В 70-е годы существовал в мировой литературе такой жанр: повесть об архиужасах КГБ («ПАУК»). В произведениях социалистического реализма, по типологии А.Твардовского,  непременно бывал                                        
                               Показан метод новой кладки,
                               Отсталый зам, растущий пред
                               И в коммунизм идущий дед.
                               Она и он передовые,
                               Мотор, запущенный впервые,
                               Парторг, буран, прорыв, аврал,
                               Министр в цехах и общий бал.
В произведениях реализма антисоциалистического также выделялись свои не менее обязательные элементы конструкции: благородный диссидент, подлый стукач, жалкий конформист, циничный следователь и страшная психушка. Такую повесть мог под псевдонимом навалять не очень хороший или совсем никакой советский или восточноевропейский писатель, и ее с удовольствием печатали на западе. А что было поделать? Солженицына, Владимова,  Войновича, Максимова, Гавела и Шкворецкого не хватало, чтобы удовлетворить жадный спрос западной публики на беллетристику про жуткую жизнь окованного путами соцлагеря («ЖЖОПС»). Когда соцлагерь распался,  «ПАУК» не умер: теперь он   стал успешно поставляться из бывшего соцлагеря на запад уже как предмет открытого экспорта. В самих же странах-экспортерах он не пользовался большим успехом, что понятно: изнутри, оно и памятней, и видней, и «ПАУК», с его генетической предрасположенностью к мелодраме, преувеличениям и грубым эффектам, лучше шел на западе, как ножки Буша лучше шли на востоке. 

В кино известным опусом такого рода является, например, «Жизнь других» режиссера Флориана Хенкеля фон Доннесмарка – фильм о тотальном контроле Штази над культурной жизнью ГДР. И вот теперь –  «Розочка», картина о том как Sluzba Bezpieczenstwa простерла длани над Польшей. 

На всякий случай оговорю: употребив слово «преувеличения», я не имел в виду, что коммунистический дьявол был на деле не так страшен, как «паучата» его малюют. Страшность дьявола была беспредельна, но... жизнь, всюду тонкая и гибкая материя жизни! Не так, понимаете, все это было картонно и примитивно. А сделать похоже на то, как было – так не поймут же тогда ни черта страны-импортеры. И, кроме того, поди еще сделай похоже – тут настоящим писателем или режиссером надо быть.

Я бы искренне хотел, чтобы «Розочка» мне понравилась: как-никак, этот фильм рассказывает об историческом грехе поляков по отношению к евреям, и при желании его можно даже расценивать как акт покаяния.  Но никакая тема сама по себе не может быть индульгенцией. Надо еще, чтобы было правдиво, серьезно. А тут – ну сами посудите.

