«Amour»/«Liebe». Режиссер и сценарист Михаэль Ханеке. Франция, Австрия, Германия. 2012

Итак, дорогие друзья, вы прибыли в прекрасный уголок. Вас сердечно встретили, и тут же вам вручили план будущего похода, itinerary на здешнем языке:

1. ЗНАКОМСТВО УЧАСТНИКОВ ПОХОДА ДРУГ С ДРУГОМ. РАЗГОВОРЫ ДО УТРА. 

2. РАННИЙ ПОДЪЁМ. ЕВРОПЕЙСКИЙ ЗАВТРАК. ОТПРАВЛЕНИЕ В ПУТЬ.

3. ПРИВАЛ У ОЗЕРА «ХРУСТАЛЬНОЕ». КУПАНИЕ И НЫРЯНИЕ ГОЛЫШОМ.

4. ОБЩИЙ СЕКС НА БЕРЕГУ ОЗЕРА.

5. ПИКНИК У СКАЛЫ «ВЕСЕЛАЯ». ВИНО, ШАШЛЫКИ, ВИНОГРАД, ДР. БЛЮДА ПО ВКУСУ.

6. ВЫБОР ПОСТОЯННОГО ПАРТНЕРА (ПАРТНЕРШИ) НА ВЕСЬ ПУТЬ.. 

7. ВЕСЕЛЫЕ СОРЕВНОВАНИЯ ПО СКАЛОЛАЗАНИЮ. ВСЕ УЧАСТНИКИ ПОЛУЧАЮТ СПОРТИВНЫЕ РАЗРЯДЫ.

8. ОСТАНОВКА НА ПЕРЕВАЛЕ «ГЛАЗА МИРА». РАССМАТРИВАНИЕ И ФОТОГРАФИРОВАНИЕ ГРАНДИОЗНОГО ПЕЙЗАЖА, ОТКРЫВАЮЩЕГОСЯ С ПЕРЕВАЛА.  КОНКУРС НА ЛУЧШЕЕ СТИХОТВОРЕНИЕ.

9. ВОСХОЖДЕНИЕ НА ПИК «ВЕЛИКАН». ВСЕ УЧАСТНИКИ ОБЕСПЕЧИВАЮТСЯ ШЕРПАМИ.

10. ОТДЫХ НА ПИКЕ. ЗДЕСЬ УЧАСТНИКИ МОГУТ ПОМЕНЯТЬ ПАРТНЕРОВ НА ВСЮ ЖИЗНЬ НА ОСНОВАНИИ СВОЕГО ОПЫТА ВО ВРЕМЯ ВОСХОЖДЕНИЯ.

11. ПОСЕЩЕНИЕ ПЕЩЕРЫ «СЕЗАМ». ВСЕ МОГУТ ПРИОБРЕСТИ ИЗДЕЛИЯ ИЗ ЯШМЫ И ИЗУМРУДОВ ПО СНИЖЕННЫМ ЦЕНАМ.

12. ПОСЕЩЕНИЕ УГОДЬЯ «ЛЕС И ЗВЕРЬ». ОХОТА, РЫБАЛКА. СОБИРАНИЕ БУКЕТОВ, КОНКУРС «ИКЭБАНА». УЧАСТНИКИ МОГУТ ЕЩЕ РАЗ ПОМЕНЯТЬ ПАРТНЕРОВ НА ВСЮ ЖИЗНЬ...

……………………………………………………………………………………………

……………………………………………………………………………………………

25. быстрое расставание.  участники обмениваются адресами, etc..

Замечательное itinerary! Вперед, в путь! «Что нам ветры и туманы, что нам бури-ураганы!..» 

Турбюро не обмануло, выполнило все свои обещания.

А быстрое  расставание произошло, между прочим, вот каким образом: автобус рухнул в пропасть. Никакими адресами путешественники обменяться не успели, но пропасть достаточно долга, чтобы автобус несколько раз перевернулся в воздухе, многих пассажиров стошнило, и в голове у каждого успело промелькнуть: «Так вот что означал пунктик 25! Черт меня дернул связаться с этим турбюро!»

Но с каким турбюро ни свяжись, последний пункт всегда одинаков. Покупатели путевок никогда не обращают на него внимания.

