(“Les Quatre Cents Coups”).
Режиссер и сценарист Франсуа Трюффо. Франция. 1959
«400 ударов» сняты 55 лет назад, но не кажутся устаревшими, потому что эту историю о мальчишке, который попал в исправительную колонию, которого родители фактически сдали в исправительную колонию, при том что фильм тонок и пронзителен, никак не назовешь слезливой. Портятся влагосодержащие продукты, а сухие, как перец или соль, не имеют срока годности. Так в чем же соль?
Мальчик, Антуан Дуанель, живет в большом, красивом городе Париже, живет, как зверек. Ему, наверное, 12 или 13 лет, он еще ничего не понимает на свете, у него терпение зверька, сопротивляемость зверька и естественное достоинство зверька, качества, в силу которых он, если приперт к стенке, врет, если надо, крадет, никогда не жалуется и не умеет унижаться. Класс, в котором учится Антуан, состоит из нескольких десятков зверьков. Пока учитель французского выводит на доске парадигму сослагательного наклонения или текст красивого стихотворения про зайца, а учитель английского, широко разинув рот, показывает, как произносить звук "th": "Кончик языка между зубами, как будто шепелявишь!" (от этого защемленного меж зубами языка он выглядит еще большим уродом; весь педколлектив этого учебного заведения несколько уродлив), - класс тем временем полон тихого звериного движения, каждый делает что угодно, только не то, что положено. (Вот зверьки передают друг другу порнографическую открытку. Учитель засек ее в руке Антуана: этому отчего-то вечно не везет, все шишки на него валятся). Зверьки по-своему правы: какое им дело до поэтического зайца, если они сами дикие зайцы? Этот заяц, и Subjonctif Imparfait, и мерзкий английский звук "th" изобретены специально для пытки. В отличие от советской школы, все учителя этой гимназии – мужчины; Франция католическая страна и придерживается доктрины коренной порочности человеческих существ, мужские существа подросткового возраста слабо социализированы и особенно порочны, с ними женщине не управиться. На переменах зверьки под свисток бегают по двору, похожему на тюремный, на уроках учителя пытаются вдолбить зверькам в мозги всякую нудоту, ну а те - пассивно, но яростно - сопротивляются. Но Франция – высококультурная страна, французская образовательная система не может идти на поводу у зверьков и учить их чему-нибудь такому, что им было бы более интересно, например, правилам жизни в диком лесу. Нечего учить дикарей дикости, они этому, увы, прекрасно самообучаются. Следует, напротив, преодолевать их дикость, тыча мокрыми носами в высокое и прекрасное! Ну и, кроме того, классическая французская поэзия XVIII века и другие подобные вещи, действительно, играют не только образовательную, но и воспитательную роль, в некотором смысле, они действительно орудия пытки - но полезной, благотворной пытки! Пока что это до зверьков не доходит, но вырастут - поймут. Во всяком случае, надо на это надеяться.
