Новый фрагмент
| Главная » Новые фрагменты » Никита МИХАЛКОВ |
«Утомленные солнцем 2: Цитадель»
| «Утомленные солнцем 2: Цитадель». Режиссер Никита Михалков. Сценарий Эдуарда Володарского, Глеба Панфилова и Владимира Моисеенко. 2011 Этот текст - только о второй части «Утомленных солнцем 2», с подзаголовком «Цитадель». Первой части, «Предстояния», я не буду касаться. Вообще-то правильнее было бы писать про обе части, но получится слишком длинно. Михалков, когда «Предстояние», в общем-то, провалилось, говорил, что зрители и критики судят раньше времени, надо увидеть весь фильм: «Предстояние» как бы вилка, а «Цитадель» - розетка, и свет зажигается от соединения первого со вторым. Но я думаю, что можно говорить об одной «Цитадели»: электропроводка все же находится в розетке, а я постараюсь заменить собой вилку. Это значит – я постараюсь писать «проникновенно», влезая в розетку, как вилка. Буду настолько чуток к «Цитадели», как только могу. Недавно на сайте был помещен текст «Поэзия в кино». Фильм Михалкова, несомненно, принадлежит к поэтическому кино, на это обращают мало внимания, и отсюда многие недоразумения. Картина может нравиться или не нравиться, но она должна быть понята. Вот я и пойду по сюжету, передавая его так, как его понял – в ключе поэтического кино. Немецкий снайпер, воплощающий в фильме Цитадель, держит под мушкой каждый сантиметр русских окопов: попробуй, высунь свою тупую башку, Иван! Он пялится в прицел под музыку Вагнера, звучащую из стоящего рядом патефона. Снайпер воплощает Цитадель, воплощающую непобедимость германского духа. Один из русских иванов, сидящих в окопах, – Сергей Котов, бывший легендарный комдив, «репрессированный», подписавший рукой, по которой долго били молотком, клевету на всех, на кого ее требовалось подписать, в том числе на свою любимую жену Марусю. (Что поделаешь, есть предел выносимой боли). На отбитых молотком пальцах он теперь носит стальные когти, не только для того, чтобы скрыть увечья: они - знаки его превратившейся в сталь души, где ничего не осталось, кроме мертвой стойкости солдата. (Котов считает, что погубил семью своей подписью, и теперь его жены и дочери нет в живых. Это не так, и большая, а, может быть, главная часть этого фильма о войне будет посвящена его возвращению домой). На войне Котову хорошо. Говорят, солдатами не рождаются, но он исключение. Быть рядовым проще, чем командиром, а быть рядовым штрафбата проще, чем обыкновенным рядовым, потому что в штрафбате не делают карьеру и не говорят пустых слов, здесь только жизнь и смерть. Смерть же ему не страшна. Котов не ищет смерти – тогда он был бы плохим солдатом, - но всегда к ней готов. Но что такое? Вот Котов повел ноздрями, до которых донеслось веяние чего-то смердящего, смердящего отвратительней, чем нормальный разлагающийся солдатский труп. Это в другом конца окопа появился сокровенный враг Митя (Олег Меньшиков) - проклятие его жизни, подлинный погубитель его семьи, неистребимый многократный оборотень (он и убить-то себя не смог: в финале «Утомленных солнцем 1» кровь из его отворенных вен окрасила воду в ванне густо-бордовым, но все равно он выжил, да еще и продвинулся в своей карьере шпика и провокатора). Еще не видя его, Котов почуял его запах - мерзостное соединение индивидуальной и лубянской мертвечины. И он бежит, бежит от этого запаха по лабиринтам окопов, бежит, как не бежал бы ни от каких фрицев. Все-таки они встречаются. Митя приехал, чтобы увезти Котова в Москву: Сталин хочет поговорить с ним. Митя протягивает Котову свой ранец, велит открыть: туда вложена пара новеньких погон. (Котов носил ромбы, да пока он сидел и воевал, времена изменились, и теперь он будет генералом). Но прежде они хорошо, откровенно поговорили в ближнем леске, поговорили о личном. Митя сообщил Котову, что Маруся и Надя живы: жена все в том