Мне не понравился этот фильм, ничуть.  Но его считают событием русского кино, он получил главный приз на фестивале «Кинотавр» и т.д. Знать люди видят в нем что-то хорошее. Напишу о нем так, как будто он мне понравился, как будто это пишу не я, а тот, кто от него в восторге. Постараюсь перевоплотиться в такого человека. Только поставлю все, что я напишу за этого человека, в большие кавычки. Потому что, на самом-то деле,  мне не понравился этот фильм, ничуть.

«Я вообще-то неудачник. Объясню почему. Я люблю семечки. Вульгарная такая привычка. Иду по улице и плююсь. Причем когда все семечки склеваны-сплеваны, я говорю себе: если найду в кармане еще одну, то-то и то-то будет у меня хорошо. Ковыряюсь пальцем в аппендицитной ямке, в войлоке, в швах кармана и нахожу семечку. И тут же говорю себе: нет, вот если найду еще одну, тогда-то действительно все у меня состоится. Нахожу какую-то мелкую, полумусорную семечку. Ясно, что дальше загадывать не надо, карман пуст. Так нет же, я в третий, в четвертый раз. Понятно, что в конце концов всегда выходит: ничего у меня не состоится и все будет плохо. Так и живу при минусах и нулях. А все из-за этой вредной привычки искушать судьбу. Хоть семечки не ешь.

Герой картины "Географ глобус пропил" Виктор Служкин (К.Хабенский) тоже по жизни неудачник. Но семечек он не любит, во всяком случае, в фильме их не употребляет. С другой стороны, он тоже неудачник не случайный, у него, как и у меня, свои особые игры с судьбой. Сейчас все объясню.  

Служкин биолог по специальности, работал раньше в вузе преподом, может, даже был кандидатом наук. Это в фильме не уточняется, потому что не имеет значения, потому что из вуза Служкина Виктора Сергеевича турнули, потому что он кирял. Потом он еще покантовался там-сям и наконец устроился в городской (видимо, пермской) школе учителем географии, хотя в географии ни бум-бум. Но была в школе вакансия, ему предложили, он согласился. Надо же работать. Жена (Е.Лядова) уже видеть не может, как он бездельничает и киряет. Сама она то ли работает, то ли нет, по фильму неясно. Да ей и дома хватает что делать с маленькой дочерью на руках и таким мужем, как Витя. Она ему не дает, велит, чтобы спал в кресле. Он понимает, не настаивает, спит где велено. Хотя любит свою жену Надю и хочет ее. Но такой уж он человек – ничего не берет у жизни против ее воли. Есть у Виктора друг детства Будкин (А.Робак). Недаром у него такая фамилия – будку наел еще ту. Он где-то долго обретался  в чужих краях, а теперь вернулся в родной город, и стали они с Виктором опять дружить. А чего Будкину не дружить, если он холостяк, а дома у Вити ему всегда готов обед: Надя по части стола, в отличие от кровати, свой супружеский долг блюдет. Сначала ей этот Будкин не нравится (что ему тут, столовая, что ли?), но потом она находит в нем достоинства и закручивает с ним. Удивительное дело: по этому Будкину вообще все бабы сохнут - и что в нем такого? Наверное, что-то еще большое у него есть, кроме будки. А что же Витя? Витя рад, что Наде хорошо. Он даже, кажется, рад, что Будкину хорошо, хотя прекрасно знает, что тот и без Нади  смог бы устроиться.  Например, он, Витя, стал приударять в школе за красивой учительницей немецкого языка, но, увидев Будкина, она тут же на него запала. Будкин временно ушел к ней, потрахал ее малость, но потом вернулся к Наде. Есть все же совесть у человека. Витя опять рад. Наде в кровати с Будкиным хорошо – и у него, Вити, на душе хорошо. Будкин с Надей спит, а Витя с Будкиным киряет. Не ссориться же с другом из-за женщины, в самом деле. Тем более, что Наде с Будкиным хорошо.