Но пока что не доходит, и каждый зверек выживает, как может. Впрочем, некоторые уже поняли, что, в общем, ничего страшного, поводок, на котором тебя держат, не так уж короток, только не надо его слишком натягивать, тогда шею не натирает и можно довольно свободно дышать. Но Антуан никак этого не усвоит и напрягает, напрягает поводок. В результате он на плохом счету. А когда ты на плохом счету, берегись: теперь каждое лыко в строку черной книги, куда ты угодил. Жизнь моя сложилась так, что я долго работал в психбольнице. Если человек оказался на приеме у психиатра, он пропал: что ни делай, что ни скажи, все будет трактоваться как симптом. В исправительном центре, куда Антуан попадает к концу картины, он, как положено, проходит психотест. А он попал в этот центр за то, т.е. последней каплей, переполнившей терпение его родителей и полиции, было то, что он украл в конторе отца печатную машинку, которую надеялся продать, чтобы купить билет на поезд, который увезет его из опостылевшего дома к морю. Не найдя покупателя, он вернул машинку на место, и тут-то его захомутали. Психолог спрашивает Антуана: «Почему ты вернул машинку?» Мы не видим, что она записывает в свои цидулки, но я, работавший в психбольнице, не сомневаюсь, что возвращение машинки истолковано ею как извращение (перверсия). Если бы машинку украла она, то, в случае чего, выбросила бы ее с моста в Сену, и все дела. (Вообще на протяжении всего фильма взрослые трактуют поведение Антуана сугубо с собственной точки зрения, а точнее сказать, они проецируют на него свою ментальность зараженных порчей мира людей). Очень существенно то, как Антуан ответил на вопрос. Надо иметь в виду, что исправительный центр – это некий лимб, чистилище, из которого еще можно вернуться домой, а можно передвинуться в колонию. Чтобы увеличить вероятность первого, Антуану, конечно, следовало сказать, что в нем заговорила совесть. Но он честно признается (ему нравится разговаривать с психологом: кто еще слушал его с таким вниманием?): «Я не смог продать машинку и не знал, куда ее деть». Дурак, дурак. Все беды, все четыреста ударов, которые он получает на наших глазах за сто минут фильма («четыреста ударов» - французская идиома: это оплеухи, которыми жестокий жовиальный Арлекин осыпает меланхоличного Пьеро), – он мог бы избежать их, умей он лучше врать. Но он врет очень плохо, как форменный идиот. Прогуляв школу, на следующий день говорит учителю, что его мать умерла. Учитель суров, но гуманен: в таком случае мальчик, при всем его безобразном поведении, заслуживает сострадания, по крайней мере, в этот день. Но когда учитель узнает, что мальчишка солгал ему, о, негодованию его нет границ. Этот Дуанель хитер не по возрасту, он сущий дьявол! А все-то дело в том, что Антуан, наоборот, наивен не по возрасту и еще совсем не научился манипулировать системой в свою пользу. Другие зверьки уже кое-как научились, и им легче, а у него прокол за проколом. Система же сечет и все засекает в своих цидулках. Главная проблема Антуана в том, что он не слушает – на это и родители жалуются, да и сам он это признает, когда в минуту откровенности говорит маме: «Мне трудно в школе, я не могу слушать». Психолог могла бы диагностировать тут болезнь дефицита внимания/под вопросом слабая степень аутизма. Но если не совать диагностическое лыко в строку, то можно объяснить его поведение тем, что он глубоко погружен в свой подростково-пубертатный мир и, кроме того, ему скучно, адски скучно и в школе и дома. На самом деле, Антуан любознателен, но, как звери в неволе не размножаются, так он в неволе не обучается, способен учиться только на свободе, вот и превращается стремительно в уличного мальчишку.
Ладно, школа. Но дома-то что его не устраивает? Родители довольно порядочные люди, не богатые, но и не слишком бедные. Относятся к нему, можно сказать, нормально. Правда, он спит в проходном коридорчике, но что ж поделаешь, если квартирка такая маленькая? Никто пальцем его не трогает, хотя он этого частенько заслуживает. Обязанность по дому у него всего одна: он должен выносить в ведре мусор (помню, у меня тоже была такая обязанность!) Ему покупают все необходимое, он обут-одет не хуже других детей. Все так, но штука в том, что родители совсем не любят Антуана, и им просто не до него. Они еще не полностью миновали тревожную пору своей собственной молодости, им недостает снисходительности и выдержки, и вообще, жизнь, жизнь… Днем надо вкалывать, зарабатывать на хлеб и как-то продвигаться по службе, а вечером отца (на самом деле, отчима, но не в этом дело) тянет в гоночный клуб. Мать, интересную блондинку, тянет от довольно занудного мужа к более зажигательным мужчинам, похоже, она меняет любовников, как перчатки. Однажды, прогуливая уроки, Антуан случайно увидел, как она прямо на улице целуется с каким-то брюнетом. И она, кстати, увидела, что он ее увидел, поэтому прогул сошел ему с рук. Антуан совсем не кажется потрясенным: возможно, он и раньше догадывался, что мать погуливает. (Он прогуливает, она погуливает, два сапога пара!) Вообще он привык все, что видит, принимать как должное. Жан-Пьер Лео не изображает своего героя болезненно ранимым. Антуан совсем не отмороженный, но зверек не может позволить себе роскошь чрезмерной чувствительности. Антуан чист и достаточно наивен, но уже и достаточно испорчен улицей. Было бы, пожалуй, лучше, если бы он был погрязней – тогда бы он понял, как вести себя, чтобы не набивать то и дело шишек на лбу. Пес, натягивающий во время прогулки поводок, раздражает хозяина, с таким псом невозможно гулять с красивым животным, поглядывая по сторонам и размышляя о своем.