же доме под Москвой, дочь где-то на фронте. Митя дал Котову понять, что после его «исчезновения» был близок с Марусей... но теперь это в прошлом. Маруся не предала Котова, он не имеет права так считать, потому что это он сам предал ее. Только усилиями Мити его страшный донос не получил хода, – но Маруся узнала, что донос был (да, это он, Митя, ей рассказал и доказал!), и отреклась от него. Во время разговора Митя дает Котову шанс убить его: он, как и прежде, ищет смерти. Котов шанса не использует. «Сроднясь в земле, сплетясь ветвями...» - строчка из стихотворения «С любимыми не расставайтесь». Отношения этих двоих далеки от любви, но это и не вражда, а что-то по ту сторону того и другого; в таких отношениях люди тоже могут «сплетаться ветвями». Митя привозит Котова домой, на подмосковную дачу: место действия «Утомленных солнцем 1», то место, где Котов прожил самые счастливые дни своей жизни и где жизнь его кончилась. Следует бесконечно длинная, сложная, построенная по законам ритардандо (замедление, затяжка) сцена. Митя узнает, что Маруся теперь замужем за Кириком, давнишним приживалом семьи (Владимир Ильин). Не Митя, сложный, скользкий и вызывавший у Маруси инстинктивное отторжение (она не подозревает о его истинной роли в аресте Котова), а этот ничтожный, но добрый, теплый человек стал для нее опорой в час беды. У нее от Кирика ребенок. (Что поделаешь, жизнь есть жизнь). Котов долго ерничает, строит из себя шута горохового (простор для актерской виртуозности Михалкова), Маруся истерически обвиняет его в предательстве, а свою семью, этих почти докатившихся до люмпенства аристократов, в том, что они вечно подталкивали ее делать выбор не по душе, а по выгоде. Митя отмалчивается, наигрывает «Утомленное солнце» на пианино. Кирик не знает, что и сказать. Маразматики-аристократы стараются сообразить, полезно или вредно для их дряхлеющей старости чудесное возвращение зятя. И наконец – Котов уводит сопротивляющуюся Марусю в спальню, и они ложатся, и он обнимает ее, и она вспоминает его и сдается. А потом, после, Котов велит ей цокнуть языком: Маруся раньше делала так от избытка женской удовлетворенности. И она цокает так громко, что цок доносится до соседней комнаты, где замер в прострации бедный Кирик и маются все прочие. Кирик просит у Мити пистолет, чтобы ворваться в комнату, откуда донеслось цоканье, и убить Котова, Марусю, а потом самого себя. Митя насмешливо пистолет протягивает – но куда там Кирику, кишка тонка. Проснувшись утром, Котов не находит в доме ни Маруси, ни Кирика и ни Мити. Сразу все сообразив, он мчится на захваченной у соседей лошади к железнодорожной станции. Маруся уже в вагоне, Кирик еще суетится на перроне. Высунув голову в окно, Маруся видит, как Котов и Кирик стоят рядом. «Не трожь его, Сережа!» - кричит она Котову. Но он и не думает трогать Кирика – наоборот, тот сам, жалкий человек, никак не может отойти от него, лепечет ненужные оправдания. Котов даже не смотрит на него... и на Марусю он тоже не смотрит, лишь стоит, прищурившись и закусив губу. Мы понимаем, что происходит в нем: он борется со своей болью, может быть, говорит себе: «Что ж, баба... в бабе правды нет. Ну и пусть уезжает... Она и сама не знает, для чего это делает. Ребенок у нее от этого Кирика? Да при чем тут ребенок. Ничтожный, она, оказывается, суетливый, хитрый человек, вот и все. Проживу без нее. Проживу!» Дальше идет новая большая сцена. Возвращаясь со станции, Котов пересекается со свадебной процессией. Безногий инвалид женится на хорошей зрелой девке. (Видно, солдатская вдова... Тоже, наверное, ищет, где лучше, надеясь прокормить детей за счет шикарной инвалидской пенсии). Котов жадно целует ее в губы, так что у той аж дух перехватывает. «Ух, ты откуда такой взялся?» И потом вся свадьба поет и пляшет нечто древнее и варварское, и Котов поет и