Новый фрагмент
| Главная » Новые фрагменты » Сергей БОНДАРЧУК |
Режиссер Сергей Бондарчук. Сценарий Сергея Бондарчука и Василия Соловьева по роману Толстого. Киностудия «Мосфильм». 1965-1967 Фильм выпущен в 67-м году. Но фактически в этом году вышла последняя, 4-я серия «Пьер Безухов». А первая серия, «Андрей Болконский», вышла в 65-м. В целом же работа над фильмом, включая подготовку, заняла у Бондарчука период с 1961 по 1967 год. Не столько, сколько Герман снимал «Трудно быть богом», но все-таки долго. Постановщик грандиозной киноэпопеи Сергей Федорович Бондарчук, великий советский кинорежиссер, умер 20 октября 1994 года, ровно 20 лет назад. А чем он великий? Эйзенштейн, скажем, велик как режиссер – новатор киноязыка, изобретатель новых способов монтажа и т.д. Довженко велик своей поэтичностью, Тарковский своей метафизичностью. А Бондарчук? Можно сказать, что он велик как мастер батальных сцен. Но сказать так – значит умалить его величие. Так можно докатиться до того, что объявишь: такой-то режиссер велик как мастер постельных сцен, а такой-то как мастер мордобойных сцен. Нельзя сводить величие к чему-то техническому. Значит, Бондарчук велик… Чем же он велик? ведь он, несомненно, велик… Скажу так: Бондарчук велик своим величием! Я не стебаюсь, говорю без всякой иронии. Представим, что сидят за столом люди, разговаривают тихими голосами, выпивают по маленькой. И вдруг входит в комнату двухметровый человек, громовым голосом здоровается и выхлестывает в один присест поллитровку. Невольно у всех присутствующих возникает к этому человеку уважение, и дальше, когда он что-то произносит, это выслушивается с особым вниманием. А до этого разговор, в основном, вел некий довольно умный человек. И теперь, задвинутый на второй план, он раздраженно думает: «Да я прекрасно знаю этого субъекта! Проверьте его IQ – на 30 пунктов ниже моего. Проверьте его биографию – он сидел в тюрьме за то, что срывал у прохожих меховые шапки и продавал их!» М-да, что-то этот гигант вышел у меня слишком похожим на Януковича. Но это ничего не меняет, даже наоборот. Каков бы Янукович ни был по своему нутру, нельзя отрицать, что он стал шишкой не в последнюю очередь благодаря своему росту. Маленький умный человек за столом может сколько угодно злиться и завидовать, но таков уж этот мир – рост в нем значимый фактор, как сила и красота. Бондарчук, конечно, не Янукович, боже упаси, он очень талантливый и моральный человек. И все же он велик, в первую очередь, благодаря своей стати. Когда Михалков вышел на трибуну перестроечного съезда киношников и бросил в зал мятежной черни что, мол, не пригласить делегатом на съезд создателя «Войны и мира» могли только пигмеи, - он был прав. Оскорбить королеву, какая она там ни была жестокая, может только хам. Наделать в мраморную ванну Зимнего дворца, какие в ней только упыри и эксплуататоры народа ни купались, может только свинья. Не уважать Бондарчука мог только завистливый пигмей. Потому что мощь, удаль, масштаб личности, аристократизм духа или даже рода (хотя как раз в плане происхождения Сергей Федорович голубой кровью не отличался) – этих достоинств никто еще не отменял. Были режиссеры содержательнее Бондарчука – но они в своей содержательности не дошли до величия, а Бондарчук в своей стати до величия дошел, вот и все. Вышесказанное можно легко переложить на «Войну и мир». Этот фильм, конечно, не равен Толстому в плане психологизма и философии. (То, что Бондарчук время от времени зачитывает красивым голосом из-за кадра те или иные раздумья Льва Николаевича, дела не меняет). Но это великий фильм. «Почему же он великий?» Потому что в него вложен великий труд. «Господи, сколько есть бездарных тружеников. Скажи еще, что Бондарчук получил на съемках «Войны и мира» два инфаркта. Да кого это интересует? В искусстве важен ре-зуль-тат!» Да, в общем случае это так. Но в данном конкретном случае перед нами труд гиганта, геракла. Тут уже количество труда переходит в новое качество, превращается в величие, а величие бывает категорией эстетической, т.е. иногда оно прекрасно. Когда человек вскидывает голову к своду Сикстинской капеллы, он мгновенно потрясен самим масштабом творения Микеланджело; детали фресок он начинает различать потом. По масштабу труда Бондарчук равен Микеланджело. В деталях, увы, нет. Хотя детали у него тоже неплохие: «Война и мир» - крайне тщательный, добросовестный, религиозно почтительный к гению Толстого фильм. Конечно, в нем есть недостатки. Но не будем копаться. Не будем пялиться с лупой в фильм этот, ставший почти такой же национальной реликвией, как его литературная основа. Скажу только об одном недостатке, но принципиальном. Это, опять-таки… величие этой картины! Чтобы читатели меня лучше поняли, я должен сначала обратить их внимание на заглавие толстовской эпопеи:
