Из глыбы                                              

                                           Прочитал переписку Дюрренматта и Фриша.

                                           Фриш дотошно анализирует комедию
                                           Дюрренматта.

                                           Дюрренматт приглашает Фриша с семьей

                                           Летом в гости приехать к нему

                                           И одновременно публикует в «Вельтвохе»

                                           Отзыв на последнее сочинение друга

                                           Под названием «Отважный замысел
                                           потерпел крах».

                                           Макс ревниво следит за успехами Фрица,

                                           Фриц ревниво следит за успехами Макса.

                                           Макс и Фриц радражаются, что их имена

                                           Надо критикам непременно

                                           Вместе ставить повсюду,

                                           В дурацкого Фришдюрренматта какого-то

                                           Превращая их, а между тем –

                                           И люди они, и писатели

                                           Разные совершенно,

                                           Расходящиеся ну буквально по всем

                                           Философски-мировоззренческим пунктам!

                                           Разные-то они разные,

                                           Но по мере того, как время идет

                                           И друзья постепенно стареют,

                                           Начинают все более тот и другой,

                                           С их припухлыми вислыми щечками,

                                           Роговыми очечками

                                           И предсказаниями

                                           Грядущего вскорости Апокалипсиса,

                                           Походить на сову пожилую,

                                           Которая по ночам

                                           Тяжко ухает

                                           Где-то в ближнем уютном лесу.

                                           Писатели, впрочем, продолжают писать,

                                           Переживают семейные драмы,

                                           Пьют вино или пиво,

                                           На бильярде играют и в шахматы,

                                           Совершают прогулки,

                                           Тормозящие мало, увы, 

                                           Брюшек их огорчительный рост.

                                           И конечно, друзья продолжают, 

                                           Как в молодости,

                                           Письма друг другу писать,

                                           Хоть те письма, ну что ж тут поделать,

                                           Уж не так, как в былые года,

                                           Регулярны, пространны, теплы.

                                          Переписка великих писателей

                                          Снабжена примечаниями

                                          С информацией краткой

                                          О деятелях разнообразных,

                                          Общее между которыми,

                                          Пожалуй, лишь то,

                                          Что в скобках за их именами

                                          Непременно  д в е  даты стоят, -

                                          Оттого, что давным уж давно

                                          Погребла уже каждого без исключенья,

                                          С разговорами его, и раздорами, и запорами,

                                          И вином, и виной, и женой,

                                          Вдохновеньем ночным и храпеньем

                                          И хотеньем добра,
                                          и усердным любовным потеньем,

                                          Уж их всех поглотила давно

                                          Наползающая беспощадно

                                          Глыба смертного оледененья.

                                          Но вот ты читаешь

                                          Переписку такую, как эта,

                                          И глядишь, вот из глыбы сплошной 

                                          Медленно проступать начинают

                                          Чьи-то лица живые,                                      

                                          И чьих-то общений круги,

                                          И странные конфигурации чьих-то судеб...

                                                                                                С.Бакис      

«Визит старой дамы» Фридриха Дюрренматта, «трагическая комедия», написанная им в 1956-м году, до сих пор идет на сценах театров всего мира, от его родной Швейцарии до Японии. Во-первых, это уже классика, во-вторых – режиссерам нравится ставить эту пьесу, она дает им развернуться. Это не Александр Николаевич Островский или Юджин О'Нил, где, как ни бунтуй, а надо ставить «точно по автору», вплоть до указаний насчет расположения дверей в картине 3-й. Условный характер пьесы Дюрренматта  позволяет «творить, выдумывать, пробовать». (Пример, чтоб недалеко ходить: в режиссуре Михаила Козакова старая дама превратилась в довольно-таки еще молодую - отсюда  переименование названия пьесы). Исполнителям тоже остается широкий люфт для импровизации. Взять хоть главную роль: какой простор для хорошей характерной актрисы, играющей эту целиком состоящую из протезов «alte Dame», какой фейерверк шамканий, ужимок, походок и прочих находок можно тут развернуть! 