пляшет вместе с ними, так, как они, лучше их. Проживу, проживу! Тут как раз удачно подворачивается тройка блатных, пытающихся реквизировать у Котова его командирские котлы. Господи, слепые они, что ли, нашли с кем связываться на свою голову! (Один из блатных, кстати, и косит под слепого). Просто сжигая не до конца устраненный песнями-плясками переизбыток адреналина, Котов молниеносно перекрашивает двоих в красное и распределяет с достаточным разбросом вдоль и поперек дороги, так чтоб встать друг дружке не смогли помочь. Хорошо все-таки иметь стальные пальцы! Третий, с виду полный олигофрен, пытается спастись в ближнем сортире. Я было предвкусил, что тут последует лихая сцена метания человека в очко (по слухам Михалков отличный баскетболист), но, видно, котовский адреналин к этому моменту нормализировался. К тому же третий, хоть и придурок, из двух 00 мудро выбрал Ж, и западло легендарному комдиву туда врываться. Плюнул и поехал на встречу со Сталиным. Сталин рябой, желтоглазый, тяжелый, страшный (Максим Суханов). Он раскрывает Котову свой хитрый план. Обиды позабудь, есть для тэбя большое дело. Ты должен сколотить кое-как в боевое подразделение пятнадцать тысяч окопавшихся по ташкентам-джанкоям ловкачей. (Ловить их по тылам – дело не твое, их тебе на передовую тепленькими доставят). Да что там сколачивать – ты просто должен толкнуть их своей стальной, ха-ха, рукой в атаку на Цитадель. Пускай они все сдохнут – это будет уроком для тех, кто надеется отсидеться в стороне от схватки: как узбекским ташкентцам, так и американским и лондонским, которые не торопятся открывать второй фронт. Намек такой, панымаешь? Чем страшней будет поле боя после атаки, тем лучше! А потом я дам тэбе армию. Согласен? Еще бы Котову не согласиться с Верховным. Он все делает так, как ему велено. И делает все не так. Во-первых, даже не пытается создать видимость, будто рассчитывает на стратегический успех ташкентского воинства: вместо каких-нибудь старых берданок он вооружает их палками. Во-вторых, он сам вооружается палкой и первым выскакивает из окопа. Ничего не поделаешь – котовской челяди приходится идти вслед за своим генералом. И ташкентцы, вдруг позабыв свою трусость и хитрость, тоже двигают вперед. Немецкий снайпер в растерянности: это еще что такое? Unglaublich, невероятно! Herr Kommandant! Комендант Цитадели, растерянно: «Я солдат, а не палач». Самым неожиданным образом палочное войско парализовало всю хитро налаженную систему Цитадели! Поневоле вспомнишь Гоголя: "Остановился пораженный божьим чудом созерцатель: не молния ли это, сброшенная с неба? Что означает это наводящее ужас движение? и что за неведомая сила заключена в сих неведомых светом конях?" Т.е. в сих неведомых светом палках? Снайпер, потеряв арийское самообладание, делает неаккуратное движение головой – засвечивается в амбразуре - попадает под мушку русского снайпера. Одним любителем Вагнера меньше! (Я считаю, что тут прокол: выходит, воплотивший арийский дух снайпер погиб от нормального стрелкового оружия. Но ведь, согласно идеологии Гоголя и Михалкова, технологически русаки уступают всякой немчуре и даже не собираются тягаться с нею на технологической поляне: мы духом их, духом... ну и, конечно, дубиной народной войны!) Дальше красиво и замысловато. Но надо прежде сказать, что у снайпера было домашнее животное, маленькая белая мышь. Она крутилась на пластинке с Вагнером, и снайпер кормил ее крошками от пайка. Так вот. Через несколько мгновений после того, как он упал, сраженный русской пулей, солнце, светя через его оставшиеся на столе очки, как сквозь лупу, воспламеняет какую-то бумажку. Тем временем мышь влезла в колесико наподобие тех, в которых вертятся белки, и, привыкшая кататься на увертюре к «Тангейзеру», завращала колесико. Получился маленький вентилятор. Ветерок от колесика-вентилятора