Вуди Аллен уникален тем, что это большой кинорежиссер и крупный писатель-юморист. Он не маньяк чистоты киностиля, и тем более не был таковым в молодости, пока не перебесился. В «Энни Холл», одном из его самых знаменитых и самых любимых американцами фильмов, он обращается с реальностью, как ему заблагорассудится: флэшбеки (возвращения в прошлое), удвоение действующих лиц, визуализированный поток сознания, в том числе и видения вполне ирреальные, - такого в картине полно, но зрителям не приходится напряженно ломать голову, как если бы они смотрели «Зеркало», «Прошлым летом в Мариенбаде» или «Земляничную поляну». В данном случае все принимается легко и радостно: это чистая игра, балдеж, ну что-то типа анекдота, в котором всякая небывальщина может случиться, однако же, если ты не отмороженный какой-нибудь, то не будешь переспрашивать, как это у чувака повязка с головы на левую ногу сползла. Кстати, герой фильма Элви Сингер, которого играет сам Вуди Аллен, описывает, как сам оказался в аналогичной, хотя и противоположной, ситуации: несколько лет назад, впервые попробовав крутой наркотик, он попытался снять брюки через голову (с тех пор этими делами и не балуется).

Я сказал – флэшбеки. Они в фильме понятные и смешные. Один пример. Рыжий мальчик в огромных  очках еврейского вундеркинда, при длинном галстуке (это, разумеется, Элви) явился к «шринку» (психоаналитику). Точнее,  беспокойная «идише момэ» насилу приволокла сына: у киндера депрессия, он постоянно думает о конце света. «Это правда?» - спрашивает пациента шринк. «Да. Как мне об этом не думать, если вселенная постоянно расширяется? В конце концов она разлетится к чертям на куски!» «Какое тебе до этого дело? – кричит мама. – Бруклин же не расширяется!» Шринк, жовиальный пузатый дядечка, говорит Элви: «Когда она еще разлетится... Пока что надо получить от жизни максимум удовольствия!» - и раскатисто хохочет. Сунув в карман свои пятьдесят баксов, он с богом отпускает мальчика.  Нельзя сказать, что Элви не внял совету веселого шринка: он таки научился получать от жизни удовольствие. Например, меняет жен, как перчатки (на момент встречи с Энни их было две, и очень классные: у Элви отличный вкус). Например, мимолетные половые связи – тоже с красотками. Он играет в теннис. Он любит тусовки. Сам-то он искренне считает, что расставался с женами по причине роковой некоммуникабельности. Что меняет любовниц в поисках своей сексуальной и духовной идентичности (которую, параллельно, уже пятнадцать лет ищет на диване у другого шринка, втрое более дорогого, чем первый: инфляция, инфляция...)  Что у него сильнейший комплекс неполноценности (он характеризует себя следующей шуткой, позаимствованной у комика Граучо Маркса: «Я не хочу быть членом клуба, в который меня допустят»). Что с сексом у него проблемы. Что он посещает тусовки лишь по необходимости: ведь он артист-эстрадник, из тех, кого в Америке называют stand-up comedians, и его маленькая звездочка, не засвечивайся она периодически на этих тусовках, очень быстро погаснет. И в целом он придерживается печального мнения, что жизнь делится на две части – кошмарную и скверную. 

На самом-то деле, Элви жизнь любит, но любит как бывший еврейский вундеркинд, невротик и комик (назовите мне комика, который не был бы пессимистом или не носил бы его маску). А кроме того –  zeitgeist, дух времени. Быть оптимистом – it’s not cool (не круто) в тех кругах, где Элви вращается. Только дурак может в наше время быть оптимистом, коллективистом и не иметь комплексов/проблем с сексом. (Если же не «по базару», а «по жизни», то наш Элви бычок хоть куда!)

