Зачем писать о таком фильме, как «Строится мост»? Кто его видел, кто его помнит? Но я все же напишу, потому что он вызвал у меня некие странные мысли, которые я сам не вполне понимаю: может, в процессе писания пойму?

Это единственный фильм, в котором Ефремов выступил как кинорежиссер. Кроме того (первое тесно связано со вторым), это фильм, в котором все роли играют исключительно актеры «Современника». Предыстория фильма мне неизвестна, и то, что я скажу, является только моими предположениями. 

«Современник» возник в 1956-м году как студия. Театром он стал в 1964-м. А в 1966-м Галина Волчек поставила «Обыкновенную историю» по роману Гончарова. Фильм «Строится мост» был снят в 1965-м – между превращением «Современника» в обыкновенный  театр и постановкой «Обыкновенной истории». 

Немирович-Данченко говорил, что обычно театр умирает через десять лет. Он имел в виду театр не как организацию, а как воплощение некой идеи, вокруг которой сплотился коллектив единомышленников: идея живет десять лет. После ее смерти театр может просуществовать еще и десять, и пятьдесят, как МХАТ, - но на деле это уже труп. «Современник» стал театром – и это уже была порча: студийность являлась одним из принципов, на которых восемь лет назад объединились недавние выпускники Мхатовского училища. Спектакль по роману Гончарова – обыкновенная история про то,  как умирают романтические идеалы молодости, как скучная мельница повседневности истирает душу, превращая бунтаря в конформиста, - был своевременной или, быть может, уже запоздалой прививкой, которую «Современник» сделал сам себе в надежде обрести иммунитет от «феномена Немировича-Данченко» (так князь Олег пытался обойти предсказание волхва). Фильм «Строится мост» был еще одной мерой во спасение старого – то есть молодого! – «Современника». Нормальные артисты живут как все прочие люди: после службы («служенья музам») разбредаются кто куда - по личным делам, по семьям, по норам. Студийцы же круглый год живут вместе. Так давайте не расстанемся в летнее межсезонье, не разъедемся по домам отдыха, Крымам и Болгариям; давайте... сделаем фильм, где  каждый получит роль; и пусть, к тому же, это будет фильм без главной роли, такой, в котором все действующие лица так же равны между собой, как хотим навсегда остаться равными-равноправными мы! Ура! Идеальным материалом для воплощения такого плана оказался подвернувшийся кому-то в «Новом мире» очерк Наума Мельникова о строительстве большого моста. Очерк, гениально! Вещь не художественная – значит, роли будут конкретизироваться в процессе съемок, в ходе совместного творчества, этюдным методом. Что-то вроде довоенного студийного спектакля Арбузова-Плучека «Город на заре», в котором  все исполнители сами придумывали свои роли. 

Сказано-сделано. Лето не прошло зря.  Результат:
 «"Строится мост” — художественный фильм о сооружении в  Саратове автодорожного моста через Волгу. В съёмках фильма принимали участие актёры Московского театра «Современник» и жители Саратова. Сюжет: В Саратове идет сооружение автодорожного моста через Волгу. На эту стройку приезжает московский корреспондент и становится участником будничных событий большой стройки. Фильм не имел большого проката, так как многое из того, что показано в фильме не соответствовало духу Советского Общества: задержка зарплаты при возведении объекта, пьянство на рабочем месте, нищенское существование строителей Светлого Будущего». (Википедия).

Должен, во-первых, поправить Википедию по части грамотности и логики: если изображенное в фильме «не соответствовало духу Советского Общества», это могло лишь способствовать, но никак не мешать его прокату. Во-вторых, следует подкорректировать Википедию "по факту": ничего такого, что «не соответствовало духу», в фильме нет. Он совершенно не «острый»: острое – значит заточенное, резко направленное в одну сторону - между тем, снятый «этюдным методом» фильм Ефремова вяло расползается во все стороны. И более того: это глубоко, глубинно советский фильм – другой такой трудно, пожалуй, и найти. Потому что он не конъюнктурно-проплаченный, а  благонамеренно, от души советский. 

В нашем классе был рыжий мальчик. Когда кто-то его дразнил: «Рыжий! Рыжий!» - он рвался в бой, так что, во избежание кровопролития, приходилось его удерживать. Но однажды некто коварный и проницательный сказал: «А давайте его отпустим!» Рыжика отпустили – и что же? Он убежал из класса в коридор. Отпущенным на произвол свободной импровизации артистам самого интеллигентного, левого, «оттепельного» советского театра оказалось нечего выжать из голов, кроме дремучих штампов советского производственного фильма. Тупой бюрократ, которого в конце убирают с руководящей должности. Товарищеский суд, на котором, вопреки воле этого тупицы, народ решает «по справедливости». Член бригады – жмотина и индивидуалист, которого ребята изгоняют из коллектива, так что аж искры из-под его ботинок сыпятся, когда он улепетывает по недостроенному мосту. И в конце картины, разумеется, архетипический советский киноаврал (в данном случае, пожар), когда ярко проявляется дружба и спайка работяг. Точнее, не в самом конце: под занавес еще журналист (Ефремов), прибывший на строительство с некоторой долей московского скепсиса, произносит длинный монолог: «Как же люблю я вас, ребята! Вы не мост строите, нет –  вы контакты наводите между людьми, созидаете новые отношения в обществе ла-ла-ла!»  

