Несколько дней назад показали старый телефильм "Володя большой, Володя маленький" по рассказам Чехова. Действие происходит в провинциальном городке. Софья Львовна, 23-х лет, выходит замуж за  Володю большого - полковника Владимира Никитича, 54-х лет, потому что он  богат, а она не хочет остаться старой девой, и из желания досадить Володе Маленькому - Владимиру Михайловичу, 30-ти лет, филологу (впрочем, без определенной должности), в которого она с детства влюблена. Месяца через два после того, как Софья Львовна  вступила в брак, Володя маленький наносит ей визит (из соображения экономии виртуального пространства несколько купирую состоявшийся между ними диалог):

 - Вот вы, Володя, умный человек, - сказала Софья Львовна, - научите меня. Мне нелегко живется. Научите же... Скажите мне что-нибудь убедительное. Хоть одно слово скажите. 

- Одно слово? Извольте: тарарабумбия.               

- Вы меня презираете, и если б вы знали, как я страдаю от этого!  А если б вы знали, как мне хочется измениться, начать новую жизнь! Я с восторгом думаю об этом. Быть хорошим, честным, чистым человеком, не лгать, иметь цель в жизни. 

- Ну, ну, ну, пожалуйста, не ломайтесь! Не люблю! - сказал Володя, и лицо его приняло капризное выражение. - Ей-богу, точно на сцене. Будем держать себя по-человечески. 

Чтобы он не рассердился и не ушел, она стала оправдываться и в угоду ему насильно улыбнулась, и опять заговорила про то, как ей хочется решить вопрос своей жизни, стать человеком. 

- Тара... ра... бумбия... - запел он вполголоса. - Тара... ра... бумбия! 

И неожиданно взял ее за талию.

Дальше все банально. Володя маленький пришел к Софье Львовне еще несколько раз, а потом перестал. Спортивный интерес переспать с женой друга, которой он раньше как женщиной совсем не интересовался, удовлетворен. Володя большой никогда об измене Софьи Львовны не узнает. Тарарабумбия. Коротко, просто и страшновато. А еще мне кажется, чем-то этот рассказ напоминает стихотворение Блока:

                                                 * * *

                     Превратила все в шутку сначала,

Некое интегральное слово, ключ к поведению блоковской и чеховской героинь – "мятущаяся женственность". Схожесть и в том, что ни у Блока, ни у Чехова совершенно нет описания их внешности. Это как бы "женственности" в чистом виде, энтелехии женственности. В обоих случаях - ступени поведения героинь противоречивы, с резкими перепадами из одной крайности в другую, причем в поведении есть нечто жалкое. Но есть и различия.
У Блока эта жалкость - как бы присущая женщине вообще, жалкость трогательная и обаятельная, и такая, которая, может быть, не ощущается самою женщиной, а есть проекция жалостливого отношения к ней мужчины (такого отношения, как у Пастернака, который не смог дочитать на вечере место с Гретхен из своего перевода "Фауста", потому что заплакал). Для Блока женщина из этого стихотворения - как бы сама жизнь с ее налетом вульгарности и суетливости, но и  ее очарованием. Художественная сверхзадача Блока в том, чтобы показать: в конце концов женщина-жизнь уходит, ускользает, не сумев его, холодного, заманить в свои сети, и он принимается за свое старинное и нечеловеческое дело - сочинительство.
У Чехова же Софья Львовна лишена обаяния, ее жалкость - какая-то просящая, нищенская и "нечистая" - см. в конце рассказа: «Заезжая почти каждый день в монастырь, она надоедала Оле, жаловалась ей на свои невыносимые страдания, плакала и при этом чувствовала, что в келью вместе с нею входило что-то нечистое, жалкое, поношенное". Оля – воспитанница родителей Софьи Львовны, недавно ушедшая в монастырь. Софья Львовна немного завидует ей и сама подумывает, не стать ли ей монашкой. Но этого, конечно, не случится, потому что такова уж она, что никакие ее намерения не осуществляются - или осуществляются ровно наоборот. Кроме того, она, видимо, еврейка. (В русской литературе конца XIX века еврейство часто сопутствовало образам нервных, болезненных и истерически-возбудимых женщин. Такова Анна Петровна, урожденная Сарра Абрамсон,  в драме Чехова «Иванов». Сам Чехов едва не женился на дочери богатого московского адвоката Дуне Эфрос: дошло до помолвки, и по-видимому, только нежелание Дуни креститься предотвратило брак. Именно предотвратило: впоследствии Чехов вспоминал этот роман как кошмар).  Автор описывает Софью Львовну холодно, как врач осматривает больную. При этой холодности, при том, что не дана, повторяю, ни одна внешняя черточка героини (других персонажей, менее важных, можно представить, С.Л. - нет) - получается, что перед нами как будто не женщина, а мятущаяся, жалкая, грешная и одинокая женская душа. Тут я вынужден сказать что-то мне самому не совсем ясное и спорное. Мне кажется - жаль, не могу подкрепить это чьим-нибудь авторитетным мнением - что терзания душ человеческих, с религиозной точки зрения, достойны сострадания, пока они в телах; оставшись же сами по себе, они объектом сочувствия быть перестают, становясь лишь объектом суда.

