«Квартира», совместный проект Израиля и Германии, произвела некоторую сенсацию в обеих странах, получила награду на кинофестивале в Нью-Йорке и вообще сделала имя режиссера Арнона Гольдфингера широко известным. К сожалению, в русской переводе этого фильма пока нет. Обычно «Фрагменты» не рецензирует фильмов, которые для наших пользователей сайта недоступны или частично недоступны, но в данном случае можно сделать исключение. Рецензия на художественный фильм должна идти как приложение к  самому фильму, ибо художество в словах не опишешь. «Квартира» - фильм документальный, и хотя то, как режиссер его снял, как он показал людей, вовлеченных в необычный сюжет, конечно, очень существенно, однако информация, содержащаяся в картине, важна и наталкивает на размышления сама по себе.  

Наши дни, как говорится. После смерти бабушки автора фильма Арнона Гольдфингера, 98-летней Герды Тухлер, родня начинает разбирать вещи в ее квартире.   Арнон находит среди бумаг номер нацистской газеты «Der Angriff» («Атака») за октябрь 34-го года со статьей «Путешествие национал-социалиста в Палестину». Автор статьи, он же путешественник – Леонард фон Мильденштейн. Еще покопавшись, Арнон обнаруживает письма дедушки Курта  этому самому  Мильденштейну. Выясняется, что в апреле 33-го года Курт и Герда, в то время немецкие граждане, сопровождали Мильденштейна в его путешествии, были его посредниками в контактах с евреями Палестины. Вернувшись в Германию, Мильденштейны и Тухлеры  довольно тесно общались, пока последние в 36-м году не эмигрировали в Эрец Исраэль. Но и после этого семьи оставались в дружеских отношениях, активно переписывались. Кроме того, Тухлеры, в душе сохранившие любовь к Германии и осознававшие себя больше немцами, чем евреями и палестинцами, периодически наведывались  на родину. Для этой истории крайне существенно – пожалуй, это и есть самое существенное в ней, -  насколько долго Тухлеры продолжали дружить с Мильденштейнами.   Дело в том, что Мильденштейн не был обыкновенным журналистом -- он был офицером СД и занимал пост начальника отдела по еврейским делам в рейховском Министерстве внутренних дел. В 36-м году (том самом, когда Тухлеры эмигрировали в Эрец) он покинул этот пост, передав свои полномочия Эйхману, которого как очень способного малого сам же и привлек к работе в  отделе. На судебном процессе 61-го года Эйхман назвал своего бывшего шефа отцом идеи еврейской эмиграции. В Палестину Мильденштейн ездил  по делу:  прощупывал возможность тотального переселения туда немецкого еврейства.

Далее пересказ сюжета фильма, иначе говоря,  того, что Арнон Гольдфингер постепенно обнаруживал, углубляясь в довоенное, военное и раннее послевоенное прошлое Тухлеров и Мильденштейнов,  будет переплетаться с обещанными мной размышлениями. 

Итак, Тухлеры помогали Мильденштейну в его миссии. Что ж, в этом, может быть, нет ничего плохого. Курт Тухлер был человеком политически ориентированным, служил, пока его  как еврея не уволили вскоре по возвращении из Палестины,  судьей (пусть всего лишь по делам нарушений в области транспорта). Он вполне мог понимать, что массовый исход в Палестину  – далеко еще не  худший исход  для евреев гитлеровской Германии.  Это было не только его мнение: «Немецкая сионистская федерация», например,  придерживалась той же позиции.

Эмиграция, как известно, осуществлена не была, вместо нее нацисты избрали «окончательное решение». Жертвой которого стала и депортированная в Прибалтику Сюзанна Леман, мать  Герды Тухлер,  отказавшаяся переехать с семьей в Эрец. 

Потом война кончилась, и тут сюжет картины разветвляется на два русла. Первое – послевоенная судьба   Мильденштейна. Избежав всякого наказания, он остался начальником отдела –  теперь это уже был отдел public relations филиала фирмы «Кока-Кола» в Германии. Это, конечно, странно, тем более если вспомнить, как Эйхман охарактеризовал Мильденштейна в 61-м году на процессе в Иерусалиме, за которым следил весь мир. Но, с другой стороны, это не так уж странно - именно потому, что дело было в 61-м году, когда немцы еще не взялись усиленно каяться, а тратили усилия, главным образом, на заметание мусора под ковер. Второе русло – послевоенная жизнь Тухлеров, которые опять стали дружить с Мильденштейнами, возобновили прерванную мировым пожаром теплую переписку, регулярно гостили в их кукольном домике в Золингене и т.д.

