На фоне гигантских букв названия начинает звучать мотив, который пройдет через весь фильм: мерные низкие голоса валторн, гудящих торжественно, грозно и бодро (композитор Юрий Орлов). Музыка утра, задымленных облаков и плюющихся огнем вагранок. Музыка труда. Камера плывет над цехами, копрами, трубами гигантского металлургического завода (оператор Сергей Козлов). Видно, что этот завод - не новостройка, а старик – прокуренный, крепкий и жилистый, такой, что простоит еще сто лет, но и сейчас уже ветеран. Магнитка? Кузнецк? В ходе фильма скоро станет ясно, что конкретика неважна – это русский, советский литейный завод вообще. 

Картина начинается с аврала. Могучий парень Игнат (Евгений Сидихин), чертыхаясь, карабкается куда-то вверх и вверх по металлическим башням, бежит по опасным мосткам. Повиснув руками на крюке тельфера, он, не выпуская папироски из зубов, пролетает через мартеновский цех. Лихач... куда служба безопасности смотрит? Впрочем, аврал. «Шпинделя! Снесёт всё на хрен!  Не сдержу... Господи, помоги!» - хрипит сверху какой-то старикан. Но помогать будет не бог, а Игнат Шадрин. Выбравшись на самую верхотуру, он принимается лупить кувалдой по какой-то ржавой загогулине. Шпиндель? Игнат забивает его? Выбивает? Не понять. Наконец он утер пот со лба рукавом спецовки. Старик, наблюдавший за размашистой Игнатовой работой с безопасного расстояния,  замечает: «Гляди, скоро и второй сорвёт». «Хрен с ним – сорвет, тогда и поставим», - белозубо щерится Игнат.

Спустившись на несколько уровней, они замирают у широкой вертикальной трубы. Игнат и по ней трахает кувалдой: открывается дыра. Как это у них у сталеваров называется, лётка? Из нее в глаза Игнату ударяет ослепительный свет. Неужто сейчас сталь пойдет? "Ну-ка дай поглядеть, - просит старпер и припадает к дыре. – Во бабы!» Заглянув в «лётку» вместе с ним, мы видим: действительно, бабы парятся в бане! Что за странный завод такой? И тут уже гнездящееся в голове подозрение переходит в уверенность: стёб! (Зритель более смекалистый, чем я, мог понять это на несколько минут раньше, когда упревший от авральной страды Игнат тянул из взломанной тою же незаменимой кувалдой цистерны технический спирт, воспользовавшись припасенным в кармане спецовки миниковшиком на веревочке). 

Догадавшись, что это стёбный, стрёмный фильм, мы как таковой его дальше и смотрим. Вот посреди шихтового двора приземляется вертолет, из которого  выходят высокий военный в смушковой папахе (Юрий Яковлев) и маленький штатский в шапке-пирожке (Александр Калягин). По сложным винтовым лестницам они взбираются в заводскую лабораторию. Яковлев тут же берется тесать напильником брусок металла, Калягин зорко рассматривает насыпавшиеся стружки в микроскоп. Нас, однако, уже не проведешь – знаем мы, какие из этих двух генерал и военспец! Звонит телефон. Калягин берет трубку: «Так.. так... Меняйте ступню. Берите, где хотите. Десять минут, бегом!» Ага, то был шпиндель, а теперь ступня, нам всё ясно.

Тем временем у работяг происходит важный разговор. Пришел страшный мужик с р'удника, принес грозный вызов: «Только, значит, Бекбулатка по-новому предлагает биться: не до крови, а до конца. Кто на ногах останется – тот и победил. Вы выставляете 10 литров спирта и 200 рублей. Если Николай Бекбулатку побьет, то вы забираете наш спирт и 200 рублей Николаю Насекину от нашего рудника приз будет. Если Бекбулатка Николая побьет...» В общем, договорились: «Николаю с Бекбулаткой по среде биться». Мы потираем руки: впереди хорошая драчка.