Еще одно, по поводу чего сокрушаются родители: Антуан постоянно врет (как будто они сами не врут еще более постоянно!) Сын - патологический лгун, что может быть отвратительнее! На деле, Антуан врет лишь по необходимости. Не соврешь – не проживешь, и, кроме того, вранье приносит свои плоды. Да, он врет крайне топорно, но родители настолько заняты своим, что они просто слепы и не сопоставляют самых простых вещей. Соблазн обмануть их слишком велик.
Вопрос: ну а если бы папа-мама любили Антуана, был бы он меньшим шалопаем? Ответ: нет, не был бы. Но, любя сына, родители бы не усматривали в каждой его эскападе знак ужасных наклонностей, относились бы к его проделкам без ужаса, с долей терпеливого юмора, и тогда сам Антуан не чувствовал бы себя ужасным, видел бы себя не зверьком, а просто мальчишкой-шалуном. И он внутренне не махнул бы на себя рукой. Ведь дети, даже самые дерзкие и непослушные, в глубине души верят взрослым: раз те говорят, что ты монстр, значит, ты монстр. Так или иначе, Антуан такой, как он есть, – головная боль для всех. Месье и мадам Дуанель, а также господин учитель и господин директор школы вздохнули с облегчением, когда Антуан наконец стал предметом забот исправительной системы. «Полгода-годик в колонии сделают из него другого человека, – говорит родителям полицейский чиновник. – Но сначала вы должны заполнить анкету о передаче родительских прав отделению по надзору за малолетними преступниками». Мама печально вздыхает и, что ж поделаешь, начинает заполнять анкету.
Исправительный центр, в общем, похож на школу: здесь мальчишки тоже гуляют под свисток, - но и отличается от нее… чем бы вы думали? Он гораздо красивее серой, обшарпанной школы: вокруг сосновый лес, объекты исправления бродят по элегантной лужайке, утыканной какими-то античными скульптурами (культура и здесь на первом плане!) Что ж, это логично: школа по сути своей благостна, поэтому внешне она может быть сурова, исправительное учреждение по сути сурово, и это надо компенсировать внешней благостностью. Все продумано, за всем чувствуется мудрая государственная рука.
«400 ударов» - автобиографический фильм Трюффо, и это жестокий фильм. Но жестокость не выпячена, в фильме есть юмор, Париж остается Парижем, проходы, пробежки Антуана с его верным дружком Рене по улицам великого города – глотки свободы для них и люфт-паузы, моменты разрядки для режиссера, не захотевшего делать тяжелую, гнетущую картину. В общем, это не тенденциозно страшный фильм наподобие «Мелодии для шарманки» Киры Муратовой. «400 ударов», первый полнометражный фильм Трюффо, прославил его не потому, что произвел шоковый эффект, а именно благодаря своей трезвой талантливой точности: в этом фильме все обычно и жестоко, как в жизни. Мои родители, как родители Антуана, тоже все время грозились отдать меня в интернат и каждое лето упорно отвозили в пионерский лагерь, из которого я упорно убегал, а они на следующее лето отвозили меня в другой лагерь. Почему они это делали? C’est la vie, многим молодым родителям их чада отчасти в тягость, хочется хоть месяц пожить для себя. Иногда, поссорившись с родителями, я, как Антуан, убегал из дома и ночевал где попало. Например, в нашем доме с румынских времен висел между этажами нефункциональный засранный лифт, и однажды я заночевал в нем. Но обычно я просил убежища в доме какого-нибудь из друзей. Я мог ночевать там несколько дней, пока маме друга это не надоедало и она не говорила мне, что надо возвращаться домой, родители своему ребенку плохого не желают, особенно мои родители, такие приличные