стал раздувать огонек. Начинается пожар. Он быстро добирается до арсенала. И вот - палочная рать пораженно лицезрит, как Цитадель взлетает в небо! Каков триумф русского духа над замудонской западной технологией! Страна спасена чудом – но это же страна, которую, как Израиль, только чудо всегда и спасает; о эта регулярно богоспасаемая Россия! Это не конец фильма, осталось еще несколько красивых чудес. (Кое-какие чудеса случались и по ходу фильма, я их пропускал, но все они были на тему абсурдной забавности войны, всякий раз подтверждая толстовскую мысль: войной нельзя руководить, все жуковы и наполеоны тут бессильны – решает лишь дух народный и воля Божья). Но всё уже, надеюсь, достаточно ясно, можно переходить к выводам. Мне кажется, неудача Михалкова – а фильм, по-моему, неудачен – проистекает из следующего. Давайте сравним «Утомленных-2» с «Утомленными-1». Первый фильм тоже был достаточно сомнителен в том смысле, что был весьма далек от дум и чаяний нормального русского человека; и он тоже был сделан скорее для Запада (не зря получил Оскар) – однако там зритель все же находил, с чем самоотождествиться. Котов и в первом фильме был суперменом, но суперменом, которого не миновала общая участь: от судеб защиты нет. Это понятно, это могло вызывать у зрителей сочувствие. В «Цитадели» же он супермен, превозмогающий всё: людей, власть, судьбу. Но что нам, простым смертным, до такого человека, то есть сверхчеловека? В начале Котов солдат – но какой он солдат, если ему ничего не страшно? (Он, кстати, даже помещается в окопе в отдельной нише). Вот он, как Одиссей, возвращается в свою Итаку – и одним махом похеривает союз маленького человека с женщиной, которую тот любит, которой верно служит и от которой у него, между прочим, сын. А этот гигант большого секса явился и р-раз – Марусю в кровать, два – так ее оттрахал, что она тут же этого маленького человечка поимела в виду. Когда она на следующее утро все же решила уехать с ним в эвакуацию или куда там – в общем, бежать от Котова куда глаза глядят, я лично воспринял это не как бабскую оглядчивую трусость и очередное проявление Марусиной расчетливости - по расчету если, так замухрышку на генерала очень даже выгодно обменять, - а наоборот, как проявление ее человечности. (Тут опять проявились, ну как бы сказать, недомыслие, слабость логики Михалкова, вообще свойственные этому многоглаголающему, много рассуждающему и всех поучающему человеку). Я гораздо ближе к Кирику, чем к Котову, и мне хочется крикнуть этому Витязю с тигровыми когтями, этому Медному Всаднику: «Ужо тебе!» Казалось бы, Котов близок к народу. Он находит разрядку от Марусиного «предательства» в танцах и плясках «под хохот пьяных мужиков». В конце ему удается поднять на бой человеческий материал, который Сталин считает мусором – удается потому, что он не побрезговал взять палку в руку и возглавить «мусор». Но в его единении с народом нет кротости и тепла: это скорее блажное погружение аристократа в первобытно-хтоническую стихию. Что в этом демократичного и русского? Скорее уж тут ницшеанство: презирая реальный народ, Ницше преклонялся перед дионисийской стихией вымышленного греческого пранарода. Так и Котов ценит в народе лишь лихое, дикое и потешное. Что же касается пятнадцатитысячного ташкентского войска, то оно настолько лишено какой бы то ни было социальной, этнической и даже физиономической характерности, что его нельзя принимать всерьез. На что уж нелепы «банды из одесских лесов» в «Ликвидации», но и они перестают казаться нелепицей после фильма Михалкова. Абсолютная безликость «войска с палками» - никогда еще этот высокопрофессиональный режиссер не допускал такой халтуры – не просчет: лучше получиться не могло, потому что Михалков имел в голове только абстрактные идеи: «дубина народной войны поднялась", "благородная цель