Новый фрагмент
Главная » Новые фрагменты » Иосиф ХЕЙФИЦ |
Режиссер и сценарист Иосиф Хейфиц. По
мотивам повести Чехова «Ионыч». «Ленфильм». 1966. Прослушать аудиозапись рассказа он-лайн У меня есть знакомый. По родителям он русский и знает русский язык, читал русские книги, смотрел русские фильмы. Но кровный его язык английский, и вообще он человек американской культуры. Он врач, работает в маленьком городке в штате Огайо. В своих не очень частых письмах он, случается, жалуется на жизнь. В ответ на его очередную жалобу пишу я: «Может быть, тебе пора возвратиться в Нью-Йорк? А то забуреешь в своем N. , как Ионыч. Читал этот рассказ Чехова? Пересылаю тебе его». Пишет он: "So i am Ionich you think? If i am, it does not matter where he lives. He could have lived in Moscow or St Petersburg. Except i am not sure if Chekhov set any of his works in big cities”.* Пишу я: «Я не сказал, что ты Ионыч. Ионыч тоже не всегда был Ионычем - он в него постепенно превратился, об этом-то и повесть (или рассказ: по охвату событий – считай, целая человеческая жизнь – повесть, по объему – каких-то десяток страниц – рассказ. В дальнейшем буду называть то так, то этак). Что подобная история могла случиться не только в скучной провинции, но и в столице, - глубокая и правильная мысль по отношению к Чехову, для которого скука русской провинции - это скука России, а скука России - это скука бытия вообще (ennui) - потому-то Чехов так популярен на западе - едва ли не больше, чем у себя на родине. После того как я послал тебе рассказ, мы с женой немного поболтали об "Ионыче", и я сказал ей, что это вещь о мельнице жизни, которая перемалывает всё. Потом я решил посмотреть экранизацию «Ионыча» - фильм Иосифа Хейфица 66-го года "В городе С.", которого никогда не смотрел. И что же? Фильм начинается с долгого плана большой вертящейся на зимнем ветру мельницы! Хейфиц раньше этого фильма и после него сделал еще две картины по Чехову: классическую "Даму с собачкой" с Баталовым и Саввиной (это, пожалуй, самая признанная и популярная на западе советская картина) и "Плохого хорошего человека" по повести "Дуэль" с Далем и Высоцким, тоже хороший фильм. Что же касается "В городе С.", то это фильм ужасный - настолько, что нельзя удержаться от мысли, что поставивший его человек глуп. Как такое могло получиться, ведь два других чеховских фильма Хейфица явно удачные, а снять удачный фильм по Чехову не так-то легко? Причина неудачи «В городе С.» даже не в том, что Хейфиц зачем-то вставил в фильм «образ рассказчика» - самого Антона Павловича, превратив этого грустно-веселого, красивого, ироничного человека, завзятого путешественника и сладострастника, не упускавшего в каждой из посещенных стран возможности испытать на порочность местных путан, в унылого сморчка (точнее, кашлюна) в пенсне, бродящего в сапогах-мокроступах по вековечной русской грязи. И не в том, что он сделал из доктора Старцева интеллигента-разночинца наподобие совсем другого, не имеющего к проблематике «Ионыча» ни малейшего отношения чеховского доктора, Осипа Дымова из «Попрыгуньи», к тому же грубо окарикатурив этот социальный тип. В повести Старцев вполне трезво отдает себе отчет, что Катенька играет на пианинах бездарно, ему нравится не ее музицирование, а она сама; в фильме он таращится в направлении пианино так, будто впервые увидел не только голые ручки Катеньки, но и этот музыкальный инструмент (такими глазами, наверное, смотрел Алеша Пешков на свою первую книжку). Потом, похожий в преувеличенно просторном фраке на ряженого медведя, он, подпрыгивая, как транспортируемый по ухабам в колхозный клуб рояль, танцует с Катенькой вальс: хлыщи блаародного происхождения кружатся со своими дамами так