Председатель Совнаркома, Наркомпросса, Мининдела!
         Эта местность мне знакома, как окраина Китая!
                                                 И.Бродский. "Представление"

Фильм поставил замечательный ленинградский кинокритик и киновед Олег Ковалов. Впрочем, кинокритиком он был тогда, когда делал этот фильм, свой режиссерский дебют. Теперь, сняв еще несколько картин, Ковалов уже известный, пусть в узких кругах, кинорежиссер.

Жанр фильма тоже одним словом не определишь. С одной стороны, фильм чисто монтажный, с другой, игровой и художественный (высоко!). Ни одного собственного кадра Ковалов для фильма не снял. В нем использованы: 1) уйма   кусочков из разнообразных советских киноархивных материалов, охватывающих 20-е – 50-е годы;  2) почти целиком два игровых фильма: один художественный, другой научно-популярный, но тоже игровой, бывают такие. При этом в нем есть  единый герой, проходящий через всю картину, переходящий из художественного фильма в научно-популярный, который тем самым становится тоже художественным. 

Я уверен, что совершенно запутал тех, кто не видел этого фильма. То есть запутал, считай, всех читателей данного текста: ведь этого фильма не видел, считай, никто. Надо объяснить поподробнее.  

Фильм обязан своим существованием чистому совпадению, ну и, конечно, гениальной изобретательности Ковалова. Который посмотрел, во-первых, художественный фильм «Случай с ефрейтором Кочетковым» (реж. Александр Разумный, 1955), во-вторых, научно-популярный фильм «Алкогольные психозы» (1960). В том, что Ковалову попались под руку, то есть на глаза, эти всеми забытые и никому не нужные фильмы, случайности нет: этот человек – великая  архивная крыса. Он готов смотреть все, что угодно, потому что зачарован самой материей синема, любит киногению больше, чем кинофильмы, кадры больше, чем картины; так фетишист может любить чулки женщины сильнее, чем саму женщину.  Совпадение же состояло в том, что роли ефрейтора Кочеткова и спивающегося научно-популярного алкоголика исполнял один и тот же артист, Вадим Грачев. В голове Ковалова проскочила искра: что, если соединить два барахляных  фильма, вроде этот ефрейтор Кочетков во второй половине картины превращается в страдающего белой горячкой алкаша?  Так, так,  так... А есть ли у Кочеткова, этого образцового, примерного военнослужащего, какие-нибудь предпосылки для того, чтобы после дембеля спиться? Есть, еще как есть! 

Тут надо немножко рассказать сюжет. N-ское войсковое подразделение, где проходит действительную службу ефрейтор Кочетков, расположено неподалеку от городка N. Будучи в увольнительной, Кочетков знакомится с женщиной – новой продавщицей газетно-журнального киоска, куда он, будучи в N, всегда наведывается, чтобы приобрести свежую прессу (N-ское войсковое подразделение, разумеется, не оставляет военнослужащих без газет и журналов, но Кочетков, будучи достаточно широких интересов и планируя по увольнении в запас поступить в какой-нибудь вуз, не ограничивается военно-политической тематикой, но также следит, например, за богатой культурной жизнью страны). Киоскерша явно начинает в ходе завязавшегося разговора проявлять к Кочеткову интерес, в частности, обещает отложить для него следующий номер журнала «Техника - молодежи», где с продолжениями печатается интересная научно-приключенческая повесть. Кочеткову не приходит в голову спросить себя: с чего бы это? С чего эта киоскерша согласна нарушить правила советской торговли ради мало еще знакомого ефрейтора? С чего она, женщина гораздо старше его по возрасту, строит ему глазки, что у нее, мужа нет? (А есть, так тем более нечего строить). И с чего эта довольно-таки симпотная женщина вообще заинтересовалась им, что в нем, собственно, такого? (В последнем подозрении, возникни оно у него, Кочетков был бы совершенно прав: вроде он и подтянут, и румян - это даже в черно-белом изображении чувствуется - и пригож... но есть в нем что-то нудное и постное, что потянуло бы и менее  классную представительницу прекрасного пола зевнуть). Однако никакие такие подозрения в голову Кочеткова не приходят. Где там, когда голова немедленно закружилась. Такая женщина! Так улыбается! Неосторжно, неосторожно, ефрейтор... (Конечно, надо сделать скидку на неопытность Кочеткова в амурных вопросах. Но всё равно. Советский солдат за каждой юбкой не бежит!)  