возвышает даже низких духом», не наполненные никаким конкретным видением. Идиотские затеи Жукова в сериале Урсуляка так же бледнеют перед идиотизмом сталинского плана в «Цитадели». Вообще вся финальная часть фильма, начиная от разговора Котова с Вождем и заканчивая взлетающей в воздух Цитаделью, представляет собой сплошную фантасмагорическую ахинею. Не сомневаюсь, что Михалков причислил бы меня к сонму тупиц, не понявших его картину. Уверен, что он-то сам считает финальную часть потрясающей поэтической метафорой. Догадываюсь, что Михалков хотел сделать фильм не о битвах, а о бытии, нечто гиперболическое на уровне и в духе Гоголя. Но от великого до смешного один шаг, «Цитадель» печально это подтерждает. Метафора Михалкова едва стоит на длинных ходульных ногах – и соскальзывает в нелепость. Превышающие всякое вероятие заключительные эпизоды фильма могли бы убедить, если бы опирались на весь предыдущий строй картины, как финал грандиозной малеровской симфонии «Титан» держится на мастерски выстроенных предшествующих частях. То, что получилось в «Цитадели», выглядит скорее глупостью, чем титанизмом (хотя встречаются зрители, которые считают наоборот).* Я начал с того, что отнес «Цитадель» к поэтическому кино. Теперь, подходя к концу, внесу существенное уточнение. Введенные в заблуждение масштабом и замахом фильма, даже те критики, которые со мной, в принципе, согласны, полагают, что поэзия фильма эпична. Между тем перед нами чистая лирика, огромная лирическая поэма. Котов – alter ego Михалкова, и, рассказывая о нем, режиссер всегда говорит о себе. Смелость и энергия К. – это смелость и энергия М., патриотизм К. – патриотизм М., отношение К. к женщинам – отношение М. Думаю, что М. согласился бы и с тем, что великолепное гусарское презрение К. к смерти – тоже его, михалковская черта. Наконец, отношение К. к врагам, незлобивое, терпеливое и снисходительное, – это также свойство М., - по крайней мере, он не устает уверять публику по всем mass media, что именно так, истинно по-христиански, относится к своим хулителям и клеветникам, всем этим либеральным хамелеонам, менявшим веру не меньше раз, чем оборотень Митя. А за душой-то у них что? Ты можешь говорить языками ангельскими и аглицкими, но если души нет... А Бог, он ведь все видит, его обмануть нельзя - поэтому Михалков не стремится взять дело мести в свои руки. «Мне отмщение, и Аз воздам» - это не он, Никита, это Бог изрек. Михалков говорил об «Утомленных солнцем 2» в одном из интервью: «Те, кто оплевал эту картину, это их дело, их право и их возможности, но они не разубедили меня. 150 человек жили этим фильмом восемь лет, и ни один не покинул площадку. Я не верю, что это пустышка. Ну не верю. Так не бывает, понимаешь? Неужели история с безногим солдатом, который остался в живых и женится, может не волновать? Неужели история с курсантами, которые превращаются в заснеженные бугорки, может не волновать? «Покажи сиськи» - когда у обгорелого танкиста, у мальчишки, первый и последний шанс почувствовать себя мужчиной, - это не может не волновать нормальных людей. Не тех, кто получает зарплату, чтобы им это не нравилось, а нормальных. <...> Когда начинают смеяться: «показал сиськи дочери» или «как можно с палками на цитадель», - на этом уровне разговаривать не о чем и не с кем. Все-таки я надеюсь, что снимаю кино для вменяемых и чувствующих людей». Не будем фокусироваться на том, что Михалков, как всегда, то путает, то передергивает. Размер съемочной группы и количество потраченного на картину времени и труда не гарантируют от провала. Что безногий солдат женится – ну отчего же, детей не пальцами ног, чай, делают. Показать сиськи дочери – это одно, а что зритель не верит в бой палками против цитадели – совсем другое: где имение, а где наводнение? Но дело не в этом, а в полной убежденности Михалкова, что