Тут надо понять тонкую вещь:  Витя  мужик как мужик, все при нем. И он по характеру не равнодушный, не ничтожный. Он, ну как бы сказать, буддист: никогда не беспокоится без крайней надобности. А верней сказать – он истинно русский человек, такой, который, по Пушкину, ценит на свете лишь покой и волю и никогда не посягает на покой и волю других.     

Тем временем дела в школе разворачиваются так. На первом уроке в десятом классе Географ видит ужас, бедлам. Он залезает под учительский стол, чтобы куда-нибудь  спрятаться от шестнадцатилетних бандитов. Но постепенно те полюбили Виктора Сергеевича, привыкли к нему. Точнее, полюбили, потому что к такому удивительному Географу никак нельзя привыкнуть. Он им сразу врубил: «Вам противно в школу ходить, а мне еще противнее». «Так чего ж ходите?» «А бабки нужны. Вот скиньтесь, дайте мне бабок, я вам всем пятерки поставлю и отпущу с богом». «Урра! А по сколько скинуться?» «По штуке». Ну, таких денег у бандитов нет, а раз так – значит, надо сидеть, соблюдать на уроках Географа относительный порядок. Вообще-то предмет свой Виктор Сергеевич преподает нудно, просто из учебника подряд шпарит. Но зато он шутит с бандитами, про жизнь базарит, на Каму-реку их водит, географию там изучать. Бандиты, правда, разбежались все по пути, ну ее, эту Каму, чего в ней такого. (Осталась одна только красивая девочка Маша, которая влюбилась в непутевого Географа без памяти). 

Тут надо понять: отчего вообще бандиты в школах бандитничают? Они бунтуют против истэблишмента, его пустых  формальностей,  мертвенных оков  и лицемерия.   А против Виктора-то Сергеевича чего бунтовать, если он кого хочешь переплюнет по части неформальности, прямоты и раскованности? Например, он с ними, бандитами, прямо на уроке в карты играет, каково? Вернее, с одним бандитом, завзятым картежником. Географ пообещал: если проиграет, поведет класс в поход. Проиграл, повел. Виктор Сергеевич, он хоть алкаш, а слово свое держит.    

Поход – самое главное в фильме, в нем много чего случается. Виктор Сергеевич глушит водяру не просыхая, в компании с бандитами и в одиночку. Видя, что с таким вожаком где встанешь, там и свалишься, бандиты впервые в жизни вынуждены сами о себе позаботиться. Когда бухой Географ заблукал где-то в лесах, они принимают решение самостоятельно спуститься на катамаране по Каме, для чего придется преодолеть страшный порог Долбун. И они его преодолевают! Без единого утопленника, представьте себе! 

Географ заблукал не один, а с той самой влюбленной в него девочкой Машей. А девочка эта любой женщине по физическим параметрам фору даст (старшеклассницы, они нынче такие). И случается так, что Виктор Сергеевич с Машей падают в студеную реку, и потом оказываются в какой-то лесной пекарне, и Географ раздевается и раздевает Машу, и растирает ее, и согревает своим телом, и хочет ее, а она хочет его. Но Географ, как монах, на которого напал игрец, хлещет себя по телу еловыми ветвями, укрощая жаждущую плоть. Виктор Сергеевич, он хоть алкаш и раздолбай, но целку он не тронет! Тут надо понять: он не только ничего у жизни насильно не берет, но не берет и того, что она ему на халяву предлагает.