Но до среды надо дожить. В промежутке еще много чего важного произойдет. После смены  Игнат, не раздеваясь, искупается в котле с кипящей водой (а может, и не вода это, а соляная кислота - оттого-то он не разделся?) и подастся в гости к Райке. Идти недалеко - Райкина хата примостилась тут же на мостках промеж трубой и газгольдером. Райка выбежит к нему из калитки, он скажет: «А у нас сегодня шпинделя на хрен полетели. А после мы, это, баб в бане видели... Покажи!» Райка задерет кофту и покажет грудь, Игнат потрогает сосок, Райка захихикает. Игнат взвалит ее на плечи и потащит куда-то. «Ну все, умыкнул парень невесту, щас будет дикий секс под газгольдером!» - опять предвкушаем мы. Но никакого сексу не происходит  – Игнат, похоже, невинен, аки агнец. А поволок он Райку на гульбище, что идет в цеху: откуда ни возьмись нагрянули гости на верблюдах (!), среди них старинный приятель Игната Серега (т.е. артист Сергей Гармаш), там пир горой, там гремит музыка – то ли «молдавеняска», то ли негритянский джаз, не разобрать, и деваха пускается с Гармашем в пляс. Ну Райка, шалава зеленоглазая! (Между прочим, одна из фишек «Чугунных богов» состоит в том, что Игнат по мере разворачивания сюжета и пространства картины встречается с самыми разными людьми, и каждый хоть на минуту мелькнувший на экране мужик оказывается популярным артистом: Куценко, Феклистов, Светин, Смирнитский, Хлевинский...) Малость приревновав Райку к Сереге и вообще заскучав средь «шумного бала», Игнат решает навестить  дружбана Федора, местного Кулибина (Гоша Куценко). Тот как раз изобрел нового типа пулемет и собирается его испытать. Но что-то там не срабатывает («Гады конус не довели!»), Федора обдает огнем –  Игнату еле удается сбить с него пламя ветошью. Обгорел Федор маненько, ну да не беда, главное, глаза целы! Тут заявляется гость Николай Васильевич – мужичонка из Игнатовой деревни (Михаил Светин). У него неприятности, какие-то гады обокрали подчистую: «В сарае крышу разобрали, арбузов соленых мешков пять взяли, в сундуке старое сало было – два шмата утянули, а еще швеллера три шмата, тьфу, три куска утащили». За плечом у Николая Васильевича мешок: продав на базаре шесть гусей, он прикупил шапок зимних 26 штук. «На что тебе столько?» «Ты чё, погляди, какие шапки, таким сносу нет!» Вырыв во дворе Федора ржавый кол – в хозяйстве всяк стояк пригодится, - Васильич расстается с Игнатом, наказав ему, первое дело, крепко родину любить! На прощанье он дарит ему одну шапку. Игнат с потеплевшими глазами следит, как Васильич удаляется с мешком и стояком на горбу - добрый мужик! Вскоре он и сам прощается с Федором и направляется к другому другу -  друзей-то у Игнахи, считай, вся округа! - частному предпринимателю по имени Митяй (Александр Феклистов). Он застает его на крыше высокого сарая, откуда тот наблюдает за окрестным миром в телескоп. У Митяя, слава богу, всё хорошо («Жизнь удалась!» - бодро сообщает он), хотя, с другой стороны, всё ему до смерти надоело: и жена, и дом, и соседи, в общем, всё!  Противоречия нет – сложна душа русского человека, сложна! И решают Митяй с Игнатом пуститься на лошадях к башкирам. Мужик Магатай давно уже одолжил у Митяя трех баранов, да никак не отдаст – значит, не худо бы проинспектировать Магатаеву кошару. Сказано – сделано, вперед! А в степи буран, буран! Хорошо! Но вылазка едва не кончилась бедой: башкиры засекли баранокрадов, захватили Игната в полон и тут же подвесили на дереве. Худо пришлось бы Игнату, кабы Митяй в последний миг не подлетел и перерубил веревку. Еле Игнат очухался от таких шуточек. А потом друзья расстались: Митяй поскакал в недальний хутор Андреевский к Сковородкину Митрофану Ивановичу, умнейшему мужику, - захотелось ему про жизнь с тем  Сковородкиным побаять, - а Игнат поскакал домой (хорошо Митяю-куркулю, куда хочет, туда и прет, а ему, Игнату, на смену с утра заступать). Извиняюсь: Игнат не поскакал, а пошагал домой, лошадь-то у него башкиры того,  – ну да недалеко до дому, верст не более двадцати пяти. Славно шагать по степи в метель с теплым бараном на плечах! 

Метель – очень русская вещь, и она повторится в фильме еще раз, когда хитрый Николай Васильевич подобьет Игната и еще нескольких шальных пареньков совершить налет на поезд, в котором, по его информации, должны транспортироваться швейные машинки. Эх, до чего же лихо скачут мужички вдоль мчащегося на всех парах, чтоб   убежать от них, поезда, до чего ловко перепрыгивает Игнат на подножку вагона! Дружки-разбойнички перебросили ему сварочный аппарат, он взобрался с ним на крышу, выжег в ней отверстие - и давай метать с крыши на снег всякое добро! Никаких швейных машинок там, правда, не обнаружилось – только ваты двенадцать мешков, стульев девяносто два и ведер хозяйственных сотня: Васильич аккуратно подбил бабки. Тут Игнат что-то взгрустнул. «Ты чё, Игнаха, расстроился, что швейных машинок нет?» - понимающе спрашивает Васильич. Да плевать ему на эти зингеры – он, с вагона сигаючи, что-то ногу зашибил. И вообще, тоска: вот потешились, поиграли – а дальше-то что? Смысл жизни, так сказать, в чем он? И – снова через метель – поковылял он домой. (Васильич честно оделил его дюжиной стульев, но Игнат воспользовался своей долей доблестно награбленного лишь для того, чтоб минутку посидеть на одном стульчике посреди степи, поглазеть по сторонам, а потом швырнул его к чертовой матери в шугу да и зашагал себе налегке. Благодать!)           