Или вот я сказал – «удвоение действующих лиц». Опять пример. Энни в постели с Элви. Ей все время что-то мешает слиться с ним в экстазе: то шум за окном, то Элви не снял носки, то еще что-то. Элви ничего не мешает – он любит Энни больше, чем она его. Да что значит «больше» - он ее любит, она его нет. Две его еврейские жены, кажется, любили его, принимая не за какое-то экзотическое чудище, а за того, кто он есть: нормального еврейского мужчину, ну разве что слегка  «мышыгене» - но для еврейского мужчины и это нормально. Зато он их не любил: не хотел быть членом клуба, куда его так легко приняли. Энни – из труднодоступного клуба, вот он наконец и втюрился по уши. Она очень хорошая, чистая, добрая. Сошлась с Элви, потому что и он хороший. Интересный такой человек, особенный. Артист. Еврей! Энни приехала в Нью-Йорк из глуши, где евреев никаких не было. Не подумайте только, что она Дуня из Хацапетовки: Энни чистая WASP (White Anglo-Saxon Protestant), и аристократка еще та. Но в метрополисе она попадает в атмосферу интеллектуального брожения. Всё ей тут внове, всё любопытно. Все такие cool (куль-турные!), всё знают и непременно в какой-нибудь или сразу в нескольких областях экспериментируют: в искусстве, в сексе, в еде, в trips (путешествиях в запредельные состояния при помощи химических  веществ). Город такой! Время такое! Эмми пробует себя в фотографии, в пении. (Хвалят. Но Нью-Йорк, опять же, такой город, где никто правды не говорит. И к тому же, кто хвалит ее? Мужчины...) Но вот в сексе по-новому она еще себя не испытала, - а так хочется чего-то другого, непохожего на то, что она уже знает. И тут как раз этот Элви, такой непохожий, еврейский человек! Возможно, он окажется и тем, кто честно скажет ей, талантлива она или нет?  В общем, то, что надо! Но, опять-таки, «по базару» одно, «по жизни» другое: ну не заводит ее этот хороший интересный Элви (как человек то есть интересный, а так... не очень чтобы). Энни самой обидно. А Элви еще обиднее – и, занятый самым увлекательным делом на свете, но не ощущая сотрудничества Энни, он вдруг видит, как параллельно самой себе, делящей с ним ложе, она уютно расселась рядом в качалке и вяжет кофточку. Вот вам и «удвоение действующих лиц».

Желаете теперь пример «ирреального явления»? Стоит Элви в очереди за билетами на новый фильм  Феллини. Сзади него какой-то яйцеголовый, чтобы поразить свою чувиху или вообще припыленный, рассуждает об этом самом Феллини, его экзистенциальных мотивах и т.п. Несет какую-то интеллектуальную пургу и несет, Элви уже его слушать не может. (Не можешь – так и не слушай, скажете? Но Элви же неврастеник – значит, всегда делает не то, что ему приятно, а наоборот). Между тем яйцеголовый по касательной перешел на Маклюэна (который «the medium is the message”) и опять погнал пургу. Элви не выдерживает; «Послушайте, как вы можете говорить о Маклюэне, если ни черта в нем не понимаете!» «Это я не понимаю? Я читаю курс по Маклюэну в Колумбийском университете!» «Ну и что? Давайте спросим у него самого!» Тут из-за афишной тумбы выходит великий гуру левых интеллектуалов Маршалл Маклюэн (настоящий, можете не сомневаться; известно, что Аллен предлагал появиться из-за тумбы Феллини, но тот вежливо отказался) и отчетливо говорит этому ослу: «Все, что вы только что говорили обо мне –  чушь собачья».  И возвращается за тумбу. 

Все это очень смешно, но фильм, в общем-то, о несчастной любви. Элви впервые влюблен по-настоящему. Когда Энни говорит, что хочет переселиться к нему, он чего-то там вякает, что в таких случаях положено вякать умным серьезным людям: сперва нам надо определиться насчет глубинных целей наших взаимоотношений, бла-бла-бла,  но на самом деле он рад, счастлив даже.  Кстати, Эмми очень легко и быстро приняла решение к нему переселиться. Не подумайте, что она авантюристка какая-нибудь, или ей выгодно не платить за квартиру – кажется, она побогаче Элви будет, - или хочет выйти за Элви замуж, чтобы получить нью-йоркскую прописку: такой проблемы перед жителями Нью-Йорка  не стоит, поверьте. Но я же сказал: Элви понравился ей. А раз так, чего тянуть кота за хвост? Эмми ведь очень простая – такая простая, какой может быть только аристократка. И она чудаковатая: водит машину, как будто впервые села за руль, носит галстуки и мужской джемпер в стиле «кардиган» (после фильма по Америке прокатилась женская мода на такой стиль), - и это тоже беззаботное, непретенциозное своеобразие человека, которому нет необходимости тревожиться, что о нем «подумают люди». Да, чудаковатость аристократки - непритворная, но без потери трезвого  чувства реальности; форма расслабленности. Когда нужно, Энни вполне способна сосредоточиться. Но вернемся к сюжету: переехать-то девушка к Элви переехала, но полюбить не полюбила. И Элви очень больно. И Энни тоже больно. Что поделаешь – жизнь. Больно, но трагедии нет. Потому что - жить очень интересно, и даже в моменты полного, казалось бы, выпада в осадок не теряется ощущение, что много еще всякого впереди. Такой фильм – как грустно-веселая песня. 