Обложка книги издания 1873 г. Посмотрели? Теперь обратимся к Далю. Согласно его словарю, миръ - это «отсутствие ссоры, вражды, несогласия, войны; лад, согласие, тишина покой, спокойствие». Короче говоря, правильный перевод заголовка романа на английский – «War and Peace», на польский - «Wojna i pokoj». Распространенное до сих пор «оригинальное» мнение, что правильный перевод на английский должен быть «War and The World», а на польский «Wojna i swiat», можно объяснить только тем, что людям лень открыть словарь и убедиться, что «вселенная, вещество в пространстве и сила во времени» - это понятие передавалось в дореволюционном правописании словом «мiръ». Не сомневаюсь, просвещенные читатели сайта это знают, так зачем я ломлюсь в открытую дверь, к чему клоню? А вот к чему. Картина Бондарчука оставляет такое впечатление, будто он полагал, что все же - «War and The World»/«Wojna i Swiat». Однако суть замысла Толстого противоречит названию «Война и мир» в смысле «война и вселенная». Лев Николаевич хотел, чтобы, вслед за ним, читатели проделали в своем постижении модели бытия следующий путь. Вот супермен Наполеон победно шагает по Европе, переворачивая заурядное существование обыкновенных людей, все это микробно-комарино-будничное, вверх дном! Значит, читатель сначала должен представлять себе модель бытия так: огромная и чрезвычайная «война», охватившая и порушившая «миръ»-pokoj :
Рис.1. Большая окружность – война, маленькая – миръ: война обхватила, одолела миръ-pokoj. Далее Толстой хотел, чтобы по ходу чтения романа читатель стал постепенно ощущать, что, эге, не совсем это так: скромный спокойный «миръ» здорово сопротивляется, он, оказывается, не менее значителен, чем грандиозная «война»:
Рис. 2. Миръ и война равновелики И наконец , читатель должен постичь, что миръ-pokoj мощнее и значительнее войны:
Рис. 3. Большая окружность – миръ, маленькая – война: миръ обхватил-одолел войну! Таким образом, Толстой стремится избавить нас от почтительного трепета перед суперменами со всей их мощью, он положил себе задачей в «Войне и мире» доказать, что «миръ» невозможно надолго порушить никакой «войной», и это как раз в силу того, что он, миръ-pokoj, когда люди влюбляются, рожают детей, выращивают хлеб, старятся, болеют и умирают в основном в собственных постелях на своей земле, нормален, а норма на то и норма, чтобы, как ванька-встанька, восстанавливаться в своем исходном положении: И новые пчелы несут свой мед, и новые змеи копят свой яд. Но знает Земля, что свое возьмет над счетом горечей и утрат. Н.Асеев
Из века в век всякие наполеоны в непомерной гордыне своей стремятся утвердить главенство «войны» над бытийным покоем, но у последнего слишком глубокие, цепкие корни, чтобы их можно было выкорчевать пушечными ядрами. Толстой не отрицает важности исторических событий, – но он хочет рассмотреть, исследовать, как «обыкновенный человек» и История переплетаются, взаимовлияют, и как хаотичные векторы простых нужд и желаний миллионов маленьких людей сливаются в одну могучую руку, снова и снова возвращающую мир на его стационарную орбиту незыблемого Покоя. А что же у Бондарчука? У него вышло так, как будто он экранизировал не Толстого, а другого гения – космичного американского поэта Уолта Уитмена: Мiръ огромен – и Человек огромен, Мiру подстать. Фильм широкоформатный, и это, конечно, подходит для «войны». Но ведь есть еще этот самый «миръ». В одном стихотворении, довольно раннем, сочиненном на смерть Мэрилин Монро, Вознесенский, жалея бедную «всеамериканскую возлюбленную», вспоминает, как он смотрел какой-то фильм с ее участием в американском кинотеатре под открытым небом – фактически, это была гигантская автопарковка: На стометровом киноэкране, В библейском небе, меж звезд обильных Дышала Мэрлин, ее любили. Известно, что Толстой увлекался синематографом и предвещал ему большое будущее. Но вряд ли он пожелал бы увидеть Наташу «на стометровом киноэкране». Сверхкрупный план героини с глазами, как два бородинских редута, - это не только не очень красиво, но перпендикулярно концепции романа. В сталинские времена в Москве было построено огромное здание в форме звезды – в нем расположился ЦТСА, Центральный театр Советской армии. По сцене ЦТСА могли свободно наступать танки, так что проблем с воссозданием Сталинградской битвы там не было. Но этот театр, под измененным названием, существует до сих пор, и у него большие проблемы с постановками, скажем, Чехова: его сценическая площадка чересчур велика для Антона Павловича. Толстой, и это принципиально для него, чередует два ракурса обозрения мира, человеческий и глобально-исторический (взгляд с уровня земли и взгляд с