                                                                 …

В Париже живут муж и жена. Они старики, но у них красивая, благородная, обеспеченная старость. И сами они красивые, благородные. У Нее изящная фигура старой парижанки; только у них, наверное, бывает на старости такая фигура. Они живут в прекрасной большой квартире в центре, можно предположить, Парижа. Квартира полна книг, нот, дисков и воздуха. В гостиной  рояль: Она музыкант, Он, может быть, тоже, но это неясно и не важно. Они регулярно ходят на концерты. Однажды вернулись вечером домой – на дверной ручке царапины: вор пытался войти в квартиру. Но не смог.  На самом же деле, в квартиру вошло несчастье, болезнь, смерть. Если эти царапины – символ, то мимолетный и ненавязчивый. И это единственный символ в фильме. (Или один из трех).  Все остальное – реальность, чистая реальность без всяких символов. На самом-то деле, и эта царапина – не символ, а просто недоброе предзнаменование. Суть фильма в том, что никаких символов нет, а есть просто жизнь, от которой никуда не деться и никакими символами не прикрыться. «Смерть Ивана Ильича» Толстого – великое, грандиозное произведение, но все-таки не очень правдивое. Иван Ильич не может спокойно умереть, потому что жил неправильно. Жизнь его была бессмысленна, он, например, не верил по-настоящему в Бога: смысл повести Толстого в том, что если ты бессмысленно жил, тебе тяжело будет умирать. Но не все люди подобны Ивану Ильичу, мало кто страдает перед смертью от отсутствия смысла. «По жизни», умирающие люди страдают просто оттого, что больно; что надо терпеть боль без всякой надежды на улучшение; что они в тягость близким и самим себе. В фильме Ханеке Она внезапно заболела и начинает постепенно умирать, и Ей плохо не потому, что Она не может обрести Бога (о котором Она вообще не думает) или Смысл, не потому, что прожитая жизнь кажется Ей пустой. Наоборот, в светлые промежутки, когда болезнь немного отступает, Ей хочется вспоминать детство, молодость, любовь: ведь Она всю жизнь любила только Его, а Он - только Ее. Вот Она попросила Его принести из кладовки фотоальбомы. Левой, не парализованной рукой Она переворачивает страницы.
- Красиво.

- Что?

- Жизнь. Такая долгая. Долгая жизнь…

Болезнь Ее безнадежна, но сначала протекает в рамках благородства и приличия, которыми была облечена вся Их прошлая жизнь. До поры до времени вполне еще можно как-то мириться, терпеть. Чтобы Он помог Ей добраться в уборную, Она становится к нему лицом, обхватывает рукой его шею… Они передвигаются как бы в медленном танце.

Она с неделю пролежала в больнице - и без облегчения болезни, но с облегчением душевным вернулась домой. Дома и стены помогают.  Аккуратно лежит в своей постели, читает книгу.

- Пообещай мне, что я больше никогда не вернусь в больницу.

Он не ответил. Крепкий старик, верный муж, Он от всей души хотел бы сказать «обещаю», но кто знает… И далее весь фильм проходит как цепь Его отчаянных попыток сделать так, как Она просила, цепь, становящаяся все тяжелей, сгибающая Его у нас на глазах. 

- Как мама?

- Ничего. Днем все время дремлет, ночью, наоборот, не засыпает ни на минуту. Я разговариваю с ней, что-то ей читаю.                     

Она не виновата. Но что бы ей не спать… в обычном режиме?

Она попыталась выброситься из окна еще в первой четверти фильма, пока сохраняла способность перемещаться в кресле-каталке. Он вовремя подоспел, очень рассердился: ну как ты можешь, разве это выход?

А где выход? Лестница ведет вниз, и чем ниже, тем хуже, тем уже. Вот Она впервые помочилась под себя: для Нее это тяжелый удар, удар молнии, ясно высветивший: болезнь не даст умереть с достоинством. Неуклонно теряется речь, теряется рассудок.

- Как мама?

- Иногда не понимает, в каком она состоянии. Вдруг начинает безудержно плакать или смеяться.  А через минуту – все нормально.

И дальше - все как всегда, как обычно бывает на этой сужающейся лестнице. «Что болит? Подгузник уже полный?» Без сиделки не обойтись. «Вот теперь вы опять красавица, теперь все будут любоваться вами. Хотите посмотреть в зеркало?» Пришла дочь. «Не лучше ли, мама, вложить эти деньги в недвижимость? Цены на недвижимость взлетели». «Дом… продать… деньги… уехать тоже… бабушка». Сиделка: «Не обращайте внимания, это она автоматически».  Сиделка сует нос куда не надо, а сама ленива и равнодушна. «Завтра не приходите. Сколько я вам должен?» «Чем я вам не угодила? Из-за тебя я упустила хорошее предложение. Пошел в жопу, старый болван!» Дочь: «Что с мамой? Почему ты не подходишь к телефону? Я оставила четыре сообщения». «Извини, я не слушаю сообщений». «Ты не догадываешься, что мы волнуемся?» «Что мне толку от вашего волнения? Нет-нет, это не упрек… Мне некогда обращать внимание на ваше волнение, вот и все».  (А надо обращать, надо еще тратить силы на притворство, будто веришь в их глубокое сочувствие). «Я не верю, что в наше время нет более эффективного способа… Мама, это я. Не могу ли я что-то сделать для тебя?» «Мм-мм». «Так больше нельзя, папа. Ты не хочешь поговорить со мной серьезно». «Что значит «серьезно»? Не хочешь ли ты забрать ее к себе? Или собираешься сдать ее в приют?»  Она отказывается пить: не хочется, или это новый способ самоубийства. «Если будешь упрямиться, я вызову доктора Бертье. Он отправит тебя в больницу, на искусственное кормление. Ты этого хочешь? Я обещал тебе этого не делать, но сам я не справлюсь. Ну пей же!»

