Встреча с А.Ю.Германом в концертной студии "Останкино". 1989 г.

Два года назад, 21 февраля, умер Алексей Герман, мой любимый режиссер. Почему любимый? На такой вопрос трудно ответить, но я попытаюсь. Искусство существует для того, чтобы открывать новое. Цель науки такая же, но она открывает новое вне нас. Искусство открывает нам новое в нас. Говоря точнее, оно (и в том-то все и дело!) не совсем его открывает - потому что мы и раньше чувствовали, что это есть, - а делает его явным. Благодаря науке мы learn – узнаем, благодаря искусству realize – осознаем. Объяснить, почему я люблю Германа, мне достаточно легко, потому что я точно могу назвать, что   он помог мне осознать. Я родился в 1946 году и не помню первых лет своей жизни. Героя «Двадцати дней без войны», которого сыграл Юрий Никулин, звать Лопатин. Этот фильм, как лопата переворачивает пласты земли, перевернул корнями вверх мою самую раннюю память – я вспомнил, как все  было в первые послевоенные годы. Но ведь действие фильма происходит во время, а не после войны? Да, конечно. Но когда я был ребенком, мой папа еще был военным - то есть он уже был штатским, но все в нем оставалось военным. Военными были и мама, и двор, и город, и мир, и воздух города и мира. Насчет воздуха – это не фантазии. Все воплощается во всем, все проникает во все. Недаром экстрасенсу достаточно посмотреть на фото человека, чтобы сказать, где он находится или закопан. Дети все экстрасенсы. Вдыхая послевоенный воздух, я улавливал дух войны. А потом я все это забыл.  Если бы Герман просто показал достаточно достоверно Ташкент конца 42-го-начала 43-го года, как режиссеры других фильмов о войне добросовестно показывают другие места, я ничего бы не вспомнил. Но Герман показал не детали и обстановку – он показал воздух. Это сверхъестественно, но это так. Чудовищная требовательность Германа-режиссера определялась сверхъестественной задачей, которую он ставил перед собой: показать на экране воздух времени. И это удавалось только ему не потому что он был самый упрямый на свете режиссер, не снимавший до тех пор, пока костюмеры не найдут шляпку или сапоги «из того периода», а   потому что его нельзя было обмануть: он чуял, от каких вещей аура времени исходит, а от каких нет. Костюмерам казалось, что он деспот, потому что они-то не были экстрасенсами, как он, и не отличали вещи с аурой от вещей без ауры или с другой аурой, чем требуется.     

А через фильм «Мой друг Иван Лапшин» я вспомнил, нашел в себе предвоенное время. Как же я, родившийся после войны, мог «найти в себе» 35-36 годы? Да, тут феномен еще более таинственный, чем описанный выше. Я думаю, объяснение в следующем. Прав не Дарвин, а Ламарк: приобретенные родителями признаки передаются. Время предвоенной молодости моих родителей тайно запечатлелось в моей генетической памяти, и «Лапшин» опять перевернул этот пласт корнями вверх.

Герман был своего рода медиумом, помогавшим людям вспомнить «то, что было не с ними».  Но он был особого рода медиумом. Медиум в обычном понимании – этот тот, кто обладает способностью сводить участника сеанса с духом некоего человека благодаря своей способности призывать, извлекать этот дух из некоего внешнего пространства. Герман вызывал духов изнутри подсознания самих участников спиритического сеанса (киносеанса). Это большая разница. Участники сеансов  Дэниэла Хьюма или Блаватской  могли испытывать  чувства страха, трепета, мистического ужаса, удивления, благоговения. Зрители Германа испытывают чувство счастья, которое всегда сопутствует моментам осознания собственной глубины и внезапно открывшейся безмерности своего внутреннего мира. И еще это счастье единения с  человеческими массами, своим народом, мужчинами и женщинами, которые  трудились и страдали до тебя и этим сделали твою жизнь возможной. Герман, чьи фильмы подолгу томились на «полке», потому что цензоры находили в них что-то «не наше», был на самом деле самым народным, самым русским режиссером, который когда-либо существовал. Только народ для него –  не одни крестьяне и пролетарии, а все, все русские и нерусские люди, населявшие несчастную и великую страну СССР. Дядям из Комитета кинематографии хотелось бы, чтобы Герман, как какой-нибудь Евгений Матвеев, воплощал Родину-мать в ипостаси монументальной бабищи Риммы Марковой или иконописно красивой Любови Соколовой, а он навек воплотил ее в дрожащей от холода и горя фигурке Лии Ахеджаковой, артистки неизвестно вообще какой национальности.    

                                                Средь народного шума и спеха,
                                                На вокзалах и пристанях
                                                Смотрит века могучая веха
                                                И бровей начинается взмах.

                                                Я узнал, он узнал, ты узнала,
                                                А теперь куда хочешь влеки –
                                                В говорливые дебри вокзала,
                                                В ожиданья у мощной реки.

Это стихи Мандельштама не какого-нибудь, а 37-го года. И это кино Германа. Интеллигентные люди, военные люди, чиновные люди, уголовные люди и – таких больше всего – обыкновенные люди с неотесанными, часто несколько монголоидными лицами (что поделаешь, если Россия наполовину Азия?), со своим говором, своей дикостью и нежностью, своей косностью и широтой. И со своими песнями… иногда своими, а иногда сочиненными для них профессионалами (нередко это были чуткие, переимчивые к чужому строю и ладу евреи). Кажется, только один раз, в эпизоде празднования Нового года из «20 дней», люди долго и внятно поют в камеру. Обычно же песня – звучащий по радио или откуда-то издалека фон, - но такой фон, без которого картины Германа потеряли бы половину своей магии.

Я хочу сделать Алексею Юрьевичу музыкальный подарок. Есть песня «Эх, Андрюша!» В памяти старых людей она связывается с Клавдией Шульженко, как «У Черного моря» с Утесовым или «Пять минут» с Гурченко. Вот эта песня:

Но это еще не есть собственно мой подарок. Подарок вот он - в исполнении моей знакомой, певицы Светланы Гаськовой, которой приношу благодарность. Послушайте внимательно и заметьте разницу!

   Написать письмо автору