Значит, Энни в конце концов от Элви уходит. Она честна и непосредственна, не оторва, не золотоискательница и не стерва, она... еще опаснее –  перед нами очень, очень женственная женщина, то есть такая, которая никогда не знает, в какую сторону завтра повернется ее душа. Она старается, старается контролировать свою жизнь. Понимает, что Элви чудный. Поэтому роман с ним долго тлеет. Однажды ночью она звонит ему: срочно приезжай! Он является весь в мыле... оказывается, у нее в ванной завелся паук, она уже третий день не принимает душ! Мачо Элви ликвидирует зловещее насекомое - надо посмотреть, как это еврейское несчастье справляется с опасной миссией: все полочки в ванной опрокинул. А потом Энни говорит: не уходи, мне без тебя плохо!

Но всё равно – прошлого не вернуть. Энни никого не ищет, но такая, как она, долго в одиночестве не останется. Находится некто, певец, руководитель рок-группы или чего-то в этом роде (а играет этого некто не кто-нибудь, а сам Пол Саймон!), который предлагает ей переехать на запад, в Лос-Анжелес (это, разумеется, чисто деловое предложение: он слышал, как Энни поет – она отлично впишется в группу). Предложение, от которого невозможно отказаться.

Через некоторое время,  заскучав так, что любой шринк бессилен, Элви навещает Энни, но ничего хорошего из этого визита не выходит. Эмми даже не захотела с ним в последний раз переспать. Она уже глубоко увязла в репетициях группы (кажется, она действительно умеет петь!) и в отношениях с ее руководителем, без которых, конечно, не обошлось. У нее почти нет времени для бедного Элви. И вообще, ему в Лос-Анжелесе некомфортно. Здесь все такие загорелые, обветренные, расслабленные - кажется, никто из этих небожителей не знает, кто такой шринк! Короче говоря - не еврейский город. И  бедный Элви несолоно хлебавши возврашается в свой еврейский New York (недаром некоторые жители Техаса или Оклахомы называют его Jew York).  Теперь его роман с Энни действительно окончен, надо начинать новую главу.

Это совершенно не социальная картина. Жанр ее определяется в киносправочниках как «романтическая комедия». Так это или не так, не знаю: «Энни Холл» - такой своеобразный, раскованный и без претензий новаторский фильм, что не принадлежит полностью ни к какому классическому жанру. Но, во всяком случае, это скорей уж романтическая комедия, чем реалистическая драма.

И тем не менее, не все так просто: «Энни Холл» отнюдь не герметичный, изолированный от ветров реальности фильм.  