ловко, что нам предельно ясно - шансы этого танцора покорить катенькино сердце ничтожны. Но даже если бы Хейфиц убрал и Чехова, и ненужный акцент на разночинстве героя, и многое другое еще, о чем я из опасения утомить читателя не говорю, - все равно этот фильм, подобно бедному женихающемуся Дмитрию Ионычу, был бы обречен, и дело тут в следующем. "Дама с собачкой" и "Дуэль" принадлежат к тем вещам Чехова, где текст соотносится с реальностью в масштабе 1:1. Если мы допустим, что Чехов описывал некие действительно имевшие место события (что, разумеется, не так: он эти рассказы, как и "Ионыча", выдумал, сочинил; но позволь мне для удобства изложения это допустить), то в этих двух опусах он воспроизводит каждый эпизод в точности так, как он произошел «в реале». Писатель, значит, нечто подсмотрел в жизни, превратил это в прозу, а режиссеру, взявшемуся делать из этой прозы кино, надо было обратно трансформировать ее в зримую жизнь. Преобразование одного вида энергии в другой, которое Хейфицу вполне удалось. Но "Ионыч" – несколько другой случай. Здесь Чехов всё описывает не как единичное, а как повторяемое. Каждая сцена - не реальное происшествие, а как бы пример того, как это в среднем бывало. На самом-то деле, «по жизни» – на то она и жизнь - всякая оказия оказывалась немного иной, но "on the average" было так. (Все равно что я скажу: "Моя мама вечно на меня обижается". Реально же она не всегда обижается, иногда и пропускает мимо ушей - допустим, если я принес ей некие свежие семейные новости, и ей интереснее их послушать, чем обижаться на меня, при том что, рассказывая, я остаюсь самим собой и ей вполне есть за что ухватиться, чтобы на меня обидеться). Поэтому в «Ионыче» часто говорится не "они пришли", а "они приходили", не "она взяла книгу", а "она брала" и т.д. Пусть сам Чехов и говорит, что в городе С. никаких новых событий никогда не происходило, - это надо понимать не буквально, а по Пушкину: Но в них не видно перемены; Все в них на старый образец: У тетушки княжны Елены Все тот же тюлевый чепец; Все белится Лукерья Львовна, Все то же лжет Любовь Петровна, Иван Петрович также глуп, Семен Петрович также скуп, У Пелагеи Николавны Все тот же друг мосье Финмуш, И тот же шпиц, etc. Вообразим, что нам надо экранизировать «Евгения Онегина»: неужели мы станем всю дорогу напяливать на княжну Елену один и тот же чепец, а Лукерья Львовна будет беспрерывно белиться перед зеркалом? Хейфиц же именно так и поступает. Все журфиксы у Туркиных как две капли воды: хозяин повторяет одну и ту же полудюжину шуток, его "благоверная" Вера Иосифовна читает новый роман, который почти дословно повторяет предыдущий и т.д. (Почти никаких этих шуток в "Ионыче" нет – Хейфиц наскреб их по сусекам других чеховских рассказов, в основном ранних, когда тот еще был Чехонте. Кроме того, Хейфиц придумал, чтобы за обеденным столом постоянно взрывались замаскированные под сигары петарды. Удивительно, как гости не превратились в заик и как они вообще не переставали ходить к Туркиным после столь жестоких аттракционов). Конечно, это она, жизнь проклятая, превратила Туркиных в "турков", в кукол, в автоматы - но все же надо и меру знать. «По жизни» эти Туркины, наверное, были люди как люди, вроде нас с тобой или кого угодно еще: у каждого, в конце концов, свои маленькие странности. Хейфиц мог бы на это возразить: «Да тут ведь образность, метафора! Надо же понимать стиль Чехова!» Но стиль Чехова как раз очень легок и ненавязчив, а визуализированные метафоры всегда выглядят на киноэкране топорно. Результат: Туркины в фильме - чистые зомби. Ничуть не лучше и сам Ионыч в довольно неприятном исполнении Папанова. Пока я писал все это, я понял, зачем Хейфицу понадобилось притягивать за уши рассказчика-Чехова: ему просто-напросто надо было дотянуть длительность фильма до полнометражной. Ведь
