Основное действие этого модернистского фильма происходит в партере и на сцене театрального зала (у Кафки происходило в гимназии, но режиссер переделал). Фильм снимался в небольшом городе N, и понятно, почему: другие такие волшебные по архитектуре театры есть еще в Вене и в Одессе, но до Вены поди доберись, а Одесский оперный, наверное, не согласился, чтобы режиссер в угоду своим фантазиям похлеще кафкианских превращал театр в бардак. N-ский театр на это пошел: театр пропадал, потому что все население города в те годы пропадало на местном рынке, продавая друг другу турецкие свитера. А тут такой выгодный контракт! Новый, но очень опытный администратор театра объяснил: на два месяца, пока некий молодой режиссер  будет снимать свой фильм, театр закроется. За аренду помещения киностудия хорошо заплатит. Кроме того, в дальнейшем театру пойдут отчисления от проката картины в стране, а даст Бог, так и в мире (режиссер совершенно гениальный!) Труппа тем временем будет гастролировать по районам и в соседних областях. Но кто не захочет, может не мотаться по городкам и весям: режиссер займет их в небольших ролях и  массовых сценах, которых в этом масштабном фильме много (почасовые, конечно, в баксах).

В центре зала навалили гору строительного мусора. Паркетный пол партера облили известкой. Занавес и кулисы содрали, на сцене громоздились какие-то двутавровые балки, мотки колючей проволоки, куски ржавого железа, а по обнаженным кирпичам брандмауэра тягучими струйками сползало на сцену нечто смолообразное. В простенки слева и справа вбили толстые крючья - на них весело висела  дюжина карликов. Всем известно, что никакой фильм подлинно гениального режиссера без карликов не обходится (см. Тарковского, Бунюэля, Соловьева и т.д.).

Театр мыслился постановщику как образ Мироздания (весь мир – театр!), причем Мироздания гибнущего. Отсюда и учиненный бедлам. В рассказе-притче Кафки (последнем, кстати, написанном им рассказе)  говорилось о подростках, надо понимать – о совращении подростков миром взрослых.  Ассистенты отобрали  штук сто пятьдесят наиболее подвижных мальчиков  между шестью и шестнадцатью, обрядили их в живописное рванье, в перерывах между съемками они носились по сложным лестницам и коридорам трехэтажного здания, дрались, карабкались на окна и шторы – в общем, превращали в бедлам те части театра, до которых не дотянулась рука погромщиков-декораторов.

Итак, будущий шедевр должен был стать метафорой Апокалипсиса. Актеры и массовка оплатили этот эсхатологический замысел немалым ущербом своему здоровью: их поливали водой из шлангов, заставляли, надрываясь, таскать по залу  двутавровые балки и дышать строительной пылью, которая по указанию оператора (тоже, по слухам, невероятного гения) постоянно вздымалась при помощи ветродуев для создания сюрреалистических световых эффектов.

В том, что в результате всего этого получилось на экране, мышиный народ на протяжении двух невыносимо долгих часов что-то всё мечется, переругивается, чего-то требует от Жозефины (тоже, по-видимому, мыши, но с вокальными данными). И как режиссер, поглощенный своими грандиозными художественными задачами,  совершенно не озабочен тем, чтобы сделать происходящее слегка понятным (ну хоть чтоб речь этих мышей можно было расслышать), так и сам мышиный народ настолько погружен в свои разборки с Жозефиной, что знать не хочет, что там происходит  за стенами театра.

А происходят там очень неприятные, грозные вещи.  Как и следовало ожидать,  перед театром уже стало лагерем мохнатое кочевое племя: вот-вот скифская орда ворвется в золотой ампирно-барочный дворец на своих необузданных скакунах. О погрязший в грехах старый мир! Возмездие! Возмездие! В общем, Блок, Буццати, Феллини. Кафка, одним словом. "Вот - срок настал. Крылами бьет беда"! Простой логики нет, но в фильме действуют законы поэтической логики.

В плане же логистики, киношникам крайне мешал  памятник писательнице-классичке N.N., торчавший столбом перед фасадом театра. Что с ним делать? Не валить же его, в самом деле?

Как же быть? Думали, думали – и нашли выход. N.N. накрыли брезентовым колпаком – как бы небольшой кибиткой.  В кибитку впрягли лошадь, очень старую, смирную. К ней приставили специального скифа, чтоб кормил ее почаще сеном: тогда лошади не придет в голову перемещаться, от добра добра не ищут.

И бедная N.N.  месяца два простояла в кибитке. Вздрагивая от дикарских криков, доносившихся сквозь брезент, она тихо плакала и время от времени шепотом спрашивала сама себя словами другого классика: "Долго ль мне гулять на свете то в коляске, то верхом, то в кибитке, то в карете, то в телеге, то пешком?"                                                

Никаких денег за съёмки театру, кажется, не заплатили. Администратор бесследно исчез. О выходе грандиозной мистерии на внутренний или хотя бы мировой экран никаких сведений пока что не поступало. Все актеры, участвовавшие в съёмках, постепенно вымерли от асбестовой интоксикации. И никто уже не может точно сказать, легенда или быль вся эта кафкианская история.

Неприятное, в общем, дело. И фильм маловысокохудожественный. К счастью, через несколько лет, в 1994-м году, вышла другая экранизация того же рассказа Кафки, снятая режиссером Сергеем Маслобойщиковым, и это уже было гораздо более качественное и внятное произведение, - которое и предлагается посетителям сайта для просмотра. 

Смотреть фильм он-лайн