Филомена так ничего и не узнала об этом за следующие 50 лет. Она покинула монастырь, у нее был муж, у нее есть взрослая дочь. Полвека она хранила от мира, даже от семьи, тайну о том, что считала своим грехом. Но теперь (то ли грех уменьшился в душе ее, то ли просто  уж очень захотелось повидаться на старости с сыном) Филомена обратилась к одному опытному журналисту, чтобы он помог ей разыскать Тони или хоть узнать что-то о нем.

Журналист – довольно циничный человек. Он соглашается помочь Филомене, потому что история о поисках, каковы бы ни были их результаты, станет материалом для статьи в бульварной газете, которая оплатит расходы по журналистскому расследованию. Прежде всего он в сопровождении  Филомены приезжает в монастырь, где на вопрос о том, где Энтони, получает ответ: «Нам ничего не известно, архив монастыря давным-давно пропал - он сгорел при пожаре».

Журналист все-таки узнает по своим каналам, что ребенка увезли в Америку. (Монастырь, оказывается, регулярно продавал детей из «питомника» богатым американцам: 1000 фунтов стерлингов за душу).  

Журналист отправляется через океан, Филомена летит с ним. По прибытии в США он довольно быстро выясняет, что Тони был усыновлен такими-то людьми, что приемные родители переименовали его в Майкла, что он стал юристом, что работал важным чиновником в администрациях Рейгана и первого Буша, что был геем, что несколько лет назад умер от спида. Филомена, узнав это все, сначала хочет немедленно вернуться домой, но потом решает, что надо поговорить с теми, кто знал Тони-Майкла. Встретившись с его другом-любовником, она получает подтверждение тому, во что так горячо верила всю жизнь: ее сын очень хотел узнать, кто его настоящая мать. Он даже ездил для этого в монастырь, но получил ответ в том же духе, что Филомена: «Мы не знаем фамилии вашей матери. Архивы сгорели. К тому же эта женщина отказалась от вас, иначе вы не могли бы быть усыновлены. Значит, мы даже юридически не имели бы права разглашать какую бы то ни было информацию о ней". Майкл ни с чем вернулся в США, а когда он умер, друг исполнил его предсмертную волю: перевез его тело в Англию и похоронил на монастырском кладбище. (Значит, когда Филомена с журналистом приезжали в монастырь, сын ее уже лежал в земле под  монастырской стеной!)

История завершается там же, где она начиналась – в монастыре. Журналист с трудом прорывается к престарелой парализованной монахине Хильдегард, которая разговаривала с Майклом, когда он приезжал. Та не чувствует за собой никакой вины, она считает, что утрата ребенка была расплатой Филомены за ее грех. Журналист спрашивает монахиню, не хочет ли она все же попросить прощения, но тут Филомена вмешивается и говорит, что и так простила Хильдегард. (Позже она признается журналисту, что прощение все же стоило ей усилия). Мать просит провести ее к могиле сына. Журналист говорит Филомене, что после всего увиденного и пережитого он решил не предавать написанную им статью гласности, но Филомена  просит, чтобы она все же была напечатана. Выходит, старая женщина больше не чувствует за собой греха? Или она думает, что добрые католики могут извлечь из истории ее жизни какой-то полезный урок? Фильм заканчивается, но мы так и не узнаем ее мотивов.

Мать на старости хочет встретиться с давным-давно потерянным сыном – это могло сделать фильм сентиментальным.

Сын - гей, но, хотя мать - истовая католичка, это нисколько не делает ее слезы по нему, мертвому, менее солеными, вообще  ни в малейшей мере не влияет на то представление о нем, которое эта женщина соткала за пятьдесят лет в своем материнском сердце. Это могло сделать фильм приторно политкорректным.

Католические монахини продавали детей, они лгали матери и сыну и помешали им встретиться. Это могло сделать фильм скандальным.

Журналист вначале циничен, но в итоге, под влиянием общения с Филоменой, которая на первых порах казалась ему  не очень умной, лишенной чувства юмора, ограниченной и охмуренной религией старухой, в нем пробуждаются чистые, светлые чувства – это могло сделать фильм избитым, придать ему то качество, которое по-английски называется formulaic («построенный на сюжетных формулах»).   

Но в фильме нет ни того, ни другого, ни третьего, ни четвертого.  Он обязан этим прежде всего исполнительнице роли Филомены, великой английской актрисе Джуди Денч, которая проламывается сквозь все схемы и клише - в том числе, сквозь клише «старая, простая, без юмора/молодая душой, сложная, с юмором женщина». В современном мире покупается и продается все; в том числе опытный актер может купить зрителей, применяя хорошо обкатанные манипулятивные уловки, нажимая на нужные кнопки в человеческих душах. Джуди Денч действительно играет старую, но молодую душой, etc., etc. – с этим нельзя спорить, но это всего лишь слова, пошлые, как многие слова. На самом же деле, Денч - мне не хочется говорить, что она не играет, а живет: это тоже пошлость, все актеры играют, - но она играет не такой или сякой тип, такое или сякое сочетание забавных, трогательных и восхитительных черт. Нет, она создает объемный образ неповторимого человека, подобного которому, может быть, встречала, может быть, сплавила из разных кусочков в тигле своей чуткой, проницательной  актерской души.

Поэтому желание Филомены повидаться перед смертью с сыном не сентиментально, а серьезно. Ее абсолютно индифферентная реакция на то, что сын, оказывается, был гомосексуалистом, - не торжество модной слепоты к сексуальной ориентации, а величие материнского сердца, для которого существуют более существенные подробности жизни ее покойного сына, чем то, с кем он спал (например, она спрашивает человека, встречавшегося с Майклом: «А какое у него было рукопожатие?»), и величие духа, отказывающегося признавать в человеке главенство  физиологии. В сцене, где Филомена прощает Хильдегард, нет благостности – она прощает, потому что так, опять же, велит ей сердце, ну неохота ей, противно держать на эту фанатичку зло, вот и все. Мы видим, как, с какими глазами, какими словами Филомена прощает, и мы верим этому, мы даже думаем, что сами могли бы простить, это возможно, оказывается. И раз так, то этот фильм, в котором монастырь торгует человеческими душами, – всякие пасторы, аббаты и прелаты должны горячо рекомендовать его верующим, потому что несколько плохих монашек – это несколько плохих монашек, тут не нужно обобщать, а одна обыкновенная женщина, простившая причиненное ей огромное зло,  – это доказательство того, что человеческое сердце способно прощать, и тут обобщать можно. Знакомство с таким человеком, как Филомена, даже если это экранное знакомство (Джуди Денч заставляет забыть, что экранное), может сделать человека лучше. Поэтому мы не морщимся, когда циничный журналист в конце фильма выглядит несколько исправившимся. Такое могло быть, да. 

Не знаю, подняли ли аббаты и прелаты возмущенный галдеж вокруг «Филомены». Если они умные люди, то не должны были. Не знаю, дадут ли Джуди Денч «Оскара» 2 марта. Дураки будут, если не дадут.

Нет, дадут, я уверен.