Вода в одной точке не кипит, а кипит равномерно по всей кастрюле. Неким таинственным образом пора хиппи в США совпала с советской оттепелью. В СССР в это время вышли такие счастливые, легкие и беззаботные фильмы, как «Я шагаю по Москве», «Человек идет за солнцем», «Семь нянек», «Айболит-66», «Три плюс два». Отвязность Аллена, конечно, отличалась от отвязности Данелии или Ролана Быкова в той же мере, в какой лозунг "Make love, not war!" отличался от лозунга «Возвратимся к ленинским нормам партийной и общественной жизни!»  Но все-таки и на востоке, и на западе наблюдалось что-то схожее: раскрепощение (если исходить из степени исходной зажатости, то, может быть, советские гайки были отпущены даже на большее число витков, чем американские). Увы, в русской зоне «кастрюли» - или «всемирной деревни», по выражению того же Маклюэна - хорошее всегда закипало позже и остывало раньше, чем где бы то ни было в других цивилизованных зонах. И все-таки даже в СССР остывание произошло не вдруг: промежуток между 64-м и 68-м годом был мостиком между «временем надежд» и «временем полной безнадеги»». Советские кино еще не окончательно «впало в хандру», но и былой беззаботности уже как не бывало: вспомним такие картины, как «Июльский дождь» Хуциева, «Долгая счастливая жизнь» Шпаликова, «Короткие встречи» Муратовой или «История Аси Клячиной» Кончаловского. Недаром все они, кроме первой, не вышли или фактически не вышли на экраны: идеологические ищейки правильно ощутили в них недостаток оптимизма или явно выраженную грусть. По ту сторону железного занавеса «время больших ожиданий» тоже миновало, и хотя мера оптимизма, конечно, никогда не определяла прокатную судьбу французского, итальянского или американского фильма, «жизненный тонус» западного кино также понизился, что нашло отражение в картинах Антониони, Трюффо, Альтмана, Копполы, Богдановича или того же юмориста и весельчака Аллена.

Конечно лучи сегодняшнего дня, проходя через  фильмы Вуди, преломлялись сквозь призму его стиля. Он упорно отрицал, что «Энни Холл» - фильм автобиографический. Однако имя и фамилия героини – это подлинная фамилия  Дайан Китон и прозвище, которым ее звали домашние. Не может не прийти в голову и аналогия между неудачным романом Элви и Энни и оборвавшейся за несколько лет до выхода фильма связью между Вуди и Дайан. Но дело даже не в этом. Да, это лирический, личностный, интимный фильм. И все же... Я сказал: «60-е... отвязное, бесшабашное время». Но что такое «отвязность» и «бесшабашность» - не в  личностном, а в социальном плане? Если брать СССР, то эти настроения проявились там в предельной форме после Октябрьской революции: семейные связи, место, где ты родился (то, что называют «малой родиной»), национальная  культура, сама национальность, - все это на время потеряло всякий смысл. Перемены 60-х были менее радикальны, но и в этот период все перечисленные ценности стали девальвироваться: на первое место выдвинулись сплоченность вокруг неких новых интересных и заманчивых целей, дружба, коллективизм и чувство будущего. А потом - опять спад и возвращение к ценностям традиционным. 

Я к чему клоню? Нет, Энни бросает Элви не потому, что он еврей. Но Элви ощущает себя евреем и видит свою лишенную взаимности любовь как любовь еврея к американке... американской мечте. Энни Холл, именем которой назван фильм, – для Элви она останется в памяти некоей бегущей по волнам Фрези Грант из гриновского романа: существом легким, очаровательным и неуловимо-недосягаемым. Почему же Энни недосягаема? И недосягаема ли она только для Элви – или для любого мужчины? Это неизвестно, однако Элви кажется - для него. Потому что он, что ни говори и как ни крути, был и остался еврейским шлимазл. Если, вопреки возражениям Вуди, это все-таки фильм с автобиографическим уклоном, то очень знаменательно, что, при всем своем звездном статусе, при том, что никто и не думал напоминать Вуди Аллену, что он не Вуди, а Аллан, сын Мартина и Нетти Конигсберг, ему самому хотелось возбуждать в себе память об этом, чтобы она жила и не уходила. Должны повеять холодные ветры, чтобы человку захотелось укрыться за родовым древом.
И еще одно. Без всякой натужной символики все-таки символично, что Энни Холл "перебегает по волнам" с востока на запад, из Нью-Йорка в Лос-Анжелес. Ее ведь всегда заносит туда, куда устремлены преобладающие ветры. Нью-Йорк -  напряженный интеллектуализм, бури душевные, комплексы, брожение умов. Лос Анжелес - кайф, жизнь ради жизни.  Энни Холл в Лос-Анжелесе - значит,  настало время, чей главный лозунг - "жить чтобы жить". Дерганый, насквозь духовный Элви такого лозунга не принимает и остается в Нью-Йорке. Ах, мой милый Августин, все прошло-прошло...