люди. Мои же родители, если узнавали, где я нахожусь, никогда не звонили и не заходили за мной, даже если я скрывался от них в нашем же доме. Они ждали моего унижения – чтобы я позвонил в дверь сам. Прощения, правда, я никогда не просил, но им достаточно было самого факта возвращения блудного сына. А теперь возвратимся к фильму и его режиссеру. Подросток Франсуа загремел в колонию за кражу печатной машинки, он нуждался в деньгах для того, чтобы на неправедные франки организовать киноклуб. Подросток Антуан, как всякий подросток, любит кино, но не доходит в этом до одержимости. Фильм автобиографичен, но все-таки режиссер не хотел, чтобы у его alter ego был некий ярко выраженный дар, который спас его самого, Франсуа Трюффо, не дав ему пропасть на белом свете. Дело ведь не в этом, бог награждает талантом не каждого, и значит, не у каждого нелюбимого, заброшенного мальчишки под ногами страховочная сетка, не позволяющая ему сорваться из ржи в пропасть , если воспользоваться названием русского перевода романа Сэлинджера. У Антуана, кажется, нет особых талантов, он просто мальчик, естественно желающий счастья, которое для него равно свободе. Он мечтает увидеть море, вот и все. Исправительная колония, в которой он наконец очутился, как на беду, расположена недалеко от морского побережья, и он бежит, т.е. совершает побег, чтобы увидеть море. Вот он добежал, море простерлось перед ним, катит свои валы… И в этот момент Антуан оборачивается и смотрит в камеру, смотрит нам прямо в глаза. Кадр замирает, фильм закончен. Почему Антуан обернулся? Чтобы мы почувствовали себя виноватыми? Чтобы этот замерший кадр зафиксировал некую грань, край жизненной пропасти, на котором мальчик балансирует: сорвется или не сорвется? А может быть, он обернулся просто потому, что услышал свистки и крики своих преследователей? Сейчас они подбегут к нему, и не исключено, что Антуан станет отбрыкиваться, сопротивляться: ведь он так хотел побыть наедине с морем! В таком случае, в черной книге против фамилии Дуанель запишут: «Склонен к побегам и вспышкам ярости. Требует непрерывного наблюдения!»
Франсуа Трюффо (1932-1984) и Жан-Пьер Лео (1944) на съемках фильма. Трюффо выбрал Лео из нескольких сотен пробовавшихся на роль, распознав в нем родственную душу. С немалым удовольствием режиссер, например, прочитал отзыв о Жан-Пьере, присланный ему директором школы, в которой мальчик учился: "Я должен с огорчением сообщить вам, что Жан-Пьер все более неуправляем. Он равнодушен к школьным делам, дерзок, ведет себя вызывающе и во всех отношениях недисциплинирован. Его дважды замечали за чтением порножурналов в общей спальне. Он все сильнее проявляет черты подростка эмоционально неуравновешенного". Трюффо же видел, что этот неуравновешенный подросток ярок, великодушен и способен на проявления любви и дружбы. Он также был на редкость образован для своего возраста, очень хорошо писал и даже сообщил Трюффо, что сочинил трагедию в стихах. (Информация из английской Википедии).
Смотреть фильм он-лайн
Автор С. Бакис
Уважаемые посетители сайта!
Чтобы оставить комментарий (вместо того, чтобы тщетно пытаться это сделать немедленно по прочтении текста: тщетно, потому что, пока вы читаете, проклятый «антироботный» код успевает устареть), надо закрыть страницу с текстом, т.е. выйти на главную страницу, а затем опять вернуться на страницу с текстом (или нажать F5).
Тогда комментарий поставится! Надеюсь, что после этого разъяснения у меня, автора, наконец-то установится с вами, читателями, обратная связь – писать без нее мне тоскливо.
С.Бакис
|
