«Двадцать дней без войны» появились в 76-м году после долгой закулисной, т.е заэкранной борьбы прогрессивных сил с реакционными. Константин Симонов, по чьей повести о военном журналисте Лопатине Герман снял фильм, решил костьми лечь, но чтоб народ увидел эту картину! Наверное, если бы речь шла об испытывающей сложности с прокатом экранизации его прозы, сделанной более ординарным режиссером, Симонов так бы не выкладывался, ему было бы неудобно, вроде он старается для себя. Но в данном случае было ясно: речь идет просто о выдающемся фильме, неважно по чьей прозе поставленном, и Симонов бился за него, как раньше бился за публикацию «Мастера и Маргариты». Решимости в борьбе Константину Михайловичу придавало еще то, что он был уверен на все сто: «Двадцать дней без войны» - не просто невероятно талантливый, но и до мозга костей с о в е т с к и й фильм! Много, однако, пришлось ему истратить нервов, чтобы доказать сие тем, кто намеревался похоронить «Двадцать дней» «на полке».

 

 Сейчас смотришь картину, и кажется непостижимым: ну что, что эти мастодонты нашли в ней «ненашего», какой запашок они умудрились учуять? Чего им надо было? Ведь более патриотической картины, чем эта, не было, не будет и быть не может! А впрочем, понятно, понятно, чего им надо было: чтобы Герман снял, или как-нибудь теперь переделал то, что снял, так, чтобы получился такой фильм-патриот, какие они сами патриоты: чтобы он был на словах патриот. Можно и на деле тоже, почему нет, но главное – на словах. А впрочем, в глубине души они не хотели, им не надо было, чтобы - на деле, потому что раз на деле, то не на словах.

 

 Настоящие патриоты много не говорят. Тот колоссальный подлинный патриотизм, которым проникнут фильм, где каждое лицо, каждый взгляд, каждое дыхание каждого из этих ташкентских эвакуированных говорит: «как для тех солдат в Сталинграде нет земли за Волгой, так для меня нет жизни без нашей победы» - он выше, он за пределами слов. «Все для фронта! Все для победы!» - это выражается через почти мистически исходящее от экрана психологическое сверхнапряжение людей, их искренность, их терпение, их постоянные усилия не вешать носа, не ныть, не впадать в депрессию, бодриться несмотря ни на что – одним словом, не быть «пошляками» в том смысле, какой имело это слово для этих воспитанных ранней советской властью людей: в смысле «не ставить личное выше общественного». Как можно, стыдно! Ведь им там, на фронте – хуже!

 

В самом, наверное, потрясающем эпизоде этого довольно масштабного фильма - участвуют всего трое: Лопатин, эвакуированная женщина и ее подросток-сын в танковом шлемофоне. Женщина (Л.Ахеджакова) подходит к Лопатину на улице, показывает ему что-то на ладони и говорит: «Вот, это часы мужа. Прислали с фронта. А письма никакого не прислали. Вы человек военный, опытный, к тому же журналист – что бы это могло значить?» Лопатин молчит, потом отвечает: «Ну мало ли что? На войне всякое бывает. Может быть, ваш муж пошел в долговременную разведку... Это очень даже возможно». «Я говорил ей, говорил! А она – не верит!» - взрывается мальчик. «Нет, почему не верю, я верю. Просто хотела спросить. Спасибо вам большое, товарищ майор».

 

Зачем я, как дурак, это цитирую, к тому же не очень точно? Разве те, кто не смотрел этот фильм, представят, как держится эта женщина-воробышек, как она бодрится, как старается выдерживать почти официальный тон, не обременять чужого человека своими эмоциями? А мальчик этот орущий! Как на ладони их прозябание в какой-то ташкентской мазанке, ее беспомощность, его ранняя самостоятельность, его верховенство над ней, их любовь и невозможность друг без друга, их горе, их стойкость, их жалкая безнадежная надежда. Два великих патриота России. Хотя ни о каком патриотизме им и в голову не придет рассуждать, вот еще, тут бы дровами и керосином на зиму разжиться.

 

И никто вообще в этом фильме, повторюсь, о патриотизме не говорит. Точнее, кто-то и говорит, но как и кто говорит – это как раз не понравилось тем, кто хотел забальзамировать фильм. А говорит на митинге на военном заводе мордатый шишка из узбекского правительства. Контраст его мордатости с худыми лицами рабочих – в основном, детей и женщин; то, что в конце речуги он поднимает за шкирки двух мальчиков-передовиков, будто собираясь подвесить их на доску почета – это киноцерберам очень не понравилось.

 

Опять же, те, кто фильма не видел, могут сказать: ну, а с чего им это должно было понравиться? Неужели, в самом деле, обязательно было показывать этого обожравшегося жлоба? Разве в этом дело? Да вот они не видели, не видели, потому так говорят! Надо посмотреть, надо понять, что за режиссер Герман, тогда таких вопросов не будет. А это режиссер, наделенный уникальным даром объективности. Он показывает этого чугунного узбека не с какой-то диссидентской фигой в кармане, не чтоб на что-то там намекнуть и какую-то советскую идеологему подковырнуть: показывает, потому что так надо, так было, а относиться к этому вы можете как хотите.

 

(Я, кстати, вынес из раннего детства мемуар, подтверждающий: Герман маху не даст. Мой дедушка, живший с моей бабушкой в эвакуации в Нукусе (Узбекистан, Каракалпакия), работал в мастерской как раз против нужника эвакуированного узбекского правительства – и чего оно туда эвакуировалось? немцы, что ли, рвались к Ташкенту? Не знаю, но я своему дедушке верю. И вот, дедушка заметил, что каждый раз, когда из нужника выходил председатель правительства Камалов, туда тут же забегал узбек-дворник. Когда дедушка спросил его, зачем он это делает, дворник помялся-помялся, а потом признался, что Камалов подтирается сотенками).

 

Так вот о Германе: его фильмы – как бы голограммы, они показывают сразу в с ю реальность, а вы смотрите с каких позиций хотите: с советских, с антисоветских, как вам угодно. Конечно, если вы не дурак, как цензоры эти, то не будете выдумывать всякие глупости и поймете, что все это сделано с огромной любовью к своей могучей нелепой стране и сострадательным преклонением перед нашим несчастным двужильным народом.

 

Итак, нечто феноменальное, чудо: фильмы – голограммы. Как это делалось, как достигалось? А пожалуйста: так же, как достигалась сама наша победа. Сверхусилием. Надрывом. Мало того, что Герман добивается в своих фильмах какой-то до него неправдоподобной, до него никогда не виданной подлинности. Что ему, допустим, надо, чтобы солдаты в десятом от камеры ряду были в дырявых сапогах, и притом таких, как во время войны. Да зачем же, кто эти сапоги увидит? А никто не увидит, но если сапоги будут современные, у Германа м у р а ш к а пропадет. Что за мурашка? Об этом очень смешно рассказывала Гурченко, снимавшаяся в фильме. Герман не успокаивался и мучил съемочную и артистов до тех пор, пока у него по спине не проходила мурашка. Уж они из сил выбиваются, уж у Гурченко давно бронхит от этих постоянных дублей-передублей на морозе с ветром – нет, давайте еще, не чувствую мурашки. О, как они все радовались, когда верблюд харкнул этому вампиру в лицо!

 

Да все это говорено-переговорено, не буду повторять. Но знаете что? Я думаю, что Герман продолжал бы всех мучить даже в том случае, если бы у него мурашка пробежала на самом первом дубле. Потому что он свято верил: чтобы снять правдивый фильм о мучениках, недостаточно никаких дырявых сапог: для этого надо самому мучиться вровень с теми, кого показываешь. Если результат что-то достигается слишком быстро, это подозрительно, надо еще помучиться. Тогда, может быть, будет то, что надо.

 

И так этот человек живет и так работает. Однако и к муке можно привыкнуть, как к хроническому геморрою или зубной боли. Это опасно, может выйти липа. Следовательно, надо усиливать, интенсифицировать муку. Уже картины снимаются по десять лет, уже критерием качества становится инфаркт. "Надо ли это?" - спросит разумный человек. Во всем, в конце концов, должна быть мера. «20 дней» , «Лапшин» - ну что может быть лучше, куда уж? А вот туда. Где никто уже не с ним. В запредельную муку, которой никто не то что не разделит - даже не поймет.

 

Немногие избранные, которым Герман показал черновой вариант «Истории арканарской резни», положенным – и я верю, искренним – образом восхитившись, робко предложили: может быть, перед началом этой картины зрителям надо будет раздавать либретто, иначе общие, так сказать, очертания сюжета могут не дойти? Ну да, зрителям «Аватара» раздают очки, а зрителям «Арканара» раздадим либретто. Тогда еще посмотрим, кто у нас будет box office champion, Камерон или Герман!

 

Автор С.Бакис