По возвращении на место прохождения службы Кочетков уже больше думает об этой киоскерше, чем о службе, что сказывается на его боевой и политической подготовке. Политрук батальона, тонкий психолог, заметив - что что-то с парнем не так,  вызывает его в Ленинскую комнату потолковать. И тут Кочетков совершает вторую роковую ошибку: промалчивает о новом знакомстве. Дальше больше. Киоскерша приглашает его к себе домой. Все шито белыми нитками: «А я сегодня как раз раньше закрываюсь. Не хотите познакомится с моей бабушкой? Она такая смешная!» Ага, смешная. Посмотреть на эту бабулю – чистая шпионка. Она и молчит все время, чтобы американского акцента не выдать, только знай подкладывает и подкладывает парню яства. Кочетков совершает третью роковую: истосковавшись по домашненькому, теряет свое достоинство советского солдата, уписывает за обе щеки приготовленные на средства ЦРУ разносолы. И происходит самое страшное: где  закуска, там и... «Ой, неужели не выпьете с нами бокальчик? Оно ж красненькое, некрепленое! За бабушку, у нее сегодня день рождения!» Ага, день. И именинница ему порошочку в красненькое – р-раз! Только незадачливый  дон-жуан отключился, откуда ни возьмись возникает усатый дядя. Полароидом все документики ефрейтора чик-чик и готово. 

Дальше не буду повествовать, потому что еще страшнее. Едва не доходит до беды. Не доходит только потому, что политрук батальона, тонкий психолог, сразу сообщил куда следует: с парнем неладно. В самый последний момент, когда «киоскерша» является на пост к  Кочеткову, несущему караульную службу по охране складов ГСМ (горюче-смазочные материалы)... Что бы она сделала, если бы роман нашего неосмотрительного ефрейтора почти с самого начала не раскручивался под зорким контролем соответствующих органов? Наверное, попыталась бы склонить Кочеткова к половому акту будучи на караульной вышке. А тем временем усач, прятавшийся за сосной... Полыхнули бы эти ГСМ только так! Но к счастью, за многими другими соснами прятались - кто надо прятались. (Документы усатый сфотографировал, естественно, фальшивые. Т.е. не фальшивые - это у противника бывают фальшивые, -  а специально изготовленные нашими специалистами для дезориентации противника).

Последний эпизод происходит в кабинете с портретом Дзержинского. Седоватый майор говорит Кочеткову: «На первый раз вы не будете наказаны, ввиду вашей молодости, неопытности и т.д. Но вы должны понять: бдительность и еще раз бдительность!» И Кочетков понимает, судя по вытаращенным глазам.

Ну вот, и Олег Ковалов подумал: а если у Кочеткова в результате всей этой истории развилась паранойя? И он стал пить, так что аж до синдрома Корсакова дошло, стараясь уморить пруссаков, американцев и прочих усатых тараканов в голове? И далее последует антиалкогольный фильм, повествующий о том, как ефрейтор, значит, Кочетков, т.е. не ефрейтор, а вернувшийся на гражданку товарищ Кочетков, спивается, попадает в психбольницу, видит всякие кошмары. Врач-психотерапевт проводит с Кочетковым аккуратные беседы в своем кабинете, на стене которого висит портрет И.П.Павлова, создателя учения об условных рефлексах головного мозга. К сожалению, беседы малоэффективны: слишком далеко зашло и, кроме того, Кочеткову видится на стене Ф.Э.Дзержинский.

Вот такой фильм Ковалов задумал и снял.

