная, споенная кофе компания, покуда непрочитанные рукописи не обрушились на нее раньше потолка, намылится из этого намоленного гнездышка дай только бог ноги. Где-то теперь все эти симпатичные – нет, правда симпатичные - люди? А где мы? (Моя мама живет на Брайтон-Бич Авенью. Ей 88 лет. Несколько лет ее home attendant’oм – оплачиваемой государством нянькой – была Нана Николаевна, бывший экономист из Тбилиси. «Очень хорошая была женщина, - вспоминает мама. - Правда, немножко ленивая, но зато какая т е п л а я (!) и интеллигентная!».

 

На Всесоюзном кинофестивале 1984-го года «Голубые горы» получили главный приз. Почему этот горький, ехидный фильм удостоился такой чести? Очередной абсурд. Наверное, картина прошла под маркой антибюрократической сатиры. Если это сатира, то очень грустная. Время идет, рукописи пылятся, лоза увядает и наливается соком, но ничего не меняется, лишь люди стареют да трещина растет. Помню, посмотрев этот фильм, я вышел на улицу с человеком, сидевшим рядом со мной: я его немного знал, до начала сеанса мы разговаривали. Теперь надо было разойтись. «Ладно, - сказал я, - я посмотрю, что можно сделать по твоей проблеме. Позвоню. Или лучше, ты мне позвони». «Хорошо, обязательно», - ответил он и крепко, по-мужски пожал мне руку. И вдруг мы расхохотались. Господи, да не позвоню я, и не сделаю ничего, и не надо ему! Весь остаток того дня я не мог ни с кем разговаривать без чувства полной пустоты всех слов, без галлюцинаторного ощущения, что живу в мире «Голубых гор». Потом прошло, жизнь вернулась back to normal.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Автор С. Бакис