Оттого, что Ефремов произносит эту дребедень как мыслящая голова, «по Станиславскому», от себя, ad libitum, она звучит гораздо противнее, чем если бы он был всего лишь говорящей головой. Это относится не только к Ефремову, но и к Табакову, Кваше, Заманскому – всем замечательным артистам, замечательно играющим в фильме. И еще добавляют противности их знаменитая «современниковская» манера, эта раскованная пластика, беглый среднеарифметически-народный говорок. И конечно, их неотъемлемое органическое обаяние. Если бы манную кашу размазывал по тарелке какой-нибудь серый Маренков или Брылеев из мосфильмовских загашников, это было бы менее тоскливо, чем когда то же самое делает Табаков. 

Удивительно все же, как Ефремов с самого начала не углядел «ахиллесовой пяты» своего проекта. Одно дело, когда в фильме "про рабочих» играют артисты не очень известные, надерганные из разных мест с бору по сосенке, - совсем другое, когда машинист Валентин Никулин высовывает голову из паровоза и, щурясь от солнышка, спрашивает у бетонщицы Машки-Татьяны Лавровой: «Который час, бабонька?», а тут оседлавший стропила сварщик, подняв маску и оказавшись Игорем Васильевым (тем самым, который в военных детективах вечно играл абверовца-интеллектуала), свистит двумя пальцами в рот и кричит «Шабаш!», а тут электрик или кто он там Мамедов-Михаил Козаков говорит: «Слюшай, дай контакты заизолирую». Машкерад какой-то, ей-богу!   

Плодом всех этих свободных экзерсисов стала чистая банальность, пшик; левакам из «Современника» только казалось, что им есть что сказать по поводу реальности; на поверку – за душой лишь симпатия к труженику/антипатия к бюрократу. И я подумал: этот фильм, не модель ли он будущей перестройки, когда  получившие карты  в руки кухонные фрондеры, как обнаружилось, умеют играть только в «подкидного дурака»? 

Возвращаясь к «современниковцам» и их фильму, можно добавить: даже не будь они так легкомысленны, их проект все равно был обречен. Любая советская картина о производстве, если только ее авторы не дерзнули бы делать фильм явно диссидентский, была на корню поражена фальшью. Потому что лжив сам советский постулат, будто труд прекрасен: в реальности это просто способ зарабатывать деньги, вот и все. На западе разговаривать после работы о работе – дурной тон. Если же случайно заговоришь - не дай бог показать, что твоя каторга тебе по душе. Фи! А можете ли вы вспомнить английский или французский фильм о рабочих – то есть о том, чем они занимаются с утра до пяти, а не после? Не ломайте голову, такого фильма нет, потому что – ну чем, в самом деле, такой фильм мог бы развлечь зрителей? Главным же советским постулатом было – самое важное и интересное в жизни человека происходит именно с 7:00 по 17:00. Ефремову и ефремовцам, поскольку они были, если чуть копнуть, люди вполне советские, и в голову не пришло поставить этот постулат под сомнение –  значит, ничего кроме чепухи на мостном масле у них выйти не могло.
P.S. Я больше скажу... хотя страшно такое сказать... Не только производственные, но  любые, даже хорошие советские фильмы, касавшиеся каким-то боком реальности (если только это не были фильмы про войну): и печальный "Июльский дождь" с крупными планами славных парней в финале, задумавшихся на фоне памятника Маяковскому о времени и о себе; и интеллектуальные "Девять дней одного года" (которые академик Будкер назвал "пародией на физиков"); и надрывно-правдивый "Остановился поезд", в котором честный следователь вынужден в интересах следствия ниспровергать советские мифы; и тем более остро социальная "Премия" про отказавшуюся от бонусов бригаду (я слышал, как пожилой мужик, двигаясь после сеанса на выход, мрачно сказал сам себе: "Прогресс им нужен, ага... Гроши им нужны!"), - все, все советские фильмы были не то что лживы, дело не в этом, - они просто не имели никакого отношения к тому, чем на самом деле теплились человеческие сердца. Яйцеголовые интеллектуалы, жившие вдали не только от реальности, но и от собственных сердец, эти умные, правдивые фильмы смотрели и что-то там в них находили, а народ, нет, он не ходил и не находил - народ смотрел индийские фильмы, действительно говорившие о насущных жизненных вопросах. Народ, он никогда не ошибается!