Сатин (стоя).          Барон, Настя, Актер, да и ты, Бубнов! Поднимите, органоны, свои зады с нар и извольте посмотреть эту передачу. Вот вам  ссылка:   http://echo.msk.ru/programs/year2013/1131200-echo/#video. 

(Сдвигает на край стола бутылки и миски, кладет в центр его IPad). Зеваете, не желаете смотреть? Tогда хоть кусочек передачи посмотрите в промежутке 30:00 – 40:00. (Все неохотно смотрят). Ну и как, потрясло ли вас нечто? Быков? Нет, он – кимвал бряцающий, что о нем говорить. На самом-то деле, господа, мне достаточно было, чтобы вы посмотрели промежуток 30:23 – 30:50. Всего тридцать секунд. (Барон протягивает руку к IPad’у). Нет, Барон, теперь уж не пересматривайте, коли сразу ума не хватило нечто поразительное заметить. Лучше меня послушайте. В этом промежутке интервью прервалось, и пошли новости по радио. Быков же и Дымарский продолжали разговаривать, не для публики, а так, между собой. Вдруг Дымарский прислушался и напрягся. Голос по радио говорил: «Скончался директор московского театра «Школа современной пьесы…» «Что-о?!» -  вытаращил он глаза. «…Геннадий Дашевский», - закончил свою фразу голос. «А я уже подумал, Райхе… -  произнес Дымарский. – Ох ты господи». И как ни в чем не бывало он продолжил болтовню с Быковым. Вот так. Коли помер не Иосиф Райхельгауз, главреж театра этого, так, значит, и говорить не о чем. Словно муху какую-то или комара Господь прихлопнул. Точно так же этот Дымарский не обратил бы никакого внимания, если бы умер ты, Бубнов, или ты, Настя, любой из нас… Для Дымарского «человек» звучит гордо, только если это знаменитый, раскрученный человек. Вы скажете - пустяк,  стоило ли нам ради этого подниматься с лежанок. Согласен, пустяк, мимолетность.  Да только через такие вот пустяки и мимолетности все-то нутро души современного человека и открывается. Дымарский – он не злобен и не высокомерен, лучше многих других-с. Но как ты, Артист, изъеден алкоголем, так этот человек изъеден информацией. Он ежедневно жрет  ее, выбирая самые сочные,  жирные куски, покуда не насытится хотя бы на день, а она жрет его, покуда полностью не выест изнутри. Жизнь людская не имеет для него никакого смысла, если не дает информационного повода. «Иван – человек, человек смертен, следовательно, Иван смертен» - сей печальный силлогизм давно заменен в его голове другим: «Иван обыкновенен, все обыкновенное ничтожно, следовательно, Иван ничтожен». А между тем, милостивейшие господа, произошло событие вселенское! Умер человек, Человек! По каждому из нас прозвонил колокол! В том числе и по  этому Виталию Дымарскому. Но он не услышал его звона. Он не понимает, что с  той выси, откуда Бог взирает на нас, табуретка Дашевский и стол Райхельгауз по высоте нисколько не различимы. Этот толстый добродушный московский обыватель давно живет одною лишь злобою дня, вне всякого соображения о том, что, когда мы, человеки, являемся пред Всевышним, не по медийному потенциалу судит Он нас, а по душе, по душе. Речь не о Дымарском, все мы таковы. Разлей водку по стаканАм, Настена. Выпьем за погасшую вселенную. Геннадий Наумович Дашевский, отец троих детей, не доживший до пятидесяти пяти, умерший от инфаркта на работе. (Все пьют). А теперь выпьем за то, чтобы у него все хорошо сложилось там на последнем суде. (Все пьют). А теперь выпьем за то, чтобы его вдове и детям никогда не попалась на глаза эта передача, в которой самым дорогим для них человеком пренебрегли, как ничтожнейшим комаром. (Все пьют. Актер валится под стол).