Когда рассеялся туман

В начале фильма веселая, красивая семья собралась на лужайке перед внушительным особняком. Ну-ка, все пошире улыбнулись. Снимок на память... щелк! Завтра юноша в центре снимка улетит в Америку, он будет учиться в привилегированной boarding school, школе-интернате, подучит английский, получит представление о западной жизни. А родные и близкие остаются в Иране. Юношу звать Парвиз, его маму Фарнез, сестричку – Ширин, фамилия семьи – Амин. Если бы все собравшиеся, после того как из фотокамеры вылетела птичка, не крикнули хором «Лехаим»,  мы бы так и не поняли, что они евреи. Да они и сами об этом не слишком задумываются, настолько они ассимилированные.

Вышеописанный эпизод происходит, видимо, летом 1978 года. С августа по декабрь страну будут сотрясать демонстрации и забастовки. В январе шах сбежит на Запад. В апреле к власти придет Аятолла Хомейни, и Иран будет провозглашен Исламской республикой.  Вот тогда Исааку Амину и его семье, как и другим иранским евреям, придется вспомнить о своей национальности. Почему Амины не эмигрировали, ведь у них было достаточно времени и денег, чтобы вовремя это сделать? А почему вовремя не эмигрировали немецкие или австрийские евреи? Одна из причин состояла именно в их ассимилированности: им не хотелось покидать землю, которую они считали родной. Но вдруг она оказалась чужой. 

Это очень тяжелый фильм. Исаака хватают посреди улицы, увозят с мешком на голове в страшную секретную тюрьму, пытают, ставят к стенке, симулируя расстрел. Чего от него хотят? В чем он должен признаться? А в чем должны были признаться узники Лубянки? Исаак «политикой не интересовался», он интересовался исключительно своей ювелирной фирмой и семьей. Но теперь, когда жизнь перевернулась с ног на голову, он виноват уже в том, что еврей и богат. Мир хижинам, война дворцам! Ну и, кроме того, у Аминов были родственники в Израиле, он к ним ездил. Зачем ездил, имел ли при этом контакты с Моссадом? Если не имел, тем хуже для тебя, потому что мы будем истязать тебя до тех пор, пока не вспомнишь, что имел.  Тем временем в особняк Аминов вламываются швондеры из Национальной гвардии: картины со стен и одежду из шкафов они бросают в емкие контейнеры, но кольцо и браслет с руки Фарнез главный швондер сует непосредственно себе в карман.      

В общем, все это ужасно, и все это знакомо всякому человеку, которому выпало на долю жить в тоталитарном государстве, и особенно в период его бурного  становления. Кстати, то, что называется странным словом «репрессии» (ре-прессия – это давление в ответ на чье-то давление; но какое давление оказывала на сталинский режим несчастная Софья Петровна из повести Чуковской или семья Исаака Амина - на режим Хомейни?), так вот, эти репрессии обрушиваются на Аминов не столько потому, что они евреи – такого акцента в фильме совсем нет, - сколько потому,  что, будучи евреями, являются людьми богатыми и светскими и тем самым автоматически попадают в категорию безусловных врагов. 

Да, все это достаточно знакомо. Я хотел бы выделить лишь одну из тем фильма, которая меня больше всего задела, а именно: что открывается глазам человека, который жил и жил себе в  богатстве и благополучии – доставшихся ему, впрочем, путем напряженного труда, но все равно в результате он жил лучше большинства «населения», - что открывается его глазам, когда «рассеялся лирический туман» и он вдруг стал врагом народа? А открывается ему то, что народ-то, оказывается, всегда его ненавидел. Или, может быть, не весь народ ненавидел, а так: одни ненавидели исходно и органически, другие возненавидели теперь, когда им разъяснили, кого и почему следует ненавидеть. Впрочем, до этой второй категории тоже вдруг доходит, что они всегда ненавидели евреев и всяких прочих буржуев, да только раньше не осознавали этого. Служанка Аминов, немолодая женщина Хабидех, которую, вместе с ее маленьким сыном Мартезой, Исаак фактически подобрал с улицы, теперь заявляет Фарнез: «Почему некоторым достаются все почести, а другие должны чистить туалеты?» Нет, эта страшноватая Хабидех не уходит от Аминов, но она становится чем-то вроде домашней эсэсовки, надзирающей над хозяйкой, чтоб та не курила, не пила с горя коньяк и вообще не слишком горевала по Исааку, потому что даром никого не сажают: не виноват, так отпустят, виноват – так накажут, в любом случае хныкать нечего. Вот сама она, Хабидех, не хныкала, когда Фарнез столько лет унижала ее и обращалась с ней, как со скотиной. И какой же она, Хабидех, была дурой, что не обращала на это внимания. Слава богу, иные нынче времена, пусть Фарнез только попробует ее унизить! А сын Хабидех, уже вполне взрослый Мартеза, который работал у Исаака, теперь принимает активное участие в разграблении имущества его фирмы, считая это никаким не разграблением, а компенсацией за нещадную эксплуатацию, которой подвергал его упырь-хозяин.

Ницше назвал такую мстительную злобу  бывших угнетенных к бывшим угнетателям словом ресентимент, и фильм хорош хотя бы тем, что очень ярко демонстрирует этот феномен.

Тут надо добавить, что Исаак в тюрьме начинает сам осознавать неправедность былой своей сытой жизни и даже почитывает Коран, услужливо подсунутый тюремщиками. Правда, фильм недостаточно внятен и последователен, чтобы мы могли разобраться, движет ли им подлинное покаяние в духе Толстого,  Блока и Ходорковского, или же это чистый Стокгольмский синдром.    

Могу успокоить читателя: в конце концов Аминам удается бежать из Ирана, что происходит благодаря джигитской водительской сноровке Исаака, позволившей ему оторваться от преследователей на мотоциклах. Эта крутая погоня под занавес выглядит  несерьезно и основательно подрывает зрительское доверие ко всему предыдущему.

Фильм поставлен по автобиографическому роману Далии Софер «Сентябри в Ширазе». Автор, вместе со своими еврейскими родителями, эмигрировала в США из Ирана, когда ей было 11 лет. Роман имел заметный успех – в отличие от фильма, который почти единодушно был признан американскими критиками неудачным. Признаться, мне непонятно такое единодушие.  По-моему, эта картина лучше и серьезнее многих, от которых американские критики в единодушном восторге.

Уэйн Блэр

Фильм  «Сентябрь в Ширазе»  («Septembers of Shiraz»)