небес) - Бондарчуку сама избранная им широкоформатная оптика навязала взгляд глобальный, даже когда изображаются не баталии, а рождения-крестины, похороны-сороковины, ахи-охи, плач-вздохи, хиханьки да хаханьки и прочие сугубо мирские дела. Значит, Бондарчуку следовало делать фильм обычного формата? Да нет, в таком случае съежилась бы «глобалка». Тогда, может быть, два формата: обычный для «мира» и широкоформатный для «войны»? Из времен моей трудовой юности, когда я был помощником киномеханика, помню: для показа широкоэкранного фильма нужно было поставить на пути луча проекционного аппарата так называемую анаморфотную приставку. Так, может быть, оператор фильма Анатолий Петрицкий должен был снять "войну" и "миръ" в разных форматах, а киномеханики всей страны получили бы указания, в каких местах ставить и убирать эту приставку? Боюсь, такая прыгающая оптика выглядела бы слишком лобово и наивно, не говоря уже о том, что подвыпившие киномеханики постоянно путали бы, пуская на экран Наташу-слона и Бородино-муху. Но серьезно: Бондарчук таки поддался искушению играть форматами. Например, Толстой пишет: "В то время как у Ростовых танцевали шестой англез <...>, с графом Безуховым сделался шестой уже удар". В фильме экран вдруг делится пополам, и мы видим справа танцующих господ и дам, слева – отходящего на тот свет старика. Но это просто эквивалент так называемого параллельного монтажа, а не эквивалент толстовской философии взаимодействия микро- и макрокосма. Так что же было делать, как снимать? Откуда ж мне знать… То есть я, собственно говоря, знаю. Решение заключается в одном слове, которое один раз уже было употреблено в этом тексте. Подсказка: это фамилия. Ну, ну? Правильно! Надо было поручить экранизацию «Войны и мира» Герману! Широкий формат, обычный формат – дело не в этом, этот режиссер нашел бы, как снимать, потому что он с Толстым «одной крови»; некоторые эпизоды «Двадцати дней без войны» (да, особенно этого фильма) выглядят по оптике и интонации как экранизация Толстого или как будто фильм снимал режиссер Лев Николаевич Толстой. Вот дали бы Алексею Юрьевичу миллионы рублей, с десяток конных полков да все постановочные возможности «Мосфильма» в придачу, и дали бы ему в N раз больше времени, чем было у Бондарчука (который, кажется, должен был закончить и закончил фильм к 50-летию ВОСР)… А впрочем, можно было бы и не давать больше времени: молодой Герман снимал быстро. Вот это был бы фильм! Не только масштабный и не только психологичный, а пронзительно реалистичный, предельно правдивый, почти документальный, да, документальный фильм «Война и мир»! Как Герман потратил последние силы, зачем-то снимая документальное Средневековье, так он употребил бы свои могучие молодые силы, так же снимая Россию эпохи наполеоновских войн. А раз фильм был бы документальным, то он был бы черно-белым. Пусть себе голливудская «Война и мир» остается цветной-цветастой, а русская была бы ч/б. И все роли играли бы не звезды, как будто Толстой писал своих персонажей на Тихонова, Ефремова, Табакова, Марцевича, Ланового, Скобцеву, Вертинскую и других первачей советского кино*, а совсем другие артисты, может быть, менее известные, но более соответствующие своим персонажам психологически, физиономически и т.д. Конечно, трудно: ведь надо было бы, чтобы Болконские и Ростовы все-таки остались аристократами, а какие в совковом кино были аристократы или хоть актеры, умеющие изображать аристократов, кроме вышеперечисленного набора? Но Герман нашел бы, я уверен. Эх… Но что же это я? Начал за здравие, а кончил за упокой. Начал с того, что долго объяснял, почему С.Ф. Бондарчук великий режиссер, а кончил тем, что отнял у него экранизацию «Войны и мира». Ладно, я был неправ. В истории, в том числе истории кино, нет сослагательного наклонения. Сегодня исполнилось 20 лет со дня смерти Бондарчука, это великий режиссер, честь ему и хвала!
С.Ф.Бондарчук в кабинете Л.Н. Толстого в Ясной Поляне
Автор С. Бакис По вопросам приобретения книги С. Бакиса «Допотопное кино»
можно обратиться по тел.: +38(067) 266 0390 (Леонид, Киев).
или написать по адресу: bakino.at.ua@gmail.com Уважаемые посетители сайта!
Чтобы оставить комментарий (вместо того, чтобы тщетно пытаться это сделать немедленно по прочтении текста: тщетно, потому что, пока вы читаете, проклятый «антироботный» код успевает устареть), надо закрыть страницу с текстом, т.е. выйти на главную страницу, а затем опять вернуться на страницу с текстом (или нажать F5).
Тогда комментарий поставится! Надеюсь, что после этого разъяснения у меня, автора, наконец-то установится с вами, читателями, обратная связь – писать без нее мне тоскливо.
С.Бакис
| |
| Просмотров: 2358 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |