Новый фрагмент
Главная » Новые фрагменты » Анатолий ЭФРОС |
«Високосный год»
Режиссер Анатолий Эфрос. Сценарий Веры Пановой по ее роману «Времена года». «Мосфильм». 1961 61-й - 62-й годы – в СССР пик «оттепели». В это время появились «Один день Ивана Денисовича», «Чистое небо» Чухрая, «Иваново детство» Тарковского, 13-я симфония Шостаковича на стихи Евтушенко, среди которых - «Бабий яр», «Девять дней одного года» Ромма, - произведения небывалой по советским меркам социальной остроты или художественной смелости. На этом фоне «Високосный год» прошел незаметно, и чему удивляться? Какой остроты и смелости можно было ждать от экранизации советского романа выпуска 1953-го года? Панова была хорошей писательницей, но из рамок не выбивалась. Сталин симпатизировал ее ранним сочинениям, за каждое из которых она получала премию его имени 1-й, 2-й или, в худшем случае, 3-й степени. Иосиф Виссарионович любил читать, был читателем с развитым советским вкусом, и в данном случае он благоволил к писателю не за то, что тот хорошо врет, но за то, что хорошо пишет, а врет как раз мало. Романы и повести Пановой той поры – запечатления сталинщины с человеческим лицом, вот за это как раз вождь их и любил. Слишком врать Пановой не требовалось, потому что она сосредоточивалась в основном на семейных отношениях и морально-этических проблемах. Писательница талантливая, она писала о таких материях тепло, искренне и близко "к правде жизни". Взять те же «Времена года». В романе две линии. Вот живет в большом городе хорошая семья Куприяновых. Отец, Леонид Никитич, – машинист электровоза, мать, Дорофея Николаевна, – номенклатурная единица, заведующая городским озеленением, дочь – студентка, скоро выйдет замуж за хорошего парня. Но в семье не без урода. Сын Геннадий, Геня, все как-то не может определиться в жизни, скачет с одной работы на другую, дружит со всякими сомнительными личностями. По характеру он лентяй и нытик, все ему не нравится, вечно пытается спихнуть ответственность на обстоятельства и других людей. На законные сетования и правильные наставления родителей со вздохом отвечает: «Опять агитация! Я же взрослый, дорогие мои!» А какой он взрослый, в чем его взрослость? Взять семейный вопрос - у него и тут неладно: скоропалительно женился, да через неделю-другую и разочаровался в браке, ушел жить к какой-то женщине значительно старше его. В конце концов, чего и следовало ожидать, «дружки», оказавшиеся преступниками, втянули его в свои аферы, а когда он попытался вырваться из порочного круга, расправились с ним так, что он чудом выжил. Неизвестно, останется ли он на свободе после того, как его выпишут из больницы. У родителей, понятно, сердце разрывается, но нажимать на какие-то кнопки, чтобы сын избежал наказания, если он его заслужил, мать, конечно, не станет, не такой она человек. А вот вторая семья, Борташевичи. Степан Андреевич – начальник горторга, жена его домохозяйка. У них замечательные дети – спортсменка, комсомолка, студентка-отличница Катя и старшеклассник Сережа, мальчик ершистый, но серьезный и умный. Сын и дочь обожают и боготворят Степана Андреевича, не подозревая, что отец их – растратчик, вор и махинатор. (Преступники, втянувшие в свои сети Геню, – подчиненные Степана Андреевича). Но сколько веревочке ни виться... Когда в дом Борташевичей наконец является милицейский наряд, Степан Андреевич пускает себе пулю в лоб из сохранившегося с военных лет пистолета. Будь автором «Времен года» какой-нибудь Павленко или Бабаевский, Геня заслужил бы у них лишь брезгливое презрение, а Бартошевич – презрение гневное. Панова - на то она талантливая писательница, да и просто женщина – тоньше и человечнее. Гене она сочувствует: ну попал бесхарактерный непутевый парень в беду; а по поводу Бартошевича как бы недоумевает: человек умный, толковый, честно воевал, был отличным руководителем и хорошим отцом, и в доме полная чаша – ну зачем он пошел по такой дорожке, чтоб нельзя было спать по ночам? Вот она, алчность людская! Эфрос ничего не изменил у Пановой (которая, к тому же, написала сценарий фильма). Он просто продвинулся чуть – а на самом деле, гораздо – дальше нее, по-иному расставив акценты. И прежде всего, он выбрал на роль Гени Смоктуновского. От этого Геня, не переставая быть бестолковым, стал мятущимся; из нытика превратился в человека неудовлетворенного; из лентяя стал человеком рано уставшим. Кроме того – такова уж была актерская индивидуальность Смоктуновского, - он стал человеком гораздо более интеллигентным, чем Геня в романе. Спросить: а чего же Геня ищет, чем он неудовлетворен и от чего устал? Объяснений этому фильм не дает: просто он человек такой – «человек ниоткуда». (Не похож ли на него Кеша Смоктунович, уроженец села Татьяновка Томской области? Остальные его братья и сестры были ничем не примечательны, этому же странному «мальчику ниоткуда», второму из шести сиблингов, было назначено судьбой стать звездой советского интеллектуального кино). Геня также чем-то напоминает некоторых героев пьес Арбузова, например, Ведерникова из «Годов странствий», или Ильина из володинских «Пяти вечеров». Те тоже загадочно входили в действие «ниоткуда», однако за нетями, из которых они явились, зритель мог смутно угадывать войну, Воркуту или Колыму, - Геня же «ниоткуда» чисто генетически, этот странный человек с его несчастливым беспокойством – как бы одушевленная антенна, улавливающая в воздухе времени дух перемен. Лучше ли, убедительнее были те конгениальные фильму Эфроса произведения ранних шестидесятых, которые говорили яснее, называли, так сказать, «адреса, явки и пароли»? Это как посмотреть. Неясное, но сильно переданное беспокойство может обладать большей суггестивной силой, чем четкое вербальное послание. Ранние непрограммные симфонии Шостаковича (не говорю об уже упомянутой 13-й, использовавшей стихотворные тексты) были для довоенного поколения интеллигенции глотком свободы, голосом из будущего, когда все будет расставлено по местам и палачам и жертвам воздастся по заслугам. Фильм Эфроса, как музыка, также воздействует не аллюзиями, а всей своей цельностью, исходящей от него аурой. Как бы то ни было, такой Геня, каким его играет Смоктуновский, не только внушает сочувствие, как в романе Пановой, но и побуждает задуматься: почему его образцовые родители так беспощадны к нему? И не вырос ли Геня таким потерянным человеком оттого, что случайно уродился выше нормы ранимым и чутким, с большей потребностью в понимании и любви, чем та, которую его твердокаменные родители могли ему дать? В фильме есть два эпизода, следующие друг за другом. Замученный и запутавшийся Геня приходит к матери – вряд ли он рассчитывает на ее совет, но, может быть, ждет теплого слова. Мать сурово и справедливо отчитывает его: сын-бездельник и паразит ей не нужен, пусть уходит и возвращается тогда, когда переменит свое отношение к жизни! В следующей сцене она встречает в аэропорту гостей из братской Болгарии – на них у Дорофеи Николаевны доброты и тепла хоть отбавляй! Не надо только думать, что Эфрос поставил фильм в духе иронических стихов Евтушенко об отцах и детях: Носил он брюки узкие, читал Хемингуэя. "Вкусы, брат, не русские”, — внушал отец, мрачнея. Огорчал он родственников, честных производственников, вечно споря с ними вкусами своими. Геня не стиляга (хоть и одевается с ненамеренной и небрежной элегантностью, – но это опять от подаренного игрой генов вкуса). И Хемингуэя он вряд ли читал. А главное, Дорофея Николаевна с Леонидом Никитичем - вовсе не пара замшелых пеньков: Эфрос, сочувствуя Гене и понимая его, сохраняет понимание и объективность и по отношению к "старикам". Мать играет обаятельная и просто внешне очень красивая актриса Елена Фадеева (достаточно сказать, что она играла роль матери Ленина в дилогии Марка Донского). И отец в исполнении Василия Макарова – суховатый, но честный и вполне положительный человек. Просто у них своя правда, которую они, что ж поделать, выражают привычными жестяными словами, а у Геннадия – своя, которой он не может выразить и даже отчетливо не понимает, в чем она... Но только рацеи родителей нагоняют на него тоску. И такую же тоску, хотя он никогда не говорит и, может быть, даже не задумывается об этом, нагоняет на него унылый, суконный, как железнодорожная шинель отца, советский мир. Со своей правильной сестрой и ее невыразительным, обнажающим в добродушной улыбке длинные кривые зубы женихом (Валентин Никулин) у него тоже очень мало общего. У них свои заботы – скоро получат квартиру, а там дети пойдут и т.д. – у него же ни квартиры, ни жены, ни детей, ни судьбы. Фильм начинается в новый год и кончается им, и в нем часто звучит тревожный и радостный новогодний вальс (композитор Карен Хачатурян). Все люди в фильме как бы живут под эту праздничную музыку в ожидании счастливых перемен – причем фильм сделан так, чтобы зрители вместе с героями ощущали волнующий ветер из будущего, - что ж поделаешь, если Геня чужой на этом празднике жизни? Последние кадры: отец ведет электровоз. Под музыку чудесного вальса впереди через окно локомотива открываются полные первозданной свежести пейзажи зимы. Мальчишки играют на рельсах и еле успевают разбежаться по обочинам; испуганный Леонид Никитич сердито, облегченно и весело грозит им кулаком. Хорошо! Високосный год всегда бывает тревожным, но он миновал – наступающий будет безоблачней. Вот жаль только, что в предыдущем эпизоде Леонид Никитич отказался зайти к сыну в палату, и, пока Дорофея Николаевна не возвратилась, он, накинув халат на железнодорожную форму, вышагивал сапогами четкие, правильные круги по кафелю вестибюля. Теперь о линии Борташевичей. Когда переодетый электриком милицейский опер (Павел Шальнов) входит в их квартиру, то, что представляется его глазам, заставляет его порядочно удивиться. Квартира, конечно, хороша, но в ней совсем нет пошлой роскоши, которой можно было бы ожидать от хором подпольного богача. Это полный простора и света дом людей коммунистического будущего! Так же и дети Борташевича (Марианна Вертинская и Володя Паперный) - тоже существа из коммунизма: красивые, ладные, умные и свободные. Эфрос снял фильм и ради этого парадокса: вот так бывает, не всегда яблоко от яблони недалеко падает. Или даже нет, не так, а еще парадоксальней: это усилиями подпольного богача, растратчика и махинатора Катя и Сережа стали такими, какие они есть, так отец их воспитал! Вокруг яблони много пространства – яблоки падали, куда следует! Черт его знает, может быть, когда при совке человек обворовывал государство, которое все равно не умело как следует распорядиться своими средствами, обворовывал, чтобы дать детям достойную жизнь, - может, он при этом не продавал душу дьяволу? Такое предположение, скорее всего, не приходило режиссеру в голову. Повторяю: Эфрос просто делал фильм так, чтобы он вышел искренним, многопространственно-объективным. Но объективное произведение искусства – своего рода голограмма: мы вправе рассматривать ее под любым углом, но, что бы мы ни увидели, мы не вправе утверждать, что это всего лишь эффект нашего зрения, никак не запланированный тем, кто эту голограмму создавал. Вера Федоровна Панова Анатолий Васильевич Эфрос | |
Просмотров: 2719 | Рейтинг: 0.0/0 |
Всего комментариев: 0 | |