"Ионыч", хотя это и целая повесть о жизни, вместе с тем короткий
рассказ. Иными словами, это конспект повести: автор не останавливается на деталях - или, напротив, посредством повторения, итерации деталей он спрессовывает время, чтобы печальная история про Ионыча вышла короткой, легкой и... смешной: а чего, в самом деле, посыпать волосы пеплом и тянуть резину, ведь перед нами знакомая любому - обыкновенная - история, которая всегда и повсюду на свете одинакова и с каждым случается. ОК, в словах это можно, если обладать стилистическим мастерством Чехова, спрессовать, - но как спрессуешь на экране? Тут-то мы и добрались до настоящей причины фиаско Хейфица: "Ионыч" относится к тем произведениям великого писателя, которые в принципе не поддаются экранизации (другой пример - знаменитая "Душечка", впрочем, тоже заарканенная, то есть заэкраненная). Или, в крайнем случае, этот рассказ можно представить визуально воплощенным в медиуме мультипликации, которая лучше, чем игровое кино, приспособлена для преображения гусениц косной реальности в бабочек поэзии и для передачи неуловимой полетности времени. Но - сделать мультфильм «Ионыч» мог бы только Норштейн. Но - поскольку у Норштейна ушло бы на это еще больше времени, чем на «Шинель»: чеховская повесть сложнее и многофигурнее гоголевской, - то можно считать, что «Ионыч» неэкранизируем, и точка. Хейфиц, отважно не понимая этого, удлинил-унуднил обыкновенную историю, заставил ее двигаться тяжко, как Антон Палыч по грязи, и превратил ее из проникнутой печальным юмором изящной новеллы в духе Мопассана в проникнутую кислыми щами халабуду в духе Писемского. Это что касается фильма. А что касается самого «Ионыча», то я его, признаться, не совсем понимаю. Мельница мельницей, но что конкретно помешало Дмитрию Ионовичу Старцеву жениться? Что Катенька любимая уехала? Так на другой бы женился, делов-то. Пошли бы детки, домашние заботы, то-се - и не стал бы он таким хрычом. Ведь «Ионыч» - не «Гранатовый браслет», не история про однолюба. Или вот еще: сначала д-р Старцев отвергал подношения от пациентов "борзыми щенками", а потом стал их принимать, причем момент, когда он поступился своим благородным принципом, Чеховым не дан, хотя это и есть самое интересное: каким образом произошла такая метаморфоза? (Когда я приехал в Америку, то посетил своего друга в Канзасе, университетского профессора. Он сидел в своем кабинете, положив ногу на стол. Что ж, многие американцы так сидят. Удивительно другое: как он впервые положил ногу на стол - нельзя ведь научиться класть на стол ногу понемногу?) Короче говоря, как "вид на мельницу сверху" рассказ вполне ясен, - но если начать влезать внутрь этой мельницы, всматриваться в детали ее устройства, то... что-то не то, что-то непонятно, при всей простоте и прозрачности рассказа. Я, конечно, могу найти объяснение, и даже очень красивое: случайность всего, что происходит в жизни. Действительно, у Чехова всякие случайности, простые жизненные или комически нелепые/абсурдные, играют чрезвычайно важную роль. По сути, эти случайности и есть жернова той мельницы, которая перемалывает любую «жизнь и судьбу». Люди не достигают того, о чем мечтали, не потому, что Россия плоха, что "среда заела" и т.п. (а именно так творчество Чехова интерпретируется во всяких учебниках, не только школьных). Нет, дело не в «дураках и дорогах», вообще не в социально-бытовых факторах - просто жизнь и в России, и где угодно на свете устроена так, что всякие мелкие девиации-отклонения не дают нам достигнуть цели, и любой из нас is lost on his way.** Мы сами воспринимаем эти отклонения и задержки на пути как досадные, раздражающие случайные помехи, а на деле они и есть суть жизни. И вот, как квантовая механика была первой моделью физического устройства мира, в которой случайности выступили не как случайности, а как суть, так и Чехов был первым писателем, кто показал, что мир людей управляется случайностями. А Россия перед нами или не Россия - дело не в этом. Как Эйнштейн спорил с Бором и говорил, что, мол, у того просто "модель", а на деле каждая индивидуальна частица ведет себя не по законам статистики, а по законам "нормальной" физики («Бог не играет в кости!»), так и критики Чехова говорили, что люди не таковы, они не пыль на ветру, как у Чехова, ведь у каждого из них есть воля, есть индивидуальная психология («Человек – кузнец своего счастья!»). Посмотри, брат Чехов, как изображают людей Толстой или Достоевский, и бери с них пример! Но Чехов не хотел брать пример, индивидуальная психология его не очень интересовала: его тема - именно то, как, независимо от индивидуальной психологии, со всеми с нами происходит примерно одно и то же. И каждый из его премногочисленных рассказов и рассказиков - n-ный этюд на тему того, как, при любых первоначальных раскладах, независимо от индивидуального характера, стартовых обстоятельств, etc. – жизнь, стохастика жизни все равно берет верх. Печально, конечно, но реально. В общем, Чехов со своими скучными историями (самый его, может быть, лучший рассказ так и называется, "Скучная история") занял в менделеевской таблице великих писателей клеточку трезвейшего реалиста без всякой примеси идеализма, религиозности, философии, мистики и т.п. Если каждый большой писатель своим творчеством ставит ребром некий важный глобальный вопрос, то вопрос Антона Павловича таков: как жить-то на свете, если не тешиться верой в то, чего, между нами девочками, не существует? Он не морочит нам голову всякими высокими завиральными идеями, а пишет чистую правду, изображает реальные "existential conditions" и говорит: "Вот так вот-с, друзья, оно обстоит на самом деле - и как же тогда жить, чем жить? Ведь не стреляться же - надо все же держаться и не раскисать. Так за что держаться? А черт его знает. За человеческое свое достоинство, наверное. За элементарное чувство приличия. За то же чувство юмора. Маловато, мелковато? Что ж, жизнь вообще мелка... но как-то неинтеллигентно, знаете ли, опускаться до ее мелкости и превращаться в жлоба. Вот, собственно, и всё. Другого ответа не имею, господа". Если у Чехова все-таки есть какая-то философия, то это философия стоицизма: надо жить, потому что иного не дано. (В этом он похож на Хемингуэя, совсем, казалось бы, другого писателя. Недаром Хэм считал А.П. писателем #1 в мировой литературе). Да, так-то оно так, но все равно "Ионыч" мне не совсем понятен, и уже никогда не станет понятен, потому что я настолько хорошо помню его, что утратил свежее восприятие. Я даже не могу теперь сказать, хороший это рассказ или не очень. Поэтому мне бы было очень интересно чье-то свежее мнение... да хоть бы твое, my friend, хоть в двух словах, но по сути поставленного мной вопроса: почему все-таки Ионыч, "чисто конкретно", а не «вообще», превратился в Ионыча? Есть тут что-то, чего я уже не могу ухватить, или же Чехов просто малость подошибся в расчете данной инженерной конструкции? Пока! Пиши!" * Так ты считаешь, я Ионыч? Если так, то место жительства не имеет значения. Ионыч стал бы Ионычем и в Москве и в Петербурге. Я, правда, не знаю, есть ли у Чехова герои, живущие в больших городах. ** сбивается с пути. Антон Павлович Чехов (1905-1995) Иосиф Ефимович Хейфиц (1860-1904) Автор С. Бакис | |
Просмотров: 2691 | Рейтинг: 0.0/0 |
Всего комментариев: 0 | |