(А предлагает ему жизнь, при всем при том, немало. Как-то так выходит, что все женщины, которые сначала хотят не его, а того же Будкина или кого-то еще, в конце концов являются, чтобы отдаться ему. Отчего это? Да вот от того, что Служкин живет по Булгакову: «ничего ни у кого не проси, придут и сами дадут». Вот все женщины и стараются дать ему  - то ли с досады, что он не просит, то ли доходит до них, какой Витя замечательный парень. А он как реагирует? Да по-разному, он не немец какой-нибудь, чтобы по принципам жить. Он живет по обстоятельствам и по душе. Одних соглашается, других нет (а когда соглашается, то проявляет себя молодцом, не сомневайтесь). Тут опять надо уточнить: по сути, Витя живет не столько по-булгаковски, сколько просто по-русски, так, как Иван-дурак из сказки жил: выбирает местечко с краю, ночлег в сарае, черствую краюху, помутней сивуху, сорочку из мешка, горбатого конька  - и получает в награду за свою легкую, беспечную жизненную повадку полцарства и царевну в придачу. Какие же у Географа полцарства? Да вот Урал батюшка, Кама-матушка, леса, поля, снега. Родина, одним словом. Да, он, Витя Служкин, – алкаш, не сказавший в жизни ни одного пафосного слова, – любит свою родину, а она отвечает ему взаимностью, и поэтому он счастливый человек. (См. фотозаставку. Там за спиной у Вити скрывается: "СТЬЕ НЕ").

А за что, собственно, они должны быть ему благодарны? Что он квасил день и ночь в походе? Кто знает, может, как раз за это. Виктор Сергеевич, он, конечно, Иван-дурак, но он и мудрец лукавый. Он, может, нарочно кирял, чтобы детишки-бандитишки во взрослых людей превратились. Педагогический прием такой киряльный. Пусть и не осознанный самим Иваном-дураком, но  какой эффективный!      

Фильм о мудрости дурака, короче. О веселости печального человека. О счастье несчастливого. Понятно, надеюсь?»

Понятно-то понятно. Но не понравилось мне все это, не понравилось. Режиссер фильма Велединский во всех своих интервью, как заведенный, повторяет: «Российские зрители полюбили героя нашего  фильма, приняли его за родного, за своего! Я в этом убедился, показывая «Географа» во всех концах страны». Конечно, они приняли алкаша за своего!  Но неужели русские школьники могут принять  только такого учителя, который в дурачка подкидного с ними играет? Неужели учитель не может найти менее идиотский способ воспитания в детях чувства  ответственности, чем преодоление порога Долбоеб? Неужели так низко уже пала Россия, что только пропивший глобус географ может стать ее кумиром? Этот чудила глобус пропил, так мы всю землю свою пропьем, оба-на!

Если альтернатив всему перечисленному нет, что ж, значит, у России действительно свой, уникальный путь, умом ее не понять. Так она и будет кирять, гулять, мужественно преодолевать страшные пороги там, где можно спокойно по берегу пройти. Все-таки меня немного успокаивает, что мои дети и внуки (которых я еще надеюсь иметь) могут идти путем, поддающимся измерению общим аршином.   

P.S. А если уж хотел Велединский непременно снять фильм про грустно-веселого, понятно-непостижимого русского дурака, то убедительность такому замыслу мог сообщить только уникальный, невиданный, да, не виданный еще зрителем исполнитель. Мое нудное старческое неприятие представленной в картине ролевой модели полетело бы ко всем чертям, если бы Витя был так заразителен и органичен, что подтверждал бы тютчевскую тезу насчет особости русской стати самой своей обаятельной феноменальностью. Но режиссер выбрал на роль Вити Константина Хабенского. Более того, в своих интервью Велединский говорит, что не снимал бы фильма без Хабенского. Что сказать? Раз не смог Велединский найти от Москвы до Берингова пролива ни одного артиста, способного воплотить его идеал русского человека удачнее, чем пожамканный, кисловатый Хабенский, - это лишний раз наводит на мысль, что, хоть и нравится этот фильм русскому народу, но идеал-то фантомный, и он, народ русский, может, все-таки не канает бодрым пьяным шагом под трехцветным флагом в направлении Страны Дураков.    