Дюрренматту, конечно, нравилось, что театрам его пьеса по душе. Фантазируют, балуются, наворачивают всякие приколы и примочки, получая от этого удовольствие, - ну и слава богу. Но, по большому счету, ему все это было до фонаря. Если, опять же, сравнивать с другими великими драматургами, то отношение Дюрренматта к постановкам его пьес никак нельзя было сравнить с отношением, допустим, Чехова, который, стараясь внешне соблюдать нейтральность, был в глубине души глубоко неравнодушен к режиссерским и актерским интерпретациям его пьес  (и никогда, на самом-то деле, не был ими  удовлетворен). Потому что Чехов писал – о людях, и главной его целью было воссоздание неуловимой вязи человеческих отношений и далее – вязи бытия: то,  как понял пьесу Станиславский и как играли Качалов и Книппер-Чехова, целиком решало успех или провал постановки. Дюрренматт же писал не о человеках – он выражал идеи, и поэтому ему, в принципе, было все равно, какие психологические оправдания придумает артист и какими эмоциями он наполнит образ: у его пьес  такая железная конструкция, что надо очень, очень постараться, чтобы поставить любую из них перпендикулярно ее содержанию.

Взять ту же «Даму». Играй ее так или эдак, все равно она останется пьесой о механизмах компромисса и предательства. Нагрянувшая из Америки старая дама, чтобы отомстить своему когда-то бросившему ее возлюбленному, предлагает жителям родного городка, весьма захиревшего с тех пор, как она покинула его в молодости, за столько-то миллионов долларов (половина на муниципальные нужды, вторую разделить между населением)  казнить этого самого бывшего возлюбленного. Баксы, конечно, пришлись бы городку и горожанам очень кстати... Можно было бы обновить  вконец прогнившие инфраструктуры, и мэрию подремонтировать, и дать толчок издыхающим на глазах бизнесам... Это не говоря уже об индивидуальных нуждах... Но - это невозможно, совершенно невозможно! Бакалейщик Альфред Илл – почтенный, уважаемый гражданин... И даже если бы, допустим (ну только допустим на минуту), те, кто осознает катастрофическое положение всех муниципальных дел, решились на такое (в конце концов, пожертвовать одним достойным человекам ради блага множества достойных людей... что ж, в жизни иногда приходится выбирать между плохим и худшим), – как бы они убедили остальных? Город, опять же, маленький, все друг друга знают; проголосовать за смертный приговор своему соседу – не все равно, что трудящимся СССР было горячо одобрить расстрел Бухарина и других бешеных собак или гневно осудить реакционное произведение «Доктор Живаго». Отцы города, после того как они сами, наступив на горло своим моральным принципам и знаменитой немецкой сентиментальности, помаленьку приходят к ужасному, мучительному решению: «Что ж поделаешь, надо, Макс». «Надо, Мориц», поступают очень мудро. Никого они ни в чем не убеждают, просто ждут (а ведь предложение старой дамы известно каждому горожанину). И по мере того, как дела в лавках и в банке, в школе и в церкви, в сиротском доме и в городской ратуше стремительно ухудшаются (после предложения Дамы они, черт знает почему, начинают особенно стремительно ухудшаться), сострадательные, но и сообразительные бюргеры приходят к тому же печальному выводу: «Надо, Ганс». «Надо, Фриц».