У шикарной молодой женщины Камиллы (Магдалена Бочарска) любовник Роман (Роберт Венцкевич). До поры до времени она не знает, что он гебист. А он  получил задание срочно нарыть компромат на писателя и ученого Адама Варчевского (Анджей Северин), причем компромат должен быть с сионистским душком. Дело в том, что Варчевский – еврей, а тут,  в связи с победой Израиля в шестидневной войне, Гомулка по указке Кремля собирается развернуть громкую антисемитскую кампанию. Роман завербовывает свою любовницу в сексотки. Камилла как раз работает в университете секретаршей – Роман дает ей задание сблизиться в Варчевским (желательно – предельно сблизиться). Камилла сначала оскорблена – ведь она любит Романа, – но потом, из той же любви, соглашается. Это настолько компрометирует ее в глазах зрителя, что в дальнейшем нам уже трудно относиться к ней с сочувствием, как того хотел бы режиссер.  (Вот вам те самые «ножки Буша» для Запада: американец или француз проглотит, что хорошая польская девушка ради любимого гебиста ляжет в кровать с другим: у них там, на диком Востоке, и не такое бывает). С ее-то формами, Камилла легко очаровывает седовласого профессора, благородного вдовца с высоким интеллектуальным лбом. Он светлая личность, большая умница и дерзкий диссидент – всюду не тушуясь рубит правду-матку о позоре и рабстве бедной Польши. (Гебисты имеют его за жида-чужака, а он, ясное дело, считает Польшу своей любимой ойчызной и никуда не собирается из нее уезжать, хотя органы его к этому усиленно подталкивают). Камилла переезжает в дом к профессору. Довольно быстро она оказывается в тяжелом положении. С одной стороны, ее все более привлекают ум и утонченность Варчевского, выгодно отличающие его от Романа, от которого она имеет одни животные штуки (между прочим, профессор, судя по красивой постельной сцене, и любовник  нормальный, хотя в другом, конечно, стиле, чем гебист). С другой, она продолжает служить осведомительницей и регулярно клепает на профессора доносы; когда тот, услышав стук машинки, заходит к ней в комнату и спрашивает, что это она пишет, она отвечает, что прозу, но кокетливо закрывает лист рукой. Умиленный профессор удаляется, и машинка снова бодро застучала на него. Эпизоды с Романом отныне окунают нас в атмосферу садомазохизма для бедных. С одной стороны, ничего не скажешь: Камилла проникла в кровать к «фигуранту» - не сам ли он, Роман, ей это приказал? С другой, он видит, что Камилла всерьез увлеклась "старым сионистом", и дико ревнует – в связи с чем насилует Камиллу на столе, избивает ее и т.п. В конце концов Камилле становится совсем неудобняк стучать, тем более что профессор сделал ей предложение и скоро свадьба. И вот наконец молодые выходят из костела! Подглядывающий за ними Роман в ярости. Через пару дней, подбежав к Варчевскому на улице, он сует ему под нос письмо-прошение Камиллы о зачислении ее в сексотки: "Вот, читай, молодожен!" Профессор потрясен и отказывается знать Камиллу – а она, гордая, не сообщает ему, что больше не стучит, и уходит навсегда. Затем страшная сцена в духе «Конформиста» и «Ночного портье» (для бедных): Роман является к Камилле домой, и она послушно, молчаливо и покорно обнажается перед ним. Снова животные штуки. После еще кое-каких передряг Варчевский тоже является к Камилле (сердцу не прикажешь), между ними вроде все начинает опять налаживаться, но тут гебисты, поняв, что иначе этого старикана с польской земли не выкуришь, подло убивают его. Между тем и у Романа все не слава богу: за провал операции его выгоняют из ГБ, тем более что у него самого, оказывается, еврейские корни (недаром, знать, был такой рьяный: комплекс Кагановича!), и он, о ирония судьбы, вынужден свалить в Израиль (т.е. это прямо не сказано, но в конце фильма он уезжает на поезде "Варшава-Вена" – а мы знаем, куда в 68-м году попадали евреи, уехавшие на поезде в Вену). Камилла же никуда не уезжает, но заявляет вслух, что эта ойчызна ей больше не ойчызна. Вот так выдавливали людей во внешнюю и внутреннюю эмиграцию!

Может быть, кому-то всё это показалось трогательным, но не мне. Я думаю, что главная проблема жизни в странах совка  состояла все же не в конфликте ревности и долга в душах гебистов. И я думаю, что женщина, живущая с благородным человеком и постоянно стучащая на него не под принуждением или страхом наказания, а из любви к своему «ведущему», - что такая женщина не достойна быть героиней мелодрамы, ибо герои мелодрам бывают непременно благородны, а эта женщина подла.

Последнее, пожалуй, самое плохое. Нам подсовывают в героини мелодрамы подлую женщину, но мы, по инерции законов мелодрамы, знание которых у нас в крови (народный жанр!), вынуждены считать ее благородной. Таким образом, фильм «Розочка» не только неправдив, но и вреден: он сбивает моральные критерии.

Что же касается еврейской темы фильма, которая немного затрудняла для меня как еврея его критику, то, собственно говоря, она для фильма не очень существенна: профессор Варчевский мог бы быть просто диссидентом без капли еврейской крови, от этого в фильме ничего бы не изменилось. Известно, кстати, что прототипом Варчевского послужил писатель Павел Ясеница (Леон Лех Бейнар, 1909-1970), не еврей. Правда то, что Ясеница после смерти жены в 1965-м году вскоре сошелся, а за год до смерти и женился на сорокалетней Зофье Даровской - тайной осведомительнице органов с агентурным именем Ева. Но неправда, что Ева доносила на профессора до самой его смерти – он умер, так и не узнав об этом, -  чтобы угодить любовнику: Даровская была авантюристкой и стукачкой по убеждению, холодной и корыстной. Может быть, режиссер решил убить второго, еврейского зайца, т.к. это повышало экспортный потенциал «Розочки»?

P.S. Совсем забыл объяснить: Розочка – агентурное имя Камиллы. Странно, между прочим: Павла в фильме назвали Адамом, а Еву переименовали в Розочку. Чем плохо было бы - Адам и Ева? В этом была бы двойная игра: Ева соблазняет Адама физически, а он ее – духовно, давая отведать от яблока познания «Немецкой волны», самиздата и проч.           

 

Павел Ясеница