критика его картины непременно злонамеренна, что ее не критикуют, а оплевывают. Михалков искренне так считает. Причины тут не только психологические, как-то: свойственные ему, вовсе не христианские, самолюбие и амбициозность или невозможность даже на минуту допустить, что гигантский труд пропал зря. Есть причины и более глубокие, художественные: о них, собственно, и была эта статья. Фильм действительно не пустышка – он до краев наполнен Никитой Михалковым, гениальным, уникальным и обиженным. Сплошное лирическое излияние. Кому не нравится – наступает «на бабочку поэтиного сердца». Стареющий лирик Михалков реагирует с остротой молодого Маяковского (да еще помножь на обиду за 150 человек съемочной группы). Профессионалы ругают, потому что проплачено. Зрителям не нравится, потому что они не терпят героев, им показывай такую же низоту, как они сами. Прошли прометеевские времена, да. Каждая козявка может вякать на титана по интернету, и что ты ей сделаешь, на дуэль вызовешь? Больно. Обидно. Но – не очень. Ведь он и снимал фильм про титана, который победил судьбу и плевать хотел на укусы всякой «бледной тли на ножках» (так Михалков назвал известного кинокритика Юрия Богомолова). Он взрастил Котова из самого себя – и теперь, когда ему трудно, питается от котовской силы. Поэтому в нем антидот против укусов тли. Пусть себе плюется ядом. Он запускается с «Легким дыханием» и будет счастлив, если этот фильм тле еще меньше понравится, это будет верный знак – он не свернул с правильного пути! На самом же деле... Но могу ли я утверждать, что знаю, как «на самом деле»? Значит, так: мне кажется, что на самом деле все совсем иначе. Фильм не нравится, потому что его сделал человек, потерявший и «по жизни», и «по искусству» чувство меры и инстинкт правды. Герой не нравится не потому, что он – ГЕРОЙ, а люди так измельчали, что не выносят высоких образцов. Нет, Котов – слишком откровенная копия исполнителя роли Котова, люди чувствуют, что «Цитадель» - фильм не о войне, не о народе, не о жизни и смерти, а o Михалкове – то, что по-американски называется ego trip – упражнение в нарциссизме ценой в 40 миллионов долларов. Если бы хоть Котова играл не сам Михалков, неприятие фильма, возможно, было бы менее резким.** А так, вышло то, что вышло: еxegi monumentum. Как Пушкин. Но заметьте, у А.С. нет отдельного произведения-памятника, таковым является весь корпус творчества. Михалков с очаровательной детской несредственностью соорудил себе monument, но народ не захотел торить к нему тропу: титан построил себе памятник, что ж, пусть сам к нему и ходит. * В «Цитадели» солдаты штурмуют крепость с палками в руках, а в фильме Евгения Евтушенко 1983-го года «Детский сад» солдаты в День победы несли по Красной площади аквариумы. Аквариумы были понятнее, чем палки. «Детский сад» был парадом метафор, часто визуализированных словесных метафор: две тетки на базаре обменивались шилом на мыло. Это был не очень удачный фильм, лобовые метафоры всегда выглядят на экране натянуто, но по крайней мере он не вызывал недоумения, так как был с начала до конца сделан последовательно. Фильм Михалкова часто заставляет зрителя пожимать плечами, потому что он стилистически слишком разнороден и эклектичен, в его котле всего понемножку: героики, мелодрамы, войны, абсурда - в Болливуде для такого смешения жанров есть специальное название «масала» (месиво), - но единого отчетливого стиля из этого не выплавляется. Может быть, в Индии «Цитадель» лучше бы поняли. ** Михалков собирался взять на роль Котова в «Утомленных солнцем 1» Владимира Гостюхина. Но не взял. Когда дошло до «Утомленных солнцем 2», вопрос об исполнителе главной роли, конечно, уже не ставился.  Надя, Никита и Аня Автор С. Бакис
 | |
| Просмотров: 4041 | Комментарии: 5 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 1 | ||
| ||
0