P.P.S. В прилагаемой ниже рецензии Е.Стишовой, и еще настойчивее в других отзывах на этот фильм проводится параллель между Витей Служкиным и героями "Утиной охоты", "Полетов во сне и наяву" и "Осеннего марафона". Сразу же скажу, что между Зиловым ("Охота") и Сергеем Макаровым ("Полеты"), с одной стороны, и Бузыкиным ("Марафон"), с другой, нет никакого сущностного сродства  - есть, разве что, внешнее сходство по некоей нестандартности их поведения и тому, что они вольно или невольно приносят людям зло. Однако характеры этих персонажей и, соответственно, ситуации фильмов глубинно противоположны: Бузыкин причиняет близким боль оттого, что мягкотело совестлив, Зилов и Макаров - оттого что отмороженно бессовестны (почему да отчего они почти потеряли совесть, и насколько виноваты в этом они сами, насколько жизнь проклятая - другой вопрос; но факт есть факт). Так что Бузыкина надо сразу элиминировать как четвертого лишнего. Теперь рассмотрим уравнение "Зилов, Макаров = Служкин". В фильме Велединского есть эпизод, где герой долго летает на детских качелях: явная ссылка на предфинальный эпизод из картины Балаяна. Мне кажется, Велединский здесь просто бросил кость кинокритикам, которые обожают всякие центоны, аллюзии, референции и вообще интертекстуальность. Если я прав, то режиссер поступил, в лучшем случае, необдуманно, в худшем, нечестно. Как мог он не ощущать, что между его героем и Зиловым нет ничего общего? Вся суть Зилова в том, что он человек без корней и от этого несчастен; стремясь ухватиться за какие-то корни на краю морального падения, он на протяжении всей пьесы собирается в русский лес - но так и не попадает в него. Суть Служкина в том, что корни у него есть, и поэтому он счастлив, несмотря на любые невзгоды; русский лес - естественная стихия этого географа, он почти на четверть фильма попадает туда и, в блаженном кире (хорошо, что мухоморами не стал закусывать), бродит там плутает. Зилов живет так, что, где бы он ни ступил, за ним остается выжженная земля. Служкин, как уже было сказано, почти буддист: он стремится ступать так, чтобы не раздавить и муравья; он сходит с дороги на обочину, чтобы не мешать чужому счастью. Да, он обочинный человек, почти бомж, именно в силу моральной чувствительности, а не по своей генетико-психологической асоциальности, как Макаров и Зилов. Если уж искать для Служкина прототипов, то это, конечно, Федя Протасов из "Живого трупа" Толстого. Как и Федя, Витя уступает жену дяде, а сам идет к... соснам не оттого, что все ему по барабану, а из почти святости. Причем в фильме нет того обертона, что, скажем, в "Земляничной поляне" Бергмана: жена изменяет мужу не только из похоти, но и в надежде расшевелить в нем ревность, а когда это не удается, начинает ненавидеть его. В "Географе" ничего подобного не наблюдается: Надя и Будкин довольны, что Служкин им не мешает, а он доволен, что они довольны.

Можно сравнивать Служкина с пораженными аномией героями Вампилова и Мережко-Балаяна по множеству других параметров (к Зилову и Макарову уместно добавить еще антигероя картины А.Эфроса по сценарию А.Битова "В четверг и больше никогда", которого, как и Зилова в экранизации "Утиной охоты", сыграл Олег Даль) - мы не только не обнаружим сходства, но будем всегда наталкиваться на противоположность. Намеки же на сходство, которые там и сям разбросал по фильму Велединский, свидетельствуют не столько о его осмысленном художественном лукавстве (бывает, что автор намеренно сбивает читателя или зрителя со следа), сколько о его художественной непринципиальности: на тот случай, что зрители не распознают в Служкине блаженного Ивана-дурака (замысел, который, как я полагаю, был дорог Велединскому), - что ж, пусть, в качестве запасного варианта, хоть отождествят его с Зиловым: как-никак, тоже лестная художественная родословная! Но между Зиловым и Иванушкой нет ничего общего, они абсолютные антиподы. 

Не ловясь на крючки Велединского, надо видеть Служкина тем, кто он есть, а дальше уж судить об этом образе сообразно индивидуальным моральным, эстетическим и каким угодно еще установкам. Мне  фильм не понравился, и от его героя я не в восторге. Простите меня, люди русские.