Новый фрагмент
| Главная » Новые фрагменты » Федерико ФЕЛЛИНИ |
"Амаркорд"
|
Фрагменты 1 и 2
Фрагмент 3
Однажды какой-то интервьюер пристал к Норману Мейлеру: «А что вам не нравится в Америке? Что заставляет тревожиться за ее будущее? Терроризм?» «Нет, терроризм всегда был». «Наплыв иммигрантов?» «Это не страшно: перемелется, мука будет». «Внешний дефицит США?». «Ничего, умные финансисты как-нибудь найдут из этого выход». «Так что же тогда? Неужели вас ничего не тревожит?» «Почему же? Очень даже тревожит. Пластиковая мебель повсюду, особенно в школах». Великий писатель не шутил. Кто знает, не возникает ли год из года повторяющаяся резня в школах, когда некий подросток, покосив изрядное число одноклассников, убивает и себя, - не рождается ли она из смертной скуки этой пластиковой мебели, пластиковых улыбок учителей, пластиковой политкорректности преподавания?
У художника на всё свой угол зрения. «Амаркорд» называют самым политически-ангажированным фильмом Феллини, антифашистским фильмом. Может быть, и так. Но, с другой стороны, Феллини в «Амаркорде» остается узнаваемым, он тот же, что и в своих «неангажированных» картинах. Если он и касается в данном случае темы фашизма, то объясняет его как феномен той самой Италии, которая представала в «Белом шейхе», «Маменькиных сынках» или «Риме». Нисколько не превратясь в политика или социолога, он и на этот раз ткет свой мир из столь свойственных его душе юмора, проницательности, лиризма и чувства красоты. Фашизм по-феллиниевски, каков бы он ни был – то есть, разумеется, он очень, очень плох, – тем не менее не есть нечто свалившееся на Италию с небес: он возник из особенностей итальянской жизни и итальянского характера. Как это показано в «Амаркорде», он вылупился из тоски провинциальной жизни, смертной тягомотины школьных уроков, стихов Д'Аннунцио с их коктейлем из мифотворчества и невротизма, спертой сексуальности мужчин, эротического фантазирования подростков (сцена мастурбации Титты и его друзей в автомобиле начисто исчезла из «Амаркорда» в советском прокате), мечтательной лени, истомы летних вечеров, уличной пыли, пропитанного морскими испарениями жаркого воздуха.
Чеховские сестры Прозоровы, истосковавшиеся в своей глухой Перми, рвались, да никак не вырывались, в Москву. Более решительные и горячекровные итальянцы, одевшись в черные рубахи, из всяких заштатных Римини (родной город Феллини и место действия «Амаркорда») пошли маршем на Рим. Сердца трех сестер растревожили офицеры местного полка, который в конце пьесы уходит из городка. Мимо Римини время от времени тоже проходит, проносится, проплывает нечто недосягаемое и невообразимо прекрасное. Проходит – направляющееся куда-то к сердцу страны воинство чернорубашечников, проносится – автогонка, а проплывает – и это центральный эпизод фильма – тридцатиэтажный (!) пассажирский лайнер «Рекс» - «король океанов, великий символ великого режима». И все жители Римини выезжают на лодках в море, чтобы поближе увидеть это диво. В ожидании корабля мечты люди, серьезные, торжественно притихшие, делятся друг с другом своими собственными мечтами, – и оказывается, хоть некоторые из них раньше казались странными карикатурами, что мечты у них трогательные, нормальные, людские. «Мы отдохнем, мы отдохнем, мы увидим небо в алмазах» - говорила девушка в финале «Дяди Вани» Пока корабль еще не появился, отец Титты, прежде не проявлявший склонности к мечтательности, размышляет вслух: «Миллионы, миллионы звезд! Я иногда спрашиваю себя: как это все там держится?»
Вообще фильм, до эпизода встречи «Рекса» подчеркнуто стилизованный (ни один эпизод этой картины о Римини не снимался в Римини: городок был построен в павильонах как зримое воплощение детской памяти Феллини о его маленькой родине), гротескный, сатирически заостренный, но все же сохранявший черты реализма, не отрывавшийся от местной почвы, с момента выхода-выплыва горожан в море приобретает черты сюрреалистические. Мы начинаем видеть городок как бы из космоса. Сатирические краски полностью исчезают – всё становится теплей, грустней, лиричней.
На город одна за другой обрушиваются атмосферно-климатические напасти. Сначала падает небывало густой туман, в котором до каждого камешка, до тошноты знакомый Римини становится неузнаваемым; «Все вдруг исчезло, - удивленно произносит проживший в городке весь век старичок, – люди, деревья, вино... Я заблудился, никак домой не попаду». (Нельзя тут не вспомнить норштейновского «Ежика в тумане», вышедшего – говорю без всяких намеков, чисто для информации - двумя годами позже, в 75-м году).
А потом – в самую макушку лета вдруг начинает идти снег! Да какой - невиданно обильный даже для зимы! И опять все преображается – снова причудливо, но на этот раз счастливо, празднично причудливо: весь Римини сверкает веселой ангельской белизной, ребята кидают снежки в красивую попу хохочущей, задорной Градиски, известной местной давалочки («Градиска» примерно и значит – «На пожалуйста!»). А Титта шагает вдоль снежных коридоров в больницу к матери: во время лодочного плавания к «Рексу» она простудилась (зря отказывалась надеть предлагаемую мужем кофточку). Как вскоре выяснится, сегодня Титта видит ее живой в последний раз. То ли он предчувствует это, то ли так умиротворяюще подействовал на него проход по белому городу, - но больше нет распираемого гормональными бурями бамбино-переростка. Титта ласков, спокоен и тих. Светлая больничная палата, снежный летний день: на таком фоне он, наверное, и запомнит маму навсегда. Вспоминаются стихи Маршака:
Добавлю от себя: в эти редкие моменты взгляд бывает не только "просторен и тих", но и отстранен: такова парадоксальная, будто взгляд из бинокля одновременно через приближающие и удаляющие линзы, природа всякого любования. И сам Феллини, по мере того как картина склоняется к концу, все более явственно смотрит на созданный им мир Римини так же, как Титта смотрит на свою умирающую мать. В своей финальной части, в трех эпизодах, которые мы предлагаем вниманию наших читателей-зрителей, феллиниевский Римини становится похожим на другой городок, реальный или нет, но ставший реальным силой могучей художественной фантазии. Это Макондо – город «Ста лет одиночества» Маркеса. Тот же застывший в вечности и в то же время стремительно меняющийся топос: так кажется неподвижным вращающийся пропеллер. Те же социальные катаклизмы, напыщенно и патетически воспринимаемые их свидетелями и участниками как эпохальные, ключевые моменты мировой истории, но растворяемые ходом времени, как политая водой песочная башня. Те же обрушивающиеся на городок из космоса напасти. И то же воспарение по ходу вещи от смешного к печальному и от реальности к мифу.
 Автор С. Бакис
 | |
| Просмотров: 2956 | Комментарии: 1 | Теги: | Рейтинг: 5.0/1 |
| Всего комментариев: 1 | ||
| ||
0