И благодать все это пересказывать! Так бы писал и писал. Потому что вот какая штука. Динамика отношения зрителя к происходящему в фильме такова: сначала – недолго – относишься вполне серьезно (ну соцреализм, значит, такой), потом, поняв, что над тобой малость, это самое, стебаются, долго смеешься, а потом – увлекаешься и, продолжая смеяться, начинаешь опять... не то что верить всей этой пурге, нагнанной неуемными авторами фильма, но получать от нее кайф... даже восторг некий ощущать, честное слово! Потому что пурга-то пурга, но мужики все настоящие, даром что артисты, и заводище настоящий, и пурга (в смысле национального природного явления, а не баек-небылиц), и простор. Да, простор – вольно дышится в этом огневом, буранном, чугунном, запойном, разбойном краю: в нем русский дух, в нем Русью пахнет! А байки-небылицы – так это тоже как посмотреть. Можно сказать – стёб, а можно – русский эпос, былина. И тогда шалости Игната - игра не находящих себе до поры приложения могучих сил. Озорует добрый молодец, дурью мается, покуда не сыскалось ему дела по плечу.
Дело подворачивается в первый раз, когда генерал Юрий Яковлев, общаясь с работягами на полигоне, говорит: вот, мол, ребята, этот снаряд, который мы с профессором из Москвы на испытания привезли, он любую броню в мире пробьет! «Нашу не пробьет! И со ста не пробьет, и с десяти!» - выпаливает Игнат. «Пробьет. Та сталь стоит и ждет, эта, - генерал тычет пальцем в снаряд, - летит и бьет!». Игнат бежит к подвешенному на цепях броневому листу - мишени, по которой вот-вот выстрелит чудо-снаряд, - и становится позади него. Ба-бах... Игнат цел, хотя и оглушен – вот броня так броня! Знай наших заводских!

Но этот подвиг –  еще полподвига, еще малость  безрассудство и озорство. Настоящий час мужества пробивает, когда Николай просит Игната сразиться с Бекбулаткой вместо него: «Надо же тебе когда-нибудь начинать. Выйдет из тебя боец первейший! А я, конечно, могу выйти и забить Бекбулатку, но, понимаешь, прошло время мое». Старый боец ищет смену. Игнат сперва робеет, потом соглашается. Тем более, Николай подарил ему два ценных совета: «Дай Бекбулатке первому ударить тебя покрепче – тогда не будешь бояться боли. И бейся, пока не согреешься!» Мудрые ц.у. – но когда бой начался, Игнат о них забывает и бьет первым... а удар его, ну что это за удар супротив Бекбулаткиного? Игнат, как всякий русский, может крепко двинуть лишь в ответ, когда сильно осерчает. Но в конце концов он все-таки победит – так, как русские дважды победили, додрапав до Москвы. А получилось оно так: Бекбулатка до того измочалил Игната, что у того уж и свалиться замертво не стало сил, стоит, как вкопанный, - и вот тут-то могучий татарин совершил стратегический просчет: ему бы подождать, покуда у несчастного сил наберется, чтобы рухнуть, а он дубасит его и дубасит, ажник  сам из сил выбился. А восстановившийся Игнаха схватил его поперек туши, да оземь – хрясь! Тут из Бекбулатки и дух вон! Вот так побеждают нашинские!

Фильм, начавшийся грандиозной панорамой, кончается тихо и задумчиво: Игнат с разбитою рожей стоит, молчит, смотрит в даль  жизни своей. Кончилась пора озорства – теперь он мужик и будет расходовать силу с умом - чай недаром Николай Васильич сказал: «Первое дело – родину любить». Ну разве что будет тратить самую малость на Райку... Сейчас он пойдет к ней и скажет - не «покажи!» скажет, а «дай!». И она даст – потому что сегодня он заслужил. 

Итак, Петр Луцик и Алексей Саморядов придумали былину на современный лад – эпическое повествование об инициации богатыря. Эти талантливые сценаристы были истинными постмодернистами, что значит – они всегда использовали только отработанный в искусстве материал, обыгрывая крепко укорененные в сознании зрителя мифы и архетипы. Не говоря о метели, - сколько раз в советском и русском искусстве скакали за поездом конники («Неуловимые мстители»),  рабочий взбирался на верхотуру, чтобы ликвидировать аварию («Высота» с Рыбниковым), мастер ставил голову на кон, чтобы доказать господину качество своего изделия («Левша»), парень добивался сердца девушки путем ратного подвига («когда вернешься с орденом, тогда поговорим!») и обретал недостающую для подвига силушку купанием в кипятке («Конек-горбунек").
Есть постмодернизм и постмодернизм. Любой стиль скучен и стерилен, если он обслуживает сам себя, –  и он чарует и завораживает, когда пропущен через сердце. Постмодернистский фильм Луцика и Саморядова живой – потому что он лукав, пересмешлив, изобретателен и лих. Чувствуется, что «Дети чугунных богов»  - сколок характеров его создателей. (Алексей Саморядов оказался уж слишком похож на  собственную выдумку. 25 января 1994 года, потеряв ключ от гостиничного номера, он, дурья голова, полез на свой балкон с соседнего, на шестнадцатом этаже...  Держал ли он папироску в зубах?)