Их квартира великолепна, но окно широкого коридора смотрит в стену двора (точнее, в стену световой шахты). Раньше стена была просто недостатком, делающим квартиру несколько темноватой – теперь она знак Их зашедшей в тупик жизни. Радио сообщает о забастовке членов какого-то профсоюза, о позиции Нетаньяху по вопросу… как это все далеко. На стенах квартиры висят пейзажи лесистых гор, морского побережья…  это не только то, чего больше не будет, но чего как будто не было никогда.      

Он старается разговаривать с Ней. Неожиданно Он рассказал Ей  о том, как десятилетним мальчиком был в каком-то военизированном лагере, лагере-тюрьме. Как он мучился там.  Окончив рассказ, он стал душить Ее подушкой, пока Она не замерла.

Почему, прежде чем убить Ее, Он рассказал об этом лагере? Может быть, хотел, чтобы Она поняла, что и Ему тяжело, чтобы перед смертью пожалела Его? 

Но Он убил Ее не для того, чтобы самому не загнуться, не только для этого. Он избавил Ее от мук. Когда Она уже лежала день или два мертвая в своей постели, в коридор из световой шахты залетел голубь. Прежде он уже залетал однажды в квартиру, но тогда Ему легко удалось прогнать его. А теперь голубь никак не улетит, запутался в огромной квартире и не может найти открытого окна. Он долго охотится за голубем – и наконец накрыл одеялом! И затем выпустил птицу на волю, как, накрыв жену подушкой, выпустил в небеса Ее измученную душу. (Второй, и более обозначенный, символ фильма). Еще через день-другой Она под утро вошла в квартиру, поманила Его рукой, и Они вместе вышли. (Третий символ. Или это не символ, а то, что Он увидел за миг до смерти). 

Между тем Ее тело оставалось в четырех стенах, и когда в квартиру ворвались полицейские, они зажали носы от жуткого смрада. 

Ужасно. Но что, собственно, ужасно? Ужасен Холокост, гибель «Титаника», какие-то стихийные бедствия… они ужасны, потому что необязательны, этого могло не быть. Ханеке рассказал историю совершенно обычную, рассказал о том, что в финале случается со всеми.  Ну да, всегда… но зачем нам узнавать про это раньше времени? Зачем видеть, что происходило внутри летевшего на скалы аэробуса «Барселона-Дюссельдорф»? Авось мы как-нибудь не станем пассажирами другого такого аэробуса. Но нет. «Старость – это Рим, который…» Такова жизнь. Такова смерть. И кто-то должен был показать правду.

В начале фильма мы видим Его и Ее в концертном зале. Зал снят общим планом, Они сидят довольно далеко, и мы можем выделить эту пару среди других слушателей концерта лишь потому, что нам знакомы лица Трентиньяна и Эмманюэль Рива. По ходу фильма мы узнаем, что Его имя Жорж, Ее - Анна. Жорж и Анна – люди. Человек смертен. Следовательно, Жорж и Анна смертны. Ханеке мог бы показать в своем фильме не Жоржа и Анну, а каких-нибудь других старых людей, сидевших рядом с ними; он мог, в сущности, снять фильм о любых людях… и это был бы тот же самый фильм.    

Кира Муратова назвала «Любовь» одним из лучших виденных ею когда-либо фильмов. Это можно понять. Муратова – поздняя Муратова - всегда говорила об ужасе, обыкновенном ужасе жизни. Но все-таки по форме у нее выходил гротеск, и зритель «Астенического синдрома» или «Трех историй», если хотел - т.е. если он, наоборот, не хотел мира по Муратовой признавать, - еще мог  пожать плечами. Михаэль Ханеке Муратову превзошел: он показал ужас жизни без всякого нажима и преувеличений - показал как неизбежную данность человеческого существования.  От того, что показано в фильме «Любовь», отвертеться можно только одним способом: не смотреть его.

Картина, однако, прилагается.             

Михаэль Ханеке

Смотреть фильм он-лайн:

Написать письмо автору