Не смотревшие его могут предположить, что получилась пародия в чернушечном перестроечном духе, тем более что "Сады скорпиона" вышли в 91-м году. Что ж, отчасти. Но от очень малой части. Дело не в шпионах, беспечных советских ефрейторах и промывке мозгов по-советски. Это всего лишь один слой фильма. В главном же он – о садах скорпиона. Среди прочих  странных и экзотических аттракционов, которые насобирал режиссер для кунсткамеры своей картины, есть кадры со скорпионом, ползающим в песках меж трех засохших травинок. Понимаете? Среди садов своих! Советская жизнь – это тоже сады скорпиона. А кто же сам скорпион? Ну это ясно, власть советская, кремлевские горцы, коммуняки, партейцы, бюрократы. Скорпион достаточно неприятен, страшен, ядовит. Но дело даже не в этом. Главное, что три засохших травинки – это наш цветущий совковый сад. Перед нами фильм об убогости, стерильности, тошнотворной скуке советской жизни. В начале картины показывают хор китайцев, поющих русскую народную песню «И кто его знает, чего он моргает». Китайки поют и моргают узкими зенками. И в этом моргании, в этой смеси уральского с китайским – о, какая в этом коктейле смертная тоска. С самого начала задан аккорд: китайцы, русские – братья навек, братья по азиатчине, по скуке. С детства мне делалось муторошно от плавно лившейся из радиоточки в среднем раз в день другой уральской песни – «Рябинушка». Помните? «Дальними зарницами светится завод...» В пять утра, в темноте, люди  в ватниках идут в темноте по снегам, во ртах у них привкус вчерашней водки и желчи от больной печени, и они бредут к этому заводу, а он гнойно, желто светится, и из трубы валит черный отравный дым. Максим Горький, роман "Мать". Судьбе было угодно, чтобы через много лет я побывал в качестве командировочного в городе Ревда Свердловской области, проторчал там два месяца на металлолитейном заводе... Кошмар. Тоска. Скука. (См. Приложение). От которых не только запьешь, в петлю полезешь. Даже я непьющий начал потихоньку вмазывать. И вот у всего, всей тысячи частичек, из которых составлен этот фильм, общий знаменатель у всего этого – она, царица Скучища. Концлагерный геометрическиий ландшафт воинской части с портретами вождей по бокам аллей с крашенными известью бордюрами, идеально заправленные койки казармы, щегольская заправочка Кочеткова, его нудное смазливенькое личико, симметричная чистота Ленинской комнаты, плакатные желваки и скулы политрука, архетипическая рельефная карта N-ской области на стене кабинета гебиста. Не только сами разговоры о бдительности, все эти пужалки и страшилки, но и то, как к этому припыленному Кочеткову всегда обращаются на «Вы», этот язык, на котором вместо «спать» говорится «отдыхать», вместо «сходить в сортир" - "оправиться", вместо "вылить воду из фляги" -"опростать флягу". Задыхаюсь, дайте противогаз изолирующий модернизированный ИПМ-4!

Но не подумайте, будто фильм сосредоточен сугубо на военной теме – он глобален. Сюрреалистическая мозаика странных, невиданных кадров покрывает все пространство, все уголки и закоулки Совка. Профсоюзное собрание хлопководов (хлопок, среди которого они заседают, на глазах лезет с тоски из коробочек); читающие в перерыв «Правду» сталевары; Хрущев среди кукурузы; пациенты в коридоре медицинского профилактория (на стенах плакаты со скорченными палочками Коха);  женщины в трусах на резинках, делающие в цеху производственную гимнастику (отчетливо видны вмятины пониже трусов от держалок для чулок); Тарапунька и Штепсель с грабельками, поющие что-то насчет картошки;  кадриль в парке культуры и отдыха; библиотекарша, четко вписывающая в чью-то библиотечную карточку: «Антонина Коптяева. «Товарищ Анна» (у-у, как глотал народ это сочинение лауреата Сталинской премии 3-й степени:  «1946. Роман о семейных проблемах женщины, существенно переработанный в 1947 после упрёков в аполитичности». Википедия);  вожди в шапках-пирожках на Мавзолее; девушка в гинекологическом кресле; счастливые работяги за пластиковыми столиками заводской столовой (водяра, небось, в брючины запрятана); учительница с седым колобком, наблюдающая поверх очечков за вальсом выпускников; Сталин с пальто через руку, контролирующий всходимость зерновых... Можно заблудиться среди этих трех травинок, несть предела садам скорпиона.

Чтобы зритель не задохнулся, Ковалов должен что-то противопоставить, дать хоть чуточку нормальных садов. Они есть в фильме. Гастролирующий в Москве Ив Монтан. Кадры с Бродвеем. Жжот в саксофон Луи Армстронг.  Мерилин с поддутым снизу платьем. Но вот какая штука. Скука от садов скорпиона так мощна, так всепобеждающа... как марксизм-ленинизм - она перешагивает и в чужие сады, обретая характер некоей мировой скуки. Лучше бы было, мне кажется, нормальных садов не показывать... или показать лишь пунктиром, намеком, как что-то маячащее вдали,  оазис на горизонте Сахары. 

Боюсь, я все-таки не дал читателям прочувстоввать, что описываю никак не сатирический, стебный фильм. Сатиры-ехидства  нет совсем. Стеб, да, есть, но с ним и что-то иное совсем. Александр Кушнер написал: 

                                              Большая удача — родиться 

                                              В такой беспримерной стране.

                                              Воистину есть чем гордиться, 

                                              Вперяясь в просторы в окне.

                                              Но силы нужны и отвага

                                              сидеть под таким сквозняком!  

В стебе Ковалова тоже ощущается гордость. Как будто человек думает: это ж надо, всюду люди живут как люди, нормально, можно сказать, живут, а мы вот умудрились... как никто, во! Причем те, нормальные сады, они не идеальