Мой сын сидел за одной партой с девочкой по фамилии Эльзон. Когда в пятом классе началась география, Эльзон и Бакис с легкой руки некоего остряка-самоучки превратились в Эльтон и Баскунчак, и с этой бедой уже ничего нельзя было поделать. Доведя Эльзон-Эльтон до слез, кто-нибудь норовил лизнуть ее щеку, чтобы констатировать: «Да, очень соленое!». Кончилось тем, что бедная девочка перешла в другую школу – тогда и Баскунчак, оставшись без озера-близнеца, постепенно вернулся к своей фамилии по метрике.

«Слова, слова, слова...». Гамлет пренебрежительно относился к слову и писаному, и речёному. Пастернак, хоть и перевел одноименную трагедию, относился иначе: «Строчки с кровью – убивают, нахлынут горлом и убьют!»

Бывает, что строчка убивает даже целую страну. США назвали свою систему национальной противоракетной обороны «Звездными войнами», по киносказке Джорджа Лукаса. СССР, восприняв такое название как вызов: «Американские империалисты грозят нам войной!», - стал готовить симметричный и асимметричный ответы, и в начавшейся гонке (в которой США, на самом-то деле, не участвовали: «Звездные войны» были, как теперь ясно, блефом) настолько вымотался, что, не добравшись до финиша, развалился.

Что уж тогда говорить об отдельных людях. Однажды некий начинающий композитор решил показать свои песни владельцу студии грамзаписи. Он вошел во двор его дома. На высоком крыльце стоял человек восточной наружности. «Здесь живет такой-то?» - спросил композитор. Восточный человек ответил: «Пройдите к заднему крыльцу». Он хотел сказать, что человек, которого ищет незнакомец, живет в задней части дома, но его английский еще не достиг совершенства, и то, что он произнес, фактически означало: «Пошел в задницу». Композитор все-таки добрался до  бизнесмена, поговорил с ним, но разговор ни к чему не привел: песни не понравились. Композитор был человеком крайне ранимым и злопамятным: воспоминание о деловой и творческой неудаче наложилось на воспоминание об оскорблении – едкая смесь застряла в щели памяти навсегда. Через несколько лет, когда  этот человек, которого звали Чарльз Мэнсон, стал главой колонии агрессивных хиппи, и в больной его голове возникла идея затерроризировать Лос-Анджелес серией зверских ритуальных убийств (операция "Helter-Skelter”), он задумался, с кого бы начать, и вспомнил о доме с высоким крыльцом. Мэнсон навел справки: оказалось, в передней части дома живет кинорежиссер Роман Полански с  женой-кинозвездой Шарон Тэйт (восточный человек оказался массажистом актрисы). Прекрасно: одним ударом – месть и громкое начало операции! Так из-за  неправильной фразы погибли пять человек, а если считать ребенка, которого Тэйт не доносила на две недели, то шесть.

Шарон Тэйт начинала с маленьких ролей на ТВ, но стала известной после фильма «Долина кукол» по одноименному бестселлеру Жаклин Сьюзен. Картина вышла в 67-м году и стала чемпионом кассы, принеся $44 000 000 в первый год проката. При этом ее бюджет равнялся $5 000 000. Конечно, это не сегодняшние пять миллионов, но все равно скромно. «Долина кукол» - дешевый, второсортный фильм. Продюсера картины Дэвида Вайсбарта качество не волновало: надо было успеть выпустить «Долину кукол» побыстрей, на волне бешеного успеха только что появившегося романа.

Вайсбарт не просчитался: фильм получился «трэшевый» ("мусорный") и кассовый. Он далеко не дотягивал до оригинала.  Сьюзен  тоже была «трэшевиком», но даровитым, в ее книге есть связность и человеческая теплота. Например, трогательна дружба трех девушек, одновременно приехавших из разных провинциальных городков в Нью-Йорк на ловлю карьеры и мужей. Увлекательно показано, как молодые женщины, каждая своим путем, приходят вот в эту самую "долину кукол", то есть подсаживаются на транквилизаторы и барбитураты. А фильм Марка Робсона холодный и бестолковый: не чувствуется ни дружбы, ни хода времени, жестоко изменяющего характеры подруг и разрушающего их дружбу. 

Но все равно, сюжет романа кое-как сохранен, и этого достаточно, чтобы зрители, иногда разочарованно вздыхая, все равно понимали, что к чему, и получали свое удовольствие.

Вот Энн Уэллс (Барбара Паркинс). Эта очаровательная девушка-брюнетка привезла в метрополис из пуританской Новой Англии прекрасные манеры и умную, хорошо сбалансированную голову на плечах. У нее есть то, что называется класс, и благодаря этому она довольно легко делает карьеру – становится моделью в крупной парфюмерной фирме. Что же касается личной жизни...  Какая умная голова устоит перед безумным Нью-Йорком? Нашелся и на Энн сногсшибательный сердцеед, хищный светский лев по имени Лайон (он раскрученный театральный агент, сделал не одну бродвейскую звезду и звездочку). Энн старается удержать бурный роман в берегах аристократической респектабельности, но ведь аристократизм – это не только жестко затянутый корсет, но и  отважная распахнутость навстречу жизни. Как сопротивляться любви? А Лайон-лев, увлекшись Энн не на шутку, все-таки не дает никаких обещаний, честно признается, что не создан для брака. Отношения этой пары сложны (в фильме не очень сложны, но, по крайней мере, понятно, что они должны быть сложными), любовники расстаются, вновь соединяются, и в конце концов до мозга костей испорченный Лайон начинает изменять Энн. Которая, чтобы не устраивать скандалы – ничто так не противно ее корректному характеру, как скандалы, - призывает на помощь куколок с арабскими именами Секонал и Нембутал.   

Вот вторая девушка – очаровательная блондинка Дженнифер Норт (Шарон Тейт). Она мечтала стать актрисой и быстро стала ею, но так же быстро осознала свою посредственность. Класса, как у Энн, в ней нет - есть только классная внешность. Что немало, но преходяще. Глядя на вещи трезво, Дженнифер поспешила выскочить замуж за модного певца. Нельзя, впрочем, сказать, что это был с ее стороны брак по расчету: Тони и парень хоть куда, и человек хороший. Но – не судьба, не судьба. Во-первых, как певец Тони оказался факиром на час. Во-вторых (не было ли второе следствием первого?), он заболел тяжелой, неизлечимой и редкой болезнью, хореей Хантингтона, и вскоре оказался в санатории для больных с редкими диагнозами. Лечение и уход там на высоком уровне, но и плата соответственная. Ничего не поделаешь, Дженнифер (все на продажу!) соглашается сниматься в порнофильмах. Для этого приходится переехать в столицу порно – Париж. Режиссер, подонок,  нагло обирает ее, но все равно, гонорары порядочные. Среди этого сплошного бардака как не лечь с режиссером в постель? Когда Дженнифер иногда вздохнет, вспомнив о бедном Тони, француз тут же заметит это и скажет раздраженно: «Перестань, ты никому не изменяешь: твой муж  не мужчина, а овощ!»  Циник! Проходит несколько месяцев, и вот Нили (третья подруга, о которой речь впереди) сообщает Энн: «Мне звонила Дженнифер. Знаешь, что она спросила? «Где можно сделать аборт?» Бедная Дженни... она всегда хотела детей и дом с виноградником...» Позже Энн и Нили смотрят, извините за выражение, фильм с Дженнифер в главной роли: «Габриэль, зачем ты стоишь у окна? Идем в кровать, Габриэль! Как это расстегнуть? – Неумеха! -  Купи себе новый лифчик. Иди ко мне. Твоя кожа мягкая, как атлас...»  Какая гадость! Пришла беда – отворяй ворота: маммограмма показала, что у Дженнифер уплотнение в груди. Биопсия подтверждает рак молочной железы. (Не результат ли постоянного щупанья молочных желез мерзкими партнерами по фильмам?) Предстоит мастэктомия.  «У меня было только тело, а теперь и его не будет...» «Лайон найдет тебе работу». «Энн, не лги себе. Всё, что я умею – это раздеваться». Выхода нет. Выход  один: в долину кукол. Трясущимися руками Дженнифер вытряхивает из пузырька пригоршню красивых красных капсулок. Следующий эпизод: похороны Дженнифер. Проклятая передозировка, сколько хороших девчонок погибло из-за нее! Какая-то беспредельщица, сунув микрофон Энн под нос, спрашивает ее: «Вы не помните, какие параметры были у мисс Норт?» Проклятые папарацци, ни капли жалости! (В роли беспредельщицы – Жаклин Сьюзен).

И наконец – очаровательный рыжик Нили О'Хара. Самая талантливая из троицы и самая отвязная и безбашенная. Черт в юбке, сорвиголова, оторва. Замечательная певица и танцовщица, рожденная для мюзиклов. Эта со скоростью ракеты взлетает на бродвейский небосклон. Всем нужна, нарасхват в кино, на TV и в ночных клубах. Вот если бы к талантливым горлу и ногам мисс О'Хары да рассудительную голову мисс Уэллс... но куда там. Нили не берет в расчет, что хищник Нью-Йорк высосет и выплюнет – она соглашается на все предложения (увы, не только деловые), ей хочется сразу всего - больше, круче, быстрее! Бедный мотылек, подлетевший слишком близко к огням Нью-Йорка. (О Нью-Йорк, город, который никогда не спит!) Проходит всего несколько лет, и вот уже Нили произносит такой монолог: «Я принимаю куколок, чтобы встать в 5 утра выспавшейся и быть в форме для работы. Всем плевать, жива я или нет – главное, чтобы я выписала чек и они получили свой кусок. Звезда... да, я звезда. Я говорю это, но я уже этого не чувствую. Хочется отдыха, хотя бы неделю отдыха! Мой аналитик говорит, что это саморазрушение. Черт с ним! Пусть говорят, что хотят! Когда ты звезда, помогает даже дурная реклама, – а реклама у меня дурная!» Не удивительно, что в конце концов и она угодила в санаторий – кстати, тот же самый, где давно маринуют бедного Тони. Сначала Нили буянила, отвергала все эти электрошоки, гадкие диеты и нудные психогруппы для бывших наркоманов и алкоголиков, - но потом смирилась, куда денешься... И что ты скажешь, эти садисты таки поставили ее на ноги: вернулись бодрость, энергия, желание жить, любить, петь.  О, петь! Она завела на вечеринке для психов свою любимую:

                                                               Come live with me,

                                                               And be my love,

                                                               If only for a day…

И вдруг красивый голос откуда-то из конца зала ответил ей:

                                                              And be my love,

                                                              And never go away!

Это был Тони! Песня вывела его из овощного состояния, представляете?

Но энергия, вернувшаяся к Нили, оказалась злой, агрессивной энергией (о Нью-Йорк, Нью-Йорк, во что ты превращаешь хороших девчонок!) Первое, что сделала Нили по выходе из лечебницы – она направила все силы на то, чтобы отбить у Энн Лайона... и он, такой, казалось, бабопресыщенный и бабоустойчивый (и к тому же связанный с Нили отношениями агента с клиенткой: какой дурак смешивает business and pleasure?), на этот раз дрогнул. Зачем это было Нили, зачем? А так, агрессия поперла, захотелось быть предельно жестокой, беспощадной... жестокость к лучшей подруге предельнее, чем жестокость к врагиням. Но - не помогло. Агрессия в конце концов обращается против нас самих. Демоническая суперэнергия оказалась всего лишь последней вспышкой догорающей свечи. По-медицински: за маниакальной фазой последовала депрессивная. Последние кадры с Нили –  она валяется между мусорными ящиками на задворках театра и заплетающимся языком проклинает этот Бродвей, весь этот мир. Она напилась и сорвала спектакль. «Что это такое? Ты в платье для второго акта!» «Ч-черт с ним, начну со второго!» «Так... задерживаем начало на десять минут. Джонсон, немедленно вызовите дублершу!» «I am here!» Тут она, конечно, – молодая, свежая, с глазами, умытыми росой  светлых упований и надежд. Добро пожаловать в соковыжималку, мисс Апельсин!

Короче говоря, вырваться из этой чертовой кухни удается из трех подружек одной лишь умнице Энн. Здравствуй, милый, чуть чопорный родительский дом. Чистые снега Мэйна, мороз и солнце... мороз, оживляюще щиплющий щеки, воспаленные от недужных нейлоновых огней. Вот приехал Лайон. «Неужели ты больше не любишь меня, Энн? Неужели все в прошлом?» «Не знаю. Сейчас я просто ничего не чувствую. Должно пройти время. А теперь – уезжай, прошу тебя...»

Молодчина, правильно. Хоть у одной крыша не поехала!

                                           Мы убиваем себя карьерой,

                                           Деньгами, ножками загорелыми,

                                           Ведь нам, актеркам, жить не с потомками,

                                           А режиссеры – одни подонки.   

                                                                   По А. Вознесенскому

Боюсь, я писал с большим увлечением, чем смотрел. Фильм –  мертвый и скучный,  в худших традициях голливудской B-category. Но это все же еще не BB, не Bottom of the Barrel (дно бочки): так обозначают в американских киносправочниках настоящий «ацтой». Задумаемся: столько богатого материала - три судьбы, Нью-Йорк, Голливуд, Новая Англия, бизнес развлечений, бизнес парфюмерии, etc., etc. – и всё в одной серии.  Это еще надо уметь втиснуть, это еще искусство! Сейчас бы сделали 100 серий. (И что вы думаете, не сделали? См. 70-серийный ТВ-сериал 94-го года).

После гибели Шарон Тэйт в 69-м году "Долина кукол" была выпущена на экраны повторно и на этот раз принесла даже больше денег, чем в первом прокате: $50 000 000. Спасибо, мистер Мэнсон (о Америка, Америка...  всё на продажу)!