Или - объектом созерцания высокого искусства, которое (созерцание искусства) выше простого сочувствия. Так Флобер относится к Эмме Бовари. И так Чехов относится к С.Л. В обоих случаях - натурализм, но натурализм как бы на пределе: заурядная, страстная и нечистая душа, видная во всей ее земной жалкости, но видная не с земли, а откуда-то сверху, как бы накануне последнего суда. Натурализм на грани мистики в духе искусства позднего 19 - раннего 20 века: Флобер, Ибсен, Мунк, ранний Пикассо, Чехов. Впоследствии эту традицию продолжил Бергман.
                                                              2.

Что же касается фильма - я недаром написал, что он поставлен «по рассказАМ Чехова»: кроме «Володи большого и Володи маленького», использованы и несколько других. Фильм, по сравнению с рассказом, "удлинен" (укорочено только название). Криштофович, сам написавший сценарий, удачно вкомпоновал кусочки из других произведений Чехова. Есть сцена посещения "молодых" отцом Софьи Львовны, который в рассказе отсутствует, а в фильме Львом Андреичем окрещен (раз Андреичем, стало быть, и впрямь окрещен). Его играл артист театра "Современник" Вокач, очень умелый, мастер тонких интонаций. В этом фильме он разговаривает немного дурашливо, где надо и не надо прибавляя «с» в конце слов, как делали в ХIX веке. В рассказе только один визит Володи маленького (Олег Меньшиков), в фильме два, причем в добавленном к Чехову втором В.М. как будто немного все же влюблен в Софью Львовну: когда она говорит, что им не надо встречаться, он кажется искренне огорченным. Это придает Чехову еще большую чеховскость: вот вроде развратник, ан нет... многогранны существа человеческие! Есть неизвестно из какого рассказа взятая большая сцена: С.Л., В.Н., В.М. и еще одна дама играют в карты,  в какую-то, верно, старинную игру – баккара, канасту... ну я в картах не очень разбираюсь. Есть и более существенное по отношению к рассказу вкрапление: оказывается, С.Л. не хочет спать с В.Н. Точнее, в рассказе она тоже не хотела, но было ясно, что спит, и к тому же муж терзает ее, старый конь, нещадно. В фильме, судя по всему, она еще ни разу ему не отдалась, ссылаясь на всякие хвори. В.Н. терпит, старается относиться с юмором. Добавлена сцена (интересно, тоже из какого-нибудь рассказа Чехова или Криштофович сам  досочинил?), где В.Н. вкрадывается в спальню С.Л. одетый турком и смешно с турецким акцентом сам с собой разговаривает – впрочем, С.Л. и турку не дает. Временами терпению В.Н. приходит конец, он сердится, но, конечно, сдержанно, как подобает русскому офицеру хороших кровей. Это очень тонко сделано (В.Н. играет Ростислав Янковский, иногда заменявший Олега, когда тот не мог сняться). По фильму, С.Л. (Ольга Мелихова) так свежа, неопытна и наивна, что ее безответственное отношение к супружеской обязанности не кажется чем-то из арабских сказок, а вполне психологически замотивированно*. В картине вообще много психологических тонкостей, например, напряженный, полный подтекста разговор С.Л с В.Н. перебивается, как морзянкой, дробью бьющейся в руке мужа о фарфоровую чашечку серебряной ложечки. Кстати, вот ассоциация: фильм и в целом похож на изящную фарфоровую чашечку. Эти темноватые, немного дымные комнаты. Белейший снег (мне пришло в голову: а ведь по этому снегу ни разу не ступал большевик!) Поленья догорают в печи с хорошим таким дореволюционным хрумтом. В.Н., заскочив домой из полка в обеденный перерыв, укладывается часик вздремнуть на кожаном диванчике: из-под одеяла уютно торчат шерстяные носки. (Мне воображается, что Никита Михалков любит так отдохнуть посреди дня на Николиной горе. Вообще в фильме много перекличек с Михалковым – ну да не худший пример для подражания). Финал картины особенно хорош: камера панорамирует по анфиладе комнат, и под звуки фортепиано (замечательная музыка Вадима Храпачева) мы видим за окнами квартиры смену времен года: зима, весна, та-та, и снова зима... Последний кадр: веранда, засыпанный снегом ломберный столик (ну я не знаю точно, ломберный или нет, но мне кажется, что ломберный). Понимаете? Время летит! Не оглянешься – и святки! А жизнь была напрасна, а жизнь была прекрасна... и она проходит, проходит наша жизнь, господа! Как грустно, в сущности!

