Мужчина лет тридцати, компьютерщик Брэндон (Майкл Фассбендер) красив, как Аполлон, и развратен, как Вакх. Первое сравнение - без оговорок, второе – с большими оговорками. Во-первых – развратен ли Вакх? Он просто могуч и весел. Брэндон могуч, это да: трахается с новой бабой каждую ночь, а в перерывах между этим мастурбирует, а в перерывах между этим смотрит порносайты, а в перерывах между этим  бегает кроссы, чтоб хоть чуть сбросить пар. Что же до веселья, то этого не наблюдается – наоборот, Майкл мрачен. Как Сатурн. Да как ему не быть мрачным, если секс, это «живейшее из удовольствий» (А.С.Пушкин), для него никакое не удовольствие, а постоянная гложущая необходимость? Майкл, собственно, сексуальный маньяк, вот и всё. (Кто сказал, что у маньяка кайф от секса больше, чем у нормальных людей? Психологически должно быть наоборот: слишком большие ожидания обычно чреваты разочарованием). Просто он не выглядит как сексуальный маньяк. Взять его шефа Дэвида – тот типичный маньяк: на каждую грудь пялится, за каждой юбкой бежит. Ему нельзя иначе: он маленький такой, невидный – если не подшустрит, так и вернется домой к жене и деткам несолоно хлебавши. А Майкл, в кубе такой маньяк, как Дэвид, может не суетиться и хранить холодную гордыню на высоком прекрасном челе: на этого ловца вся нью-йоркская дичь бежит. Типа Дориан Грей такой грязный и прекрасный. (В начале фильма - следующий эпизод. Брэндон едет в метро. По диагонали от него сидит девушка... вся такая чистая и нежная из себя... Клаудия Кардинале из финала «Сладкой жизни». Брэндон не отрываясь смотрит на нее – и она не может оторвать от него глаз. Ее остановка: она поднимается и берется за поручень. На пальце обручальное кольцо – значит, не девушка! Брэндон тоже встает и берется за поручень, накрывая рукой палец с кольцом. Девушка выходит, Брэндон за ней. К счастью или к несчастью для девушки-недевушки, на платформе такая толпа, что Брэндон теряет ее из виду. Иначе, конечно, она бы не устояла...)  

Но вот в чем гвоздь сюжета: поселяется в стерильно-чистой/бардачно-грязной манхэттенской студии Брэндона его младшая сестра Сисси – поселяется на пару дней, а потом задерживается: этой неудачной певичке и несчастливой женщине больше негде голову преклонить в Нью-Йорке, куда она приехала ловить фортуну. Через Брэндона Сисси знакомится с Дэвидом, который, конечно, тут же присасывается к ней. Через полчаса после знакомства Дэвид затаскивает Сисси в постель – и не в чью-нибудь, а в постель Брэндона. И тут такое дело: если бы та, кого Дэвид затащил через полчаса в постель Брэндона, не была его сестрой; или если бы Дэвид через полчаса затащил Сисси не в  кровать Брэндона, а в какую-нибудь другую, – этого фильма не было бы. А так, что же это получается? Получается завязка конфликта в душе героя. Сексуальный маньяк через полчаса знакомства трахает его родную сестру, и трахает в той самой кровати, в которой он сам, Брэндон, каждую ночь трахает не обязательно шлюх, а, бывает, вполне честных девушек и женщин, не способных устоять перед его дориановскими чарами. Не то чтобы это заставило Брэндона задуматься... вернее будет сказать – что-то в нем помимо его воли задумалось, ну как бы реле щелкнуло: стоп!

С этого момента начинаются у Брэндона проблемы. Вот на следующий день липнет к нему симпатичная негритянка с его работы (к нему каждый день кто-то липнет – мужчина такой липучка). Как обычно, в порядке фазы N1 Брэндон ведет ее в ресторан, где и проявляются первые симптомы половой дисфункции. Вместо того чтобы вести базар легко и поверхностно, как умелый столяр фуганком стругает, он начинает зарываться – в смысле, не носом вверх, а носом вниз: зачем-то задает этой негритяночке вопросы по ее жизни слишком серьезно отвечает на ее вопросы по его  жизни. Выясняется, что она живет в Бруклине, что у нее был муж, что она ищет мужчину «для серьезных отношений». «А я против серьезных отношений», - признается Брэндон. «Так зачем же ты меня сюда пригласил?» Ха-ха, зачем! В первый вечер они целомудренно расстаются, а во второй, когда Майкл по чистой инерции затаскивает ее в постель (да непонятно еще, кто кого затаскивает: серьезные отношения серьезными отношениями, а  такие мужчины, как Майкл, на дороге не валяются)... в общем, не получается у могучего Майкла ничего. Не способен он, оказывается, трахаться с человеками.

Беда. В последней трети фильма происходят жуткие вещи. Во-первых, Майкл велит сестре убираться из квартиры: «Ты загнала меня в ловушку!» Сисси ничего не понимает: «В какую ловушку? Майкл, опомнись, я твоя сестра!» «Я ничего тебе не должен! Выматывайся к чертям!» Оставив ее в жутком состоянии, он убегает прочь, в ночь. Как будто гонимый амоком, он несется по Нью-Йорку, от одного гнезда порока к другому. Пристает к какой-то девице, получает от ее хахаля по морде, забегает в бардак для геев, какой-то негр делает ему fellatio... мало, мало... трахает сразу двух шлюх... мало. И тут зазвонил мобильник: «Брэндон, это я, Сисси...» Обрыв связи. И Брэндон, с разбитой мордой, похудевший за этот вечер, как будто пробыл полгода в концлагере, несется домой – опять чёс по Нью-Йорку, но уже совсем другой, честный, чистый чёс (ЧЧЧ). Врывается в квартиру: Сисси на полу,  залитая кровью. Но она все-таки не убила себя, она жива! Брэндон развязывает ей запястья (неправильно с медицинской стороны, между прочим!)... Следующая сцена – в больнице. Сисси, белая как подушка, открывает глаза и говорит Брэндону одно лишь слово: «Идиот...» Многоточие не оттого, что она впадает после этого в забытье: она с жалостью, раздумчиво так это произносит. Ну конечно, идиот, а кто же еще?

Предпоследняя сцена: Брэндон сидит, точнее, стоит на коленях посреди какой-то мусорки. Он плачет. 

Последняя сцена. Брэндон едет в метро. Опять по диагонали Клаудия Кардинале. Опять смотрит на него. Встает, продолжая смотреть. А он не встает. У него не встает. Она выходит, а у него не выходит.

Вот такая история, однако, про сексуального маньяка. Причем надо иметь в виду: я рассказывал с иронией, а в фильме ни капли иронии нет, все смертельно серьезно, и как Майкл Фассбендер играет, и как Маккуин снимает, и музыка Баха, и трагедия траха... 

Если бы я обсуждал «Стыд» с некоей продвинутой американской молодкой (для краткости, Пам), диалог наш мог бы проходить так:

Пам: Ну как?

Я: Отвратительно.

Пам: Я понимаю... откровенность сексуальных сцен... фронтально голый Фассбендер... это может шокировать. Но это же не самоцельно. Неужели тебя не взволновали проблемы?

Я: Какие проблемы? No problem.

Пам: Ну как! Отмороженность молодежи, зацикленность на сексе... всеобщая философия гедонизма.

Я: Нет никакой философии. Больной этот Майкл.

Пам: Нельзя так примитивно. И потом, он не больной – больной не был бы способен испытать очищение. Он же не выходит за этой девушкой в конце.

Я: Да, согласен, на чистых девушек он больше не заточен, – но шлюх все равно будет к себе водить. А шлюхи что, не люди? Их не надо уважать?

Пам: Какой-то медицинский подход у тебя. Маккуин говорит об извращении социальном, а не половом! Это огромная проблема!

Я: Никаких проблем, кроме чесучки в яйцах, у этого Майкла я не заметил.

Пам: Фиксация Брэндона на сексе – его беда, а не вина.  Стыд, давший название фильму, охватывает героя не вдруг: он гнездился в его подсознании с детства. Ты, боюсь, не уловил явно инцестуальной окраски отношений Брэндона и Сисси: она ведь недаром ложится к нему в постель, помнишь? Когда семья дисфункциональна, разнополые сиблинги нередко вступают в кровосмесительные отношения в качестве компенсации за недоданное родителями тепло. Эротомания героя идет от подсознательного стремления через промискуитет забыть об инцесте:  через омерзение избавиться от стыда. Так у Честертона преступник прячет труп убитого в морге, понимаешь?

Я: Нет, не понимаю. И я думаю, что на повестке дня человечества стоит множество более важных и интересных вопросов, чем исследование психологических корней эротомании.      

Пам: Половое насилие над малолетними – сегодня одна из самых важных социальных проблем! Ты недооцениваешь масштабы этого явления.

Я: Может быть. Но это не тема для искусства, потому что в этом нет никакой метафизики.

Пам: O my God, а что же тогда тема? И насчет метафизики - уверена, что ты неправ, но не могу найти хорошего примера... Ах, вот! Помнишь фильм вашего русского гения Тарковского «Солярис»? Ведь он тоже о мучительном выходе человека из состояния морального анабиоза. Даже центральные сцены фильмов похожи: Кельвин над содрогающейся в конвульсиях Хари – Брэндон над окровавленной Сисси! Кроме того – ты обратил внимание? – и там и там музыка Баха. И в обоих случаях в финале герой заново обретает способность чувствовать. Катарсис по Аристотелю: очищение через страдание и страх! Но в данном случае - не страх, а стыд.

Я: Тарковский не возгоняет половое извращение в проблему бытия: у него с самого начала философский фильм. 

Пам: И тут с самого начала, просто ты не понимаешь. Ну... все-таки, извини, ты русский, тебе кажется, что духовные проблемы возникают из ничего и ниоткуда, что дух, как змея, ест свой собственный хвост: русская метафизика. А мы на западе поняли: физическое и моральное, материальное и духовное связаны. Мы практичнее, человечнее и проще, чем вы.

Я: Нет, вы просто политкорректные. Политкорректность, это значит: произносить банальности с таким видом, будто это большая философия. Не дай бог заглянуть поглубже: ведь там всякая политкорректность исчезает, там «дышит почва и судьба», и мышление подстерегают всякие коварные капканы. Да! Этот фильм - классический пример вашей хитрой и практичной политкорректности: с одной стороны, для кассы – невиданная и разнузданная сексуальная откровенность, с другой –  это оправдывается примитивной моралью: промискуитет и сексплуатация – это нехорошо, это унижает и женщину, и мужчину! Ай-яй-яй! Смесь Де Сада с детсадом!

Пам: Какой ты, оказывается, циничный!

Я: Лучше быть циничным, чем лицемерным.