Я допустил одну существенную неточность, сказав, что, сдав Илла, люди "наступили на горло совести". То есть, с какой-то точки зрения, это верно: если сравнивать их совесть в начале пьесы и на тот момент, когда они единодушно произнесли «за», то, конечно, моральная деградация налицо. Но все дело в том, что, когда они произнесли «за», они уже не помнили, что думали вначале. Пьеса Дюрренматта как раз и сосредоточена на отслеживании сдвигов, ступенек, маленьких шажков, по которым, умело задуривая себя, человек, как скользкая рыба, движется туда, где лучше и глубже, вытеснив на самое дно подсознания, что это «глубже» называется, собственно говоря, «ад». Нисхождение в него может быть, в принципе, и очень быстрым, дело не в скорости: главное – постепенность,  чтобы ни одна ступенька не была пропущена. Сталин это понимал, Геббельс понимал. И старая дама тоже понимает: она не торопится, дает людям подумать. Есть такая забавная штучка, называется по-американски slinky. Поставь ее на площадку лестницы, немного подтолкни, и она начинает смешно переваливаться вниз со ступеньки на ступеньку. Вот так же и эта протезная Клара Цаханасьян подтолкнула добрых людей, и... глядь, они уже в самом низу.
Можно играть Даму мистично, как женскую модификацию Воланда. Можно мелодраматично, в таком плане: она, на самом деле, продолжает любить Илла и собиралась всего лишь хорошенько напугать его; в таком случае, когда Илла вдруг по-быстрому замочили ночью темной, это для нее большой шок. В таком случае в характере Клары появляется краска человечности. Но, повторю, Дюрренматту это не суть важно. Чуть добрее, чуть злее – ему надо свою мысль высказать, состоящую в том, что люди – существа слабые, лукавые по отношению к самим себе и легко коррумпируемые. Особенно когда они соберутся вместе, и их моральная шаткость, как колебания моста под ногами идущих в ногу солдат, возрастает по экспоненте. (Самый ехидно-проницательный и самый пессимистический момент пьесы: горожане начинают активнее брать кредиты в банке, и их покупательская активность начинает подниматься не после того, как каждый получил свою долю Клариных долларов, а гораздо, гораздо раньше - как только они услышали ее странное предложение. Люди  еще искренне негодовали, еще гневно отвергали возможность столь низкой сделки, - но их подсознание уже знало, что в конце концов они согласятся!)

Еще одна моя неточность. Я сказал, что «Визит старой дамы» продолжает быть театральным хитом, потому что дает широкие постановочные возможности. Но это не всё, даже не главное. Просто пьеса продолжает быть актуальной. И даже, более того, она становится все более актуальной по мере того, как мир, наподобие дюрренматтовского городка, хиреет и беднеет, как повсюду на земле тощают финансы и сякнут ресурсы. Противиться старой даме все трудней. Посмотрите: вот сербы сдали американцам Милошевича. Вот совсем недавно на Украине бютовцы сдали ЮТ  (кто не в курсе: Юлию Тимошенко).

А вот личное впечатление. Каждый год мы ездили летом в замечательный городок на севере штата Нью-Йорк: кругом леса, горы и  хрустальной чистоты озера, - чудо. Но оказалось, что эти озера слишком уж хрустальны: если сделать возле них скважины, то можно качать чистейшую воду, тут же бутылировать на заводиках и продавать по всему штату Нью-Йорк и далее по всей стране: прощайте, ледники Аляски, вы нам больше не нужны! Сначала все горожане как один были против: помимо всего прочего, ведь так и сами озера можно высосать. «Старая дама» уверяла их, ссылаясь, разумеется, на заключения экспертов: ничего подобного, озера в результате станут даже еще чище. К тому же, она твердо пообещала городу, если он согласится на ее проект, бессчетные блага: будут обновлены заржавевшие инфраструктуры, бизнесы получат бонусы, школа будет перестроена... ну вы понимаете. А этот городок, в нем очень приятно отдыхать летом, потому что он такой тихий, красиво умирающий... приятная такая разрядка после маниакально энергичного Нью-Йорка. Но жить в нем постоянно трудно, проблематично. Особенно пожилым людям: нет больницы. Особенно молодым: нет работы.
Такие дела. Пока что ничего не решено. Но мы больше не ездим в этот городок, потому что он стал похож на Верону. Он четко разделился на два враждующих клана: возле домов клана Монтекки висят плакаты «No Drill, no Spill!» («Не сверлить, не разливать!); на них картинка бьющего из-под земли фонтана, перечеркнутого красным крестом. У домов клана Капулетти плакаты: «Give Treadwell a boost!» («Дадим Тредвеллу толчок!»); на них тоже бьет из-под земли фонтан – он состоит из красивых струек с надписями: «школа», «больница», «лесопильня». 

Не очень-то приятно отдыхать в таком раздираемом гражданской войной городке. Тем более что Дюрренматт еще в 1956-м году предсказал, которая сторона в конце концов победит.