«Фанни и Александр» - прощальный фильм Бергмана, после него он собирался больше не работать в кино. Потом не выдержал, снял еще несколько картин. Но это уже были, так сказать, easy pieces: легкие, постановочно и душевно не крайне обременительные вещи – как бы фильмы-послесловия.

 

«Фанни и Александр» - большая картина-прощание. При этом она тоже по-своему легкая. Это легкость не эскиза или зарисовки, ведь перед нами монументальный фильм-роман. Просто прощание Бергмана с миром не тягостно, легко. В нем нет надрыва, который прежде был часто свойственен ему как режиссеру. И вместе с тем – Бергман и здесь до последней капли остается самим собой, художником, бесстрашно касающимся трудных, часто неразрешимых проблем человеческого бытия. Вообразим: прощаются мужчина и женщина. Они любят друг друга, однако отношения их сложны, мучительны. Но – поезд вот-вот отойдет, и они просто целуются, говорят друг другу какие-то хорошие слова. Примирения, на самом-то деле, нет, разрывающий их сердца конфликт не разрешен, но – поезд вот-вот отойдет... Так и Бергман не хочет, уходя, оставить своих зрителей на краю экзистенциальной бездны.

 

Вначале показано праздничное сборище в доме фру Хелены Экдаль (Гунн Вальгрен), бабушки десятилетнего Александра (Бертил Гуве) и его сестренок Аманды и Фанни. За столом – бабушка, отец (Алан Эдвалл), мать (Эва Фрёлинг) и многочисленная родня, где каждый полон энергии и радости жизни, словно веточка здорового, мощно разросшегося дерева. Это 1907-й год. «Будденброки» Томаса Манна вышли в 1901-м. В романе Манна и киноромане Бергмана почти одно и то же время – 20-й век с его страшным ускорением, когда полдесятилетия многое меняют, еще по-настоящему не наступил, - и похожие семьи: состоятельные, дружные, благополучные кланы. Только Экдали более непринужденны, отношения родичей друг с другом раскованнее, шутки рискованнее; некоторую даже атмосферу богемности вносят папа, мама и бабушка, в прошлом или настоящем актеры. Шумно, весело, тепло, уютно – хорошо! Правда, дела в театре, где господин Экдаль еще и директорствует, идут неважно, зал в последнее время полупуст, и он изрядно нервничает. Но, бог даст, как-нибудь обойдется, устроится. Не хочется думать о неприятном сегодня, в светлый канун Рождества.

 

Вскоре отец внезапно умирает. Его смерть – для семьи не только естественное горе, но и пролом, окно в черное пространство реальности, откуда одна за другой начинают лезть всякие беды и злоключения. Мама вскоре выходит замуж за епископа Вергеруса (Ян Мальмшё). И что ее потянуло к этому суровому господину, ничуть не похожему ни на отца, ни на нее самое? Да наверное, вот это и потянуло. Епископ – человек, в котором есть то, чего ей так не хватает - он всегда точно знает, что правильно на этом свете, а что нет; именно такой человек и нужен женщине, оставшейся с тремя несовершеннолетними чадами на руках.

 

Оказалось, что Вергерус слишком уж точно знает, что правильно, что нет. Его знание запрещает иные мысли, иные точки зрения. А так как, по чуть измененной формуле Декарта, мы существуем в той мере, в какой мыслим, - Вергерус запрещает принятой им в свой холодный дом четверке право на жизнь. Особенно много сил ему приходится тратить на пресечение жизни Александра, мальчика упрямого, дерзкого и склонного к пустой, болезненной даже мечтательности. О средствах, которые Вергерус употребляет, чтобы пока не поздно наставить приемного сына на путь истинный, лучше не говорить, настолько это неприятно. И нельзя сказать, чтобы Его Высокопреподобие проявлял жестокость как садист какой-нибудь: собственная твердость дается ему, право, ценой гораздо больших душевных страданий, чем те физические, которые он вынужден причинять ребенку. Только это (то есть что муки душевные заведомо тяжелей мук телесных) и дает ему, поймите же, моральное право на его, скажем так, праведные расправы! Что поделаешь, иногда для устранения запущенного гнойника приходится прибегать к скальпелю!

 

В общем, очень скоро фру Экдаль осознает, что, соединившись с Вергерусом, она не просто совершила ошибку, а по собственному выбору заключила себя и детей в тюрьму. И как из всякой тюрьмы, уйти из Вергерусова узилища нельзя – из него можно только бежать. Подробности побега опять пропускаю. Скажу лишь, что с этими подробностями в фильм Бергмана входит атмосфера необъяснимого и мистического, которая еще более сгущается, когда Александр обретает временное пристанище в доме своего освободителя – коммерсанта Исака Якоби (Эрланд Юзефсон). Ощущение реальности происходящего ослабевает, явь причудливо смешивается со сном. В своем обиталище, смешении захламленной антикварной лавки и запущенного жилья, пожилой добродушный человек, давний друг семейства Экдалей приобретает черты каббалиста, может быть, и впрямь члена какой-то могущественной зловещей ложи. Племянник Исака молодой приказчик Арон оказывается неким магистром кукольных дел, вроде гофмановского Дроссельмейера, он пугает Александра только что изготовленной говорящей марионеткой. «Ты сказал, что всю ночь работал. А я видел, как ты храпел в спальне твоего дяди». «Есть много странных, необъяснимых вещей. Особенно ясно это видишь, занимаясь магией». Лавка с ее сваленными горой артефактами заморских стран превращается в учебник истории мира, в спрессованную, как напластования горных пород, модель глубинного сродства Востока и Запада, иудаизма, магометанства и христианства. Продвигаясь на ощупь во тьме коридоров, Александр набредает на дверь, отворять которую Исак не велел. Не удержавшись перед запретным порогом, он оказывается в комнате, где обитает младший брат Арона, юноша по имени Измаил, чернокнижник, оккультист и мощный медиум. (Это в надежде хоть чуточку поубавить его опасную мощь старый Якоби, смешной, и запер его под замок!) Измаил угадывает тайное желание Александра погубить ненавистного врага; Александр, в свои десять лет уже достаточно затвердевший слепок христианской морали, отчаянно отрицает и ненависть, и жажду мести , но - «Поздно. Я знаю твое желание», - смеется Измаил. И в то же самое время в доме епископа загорается пожар, чье пламя сжигает Вергеруса заживо.