... Это верно, жизнь проходит. Но фильм Криштофовича, он все-таки про что? Хор голосов: «Господи, неужели непонятно? О жизни! Как она... проходит! Тонкая, психологическая, настроенческая картина. Истинно чеховская...» Прекрасно, господа. Но у Чехова в каждом рассказе  настроение свое и смысл особый, он "психологичен" не вообще, а конкретно: не в его правилах было размазывать настроенчески-психологическую кашу по тарелке. И он к тому же не делал непременно читателю "красиво". У советских режиссеров, снимавших фильмы по русской классике, кроме своих конкретных задач, всегда была одна общая: показать, как до революции было прелестно. Может быть,  это, а не всякие диссидентские аллюзии, и было главной фигой в кармане - Россия, которую мы потеряли. Но одно дело тургеневское дворянское гнездо, чья увядающая красота и впрямь несла "смысловую нагрузку", другое - чеховский городок, в котором живут три сестры, Ионыч и С.Л.; глядишь на эту киношную милоту недоумевая: и чего они хотели отсюда бежать, какого рожна не хватало? Если понимать этот чеховский рассказ так, как я, то совсем непонятно, зачем "Володе большому, Володе маленькому" Криштофовича пастельные тона, лиричность и плавность: подошла бы, наоборот, рваная черно-белая экспрессивность в духе некоторых картин Эдварда Мунка. Ну сами посудите, есть ли в этом пассаже из финала рассказа хоть намек на пастель:

А ночью опять катались на тройках и слушали цыган в загородном ресторане. И когда опять проезжали мимо монастыря, Софья Львовна вспоминала про Олю, и ей становилось жутко от мысли, что для девушек и женщин ее круга нет другого выхода, как не переставая кататься на тройках и лгать или же идти в монастырь убивать плоть... А на другой день было свидание, и опять Софья Львовна ездила по городу одна на извозчике <...>.

Через неделю Володя маленький бросил ее. И после этого жизнь пошла по-прежнему, такая же неинтересная, тоскливая и иногда даже мучительная. Полковник и Володя маленький подолгу играли на бильярде и в пикет**, Рита безвкусно и вяло рассказывала анекдоты, Софья Львовна все ездила на извозчике и просила мужа, чтобы он покатал ее на тройке. 

                                   

Хор голосов: «Мало ли что кому кажется! А если у режиссера свое прочтение? И надо ли вспоминать фильм 27-летней давности ради того, чтобы его "раскритиковать"? Что за смысл? О мертвых - хорошо или ничего. Дай-то бог, чтоб теперь кто-нибудь сделал что-то хоть близкое по мастерству!»

И это верно. Дай-то бог. У Леца есть афоризм: «Я достиг дна. В это время снизу постучали».

 * В рассказе С.Л. нисколько не наивна: 23 года в чеховские времена не были юным возрастом, как сейчас. Володе маленькому 30 лет - далеко уж не молод (Чехов не дожил до 45-ти). Олегу Меньшикову "по жизни" было в 1985-м году 25, а если опять учесть разницу в скорости старения людей 19-го и 20-го в.в., то его В.М. моложе В.М. из рассказа лет на пятнадцать. Поэтому его герой - не убежденный развратник, а розовощекий усатенький фат, и в его устах "тарарабумбия" звучит чириканьем зеленого легкомысленного воробышка, а не карканьем зрелого циничного ворона: две очень большие разницы! (Не поверите, но в фильме сценарист присочинил ко второй "тарарабумбии" Володи маленького целый веселый куплетик).
** Так вот в какую игру они играли!