Гостеприимные хозяева – добрые гости, sehr gut. Однако выражаясь языком физиков, расположение систем было асимметрично:  если радушие хозяев вполне понятно (теперь им очень выгодно было выставить себя юдофилами), то ангельская незлобивость гостей непостижима.  Некий немецкий профессор-социолог, к которому Арнон обращается за объяснением мучающей его загадки, трактует  поведение немецкой стороны так: «Понимаете ли, по службе Мильденштейн должен был отдавать все силы истреблению еврейского народа, но в личном плане он к евреям как индивидуумам, особенно таким симпатичным и интеллигентным, как Тухлеры,  ничего не имел. Сложна, знаете, жизнь!» Не остается ничего другого, как объяснить неистребимую приязнь Тухлеров к фашисту  в том же ключе: к наци, убившим их мать/тещу,  Тухлеры относились крайне негативно, но к отдельно взятому наци Мильденштейну…  ну не он же убил фрау Леман... нельзя всех наци мазать одной коричнево-алой краской. (В ходе расследования Гольдфингера, впрочем, выясняется, что как раз Мильденштейн, в принципе, и  убил: уступив свою должность Эйхману, он пошел не на пенсию, а на повышение -  стал заведующим одного из отделов Министерства пропаганды Геббельса).                            

В фильме «Квартира», далее, уделено значительное место второму поколению  --  детям обоих семейств. И вот тут уж наблюдается полная симметрия:  дочь Тухлеров Ханна (мать Арнона) понятия не имела о дружбе родителей с фашистом, а дочь Мильденштейна Эдда очень даже имела понятие о дружбе родителей  с евреями (ну еще бы!), но совершенно не осведомлена насчет рода занятий папы во время войны. Служил где-то там,  починял себе мирно примус…  абсолютно никакого отношения к  Endlösung der Judenfrage  не имел.

Вначале я сказал, что можно, в крайнем случае, не смотреть  документальный фильм, обойдясь его толковым синопсисом.  Но очень, очень стоит посмотреть, как эти старые женщины,  глядя куда-то в пол или вбок, изворачиваются и выкручиваются. И они ведь даже не перед нами выкручиваются, а перед собой; только что я привел термин из фашистского словаря на немецком языке, а теперь приведу  термин из фрейдистского:   Verdrängung, вытеснение.

Наконец, третье поколение представлено, главным образом, самим режиссером-сыном Ханны. Время от времени, иногда закадровым голосом, иногда в разговорах с теми, кого он беспощадно и настырно интервьюирует, Гольдфингер объясняет нам мотивы своего расследования: он хочет «расколдовать» прошлое, восстановить порвавшуюся цепь времен и понять в процессе этого, где он, кто он и т.п., короче, seine Identität finden (отыскать свою запропастившуюся идентичность).  Но  - тут, возможно, я могу быть слишком субъективен - в настырности Гольдфингера есть некий корыстный прагматизм: ну вот хочется ему сделать сенсационный фильм под маркой историко-психологического исследования, и все тут!  Неудобно смотреть, как он терзает родную мать: «Неужели ты не чувствуешь никакой вины за то, что не хотела узнать о прошлом своих родителей? О том, как погибла твоя бабушка?» Она ему: «Нет, не чувствую». Он ей: «Но это же нехорошо!» Она ему: «Почему? Зачем ворошить прошлое?»  С той же прилипчивостью банного листа он допытывает Эдду Мильденштейн: «Неужели вы действительно не знаете, чем занимался ваш отец в войну?»  И сует ей под нос  саморазоблачительное  куррикулюм витэ Мильденштейна, которое раскопал в архивах бывшей ГДР. Чего он добивается – чтобы Эдда вскочила и прокляла отца? Зачем превращать бедных женщин в козлих отпущения, в ходячую «неправильную» тезу: «Люди не желают помнить о прошлом!»  --  которую он, Гольдфингер, побивает своей «правильной» антитезой: «Помнить о прошлом необходимо! Иначе оно повторится, бла-бла!»  С этой истиной никто не спорит, но от всего этого несет схемой,  заданностью. "Man sieht die Absicht und man wird verstimmt". ("Видишь преднамеренность, и это портит тебе настроение"). Гете.

Уважаемый читатель может вцепиться в меня, как Гольдфингер в свою бедную мать: «Так что же ты хочешь сказать? В каждом тексте, особенно на тему, связанную с Холокостом, должен прозвучать Бухенвальдский набат! Теза-антитеза должны увенчаться синтезом! Где это у тебя?»

Нет у меня синтетического набата. Если нужен итог, так вот он: молотилка жизни способна притуплять моральную чувствительность. И еще, пожалуй: родителям, совершающим постыдные поступки, следовало бы помнить, что их дети будут постоянно страдать в моменты общения с другими людьми косоглазием, и вообще проживут свою жизнь в почти шизофреническом душевном раздрае. А все потому что, говоря словами поэта Вознесенского,   

То, что было раньше, скрыв, темним. 

 

 

 

 

 

 

 

 

                         Уважаемые посетители сайта!

 

 

 

 

 

Автор С. Бакис
Написать письмо автору