 

Начало знания о сакральном единстве мировых культур; инициация в сферу оккультного; догадка о материке подсознательного, свернувшемся в темных подвалах собственной души, - все это приходит к Александру в одну ночь.

Для «казуса Александр» стихи Пастернака надо обратить из перспективы в ретроспективу, вместо «грядущей» сказав «минувшей», вместо «пришедшее» - «прошедшее». К тому же следует изменить колорит: чародеи, в чьих делах оказывается невольно замешан Александр, – не светлые рождественские маги, а колдуны, волхвующие в смутной зоне по ту сторону добра и зла.

 

С такими уроками, да плюс еще жестокий опыт соприкосновения с последовательным, беспощадным и убежденным в своей праведности злом в облике Вергеруса возвращается Александр под родные сени, когда его философские приключения (и слава богу, ну их!) приходят к концу.

 

Экдали вновь под гостеприимным кровом фру Хелены. Всё как было, и мама рядом, только вот отца нет рядом с ней. Все снова вместе, всё темное, смутное и тяжелое, что принес минувший год, слава богу, позади!

 

Но позади ли? Александр теперь знает - нет, оно притаилось в углах родных комнат, заглядывает в окна из вечерней полутьмы.

 

Есть повесть Генри Джейса «Поворот винта». Она о неустойчивом балансе добра и зла, о хрупкости запоров, держащих взаперти демонов: стоит открутить винт на лишний виток, и злые силы, хохоча, вторгнутся в дом. «И от судеб защиты нет»... Александр понял это: жестокая школа жизни научила, а еще - этот мальчик, alter ego Бергмана, наделен задатками художника, человека, особо чуткого к ветеркам из зазеркалья. Обыкновенные же люди о том, что «по ту сторону», стараются не думать, инстинктивно догадываясь, что само думание про такое может тоже оказаться поворотом винта. Вот что неожиданно произносит за праздничным столом веселый бабник и балагур, дядюшка Густав Адольф (Ярл Кулле): «Мы, Экдали, пришли в этот мир не для того, чтобы разгадывать его загадки. Для подобных дел мы не снабжены нужными аппаратами. И поэтому к черту большой мир! Мы будем жить в нашем маленьком, маленьком мирке. За него мы будем держаться, его будем возделывать и украшать». Что-то подобное говорили персонажи Горького, проходившие по категории «мещане», не так ли? Боролся с ними Алексей Максимович, боролась власть советская, а они, оказалось, неистребимы. Потому что то, что называют мещанством – просто защита маленького человека от фатума, от божьих прихотей, от всех злых напастей, караулящих за окном и за углом. Как еще оборониться от всего этого людям, если не взяться покрепче за руки с близкими, сомкнуть маленький круг, замкнуть на два ключа дверь и вместо блоковского «ветра, ветра на всем белом свете» прислушиваться к сверчку на печи?

 

Сверчок на печи. Ленин возмущенно вышел из зала посреди спектакля МХАТа Второго по рассказу Диккенса с таким назаванием. Что же его так разозлило? Да уловил, верно, что цвириканье этого проклятого насекомого заглушает «Интернационал». И вообще, Ильич кто? Эмиссар бесов. А сверчок кто? Посланник авгуров и ангелов.

 

Как святочные рассказы Диккенса, как, в сущности, все книги этого великого утешителя, «Фанни и Александр» - страшная сказка, заканчивающаяся благополучно. Ничто, на самом-то деле, в мире не изменилось со времен Диккенса. Запоры ото зла в нашу высокотехнологичную эпоху если не те, что сто пятьдесят лет назад, то только потому, что еще больше проржавели. Но поезд Бергмана уходил, поезд уходил. И на прощанье ему захотелось рассказать нам длинную жуткую сказку со счастливым концом.

 

А еще... Ночь. Дети уложены спать, но веселье взрослых в самом разгаре. Они не обращают внимания на легкий запах керосина, проникающий в гостиную. Это Александр тайком включил laterna magica и смотрит с сестричками чудесные картинки. Мальчик вырос, но, в отличие от большинства взрослых, не расстался с волшебным фонарем. Под старость он включил его опять, чтобы проститься с прошлым, с детством, с уходящим веком. Самому на все это в последний раз поглядеть и людям показать.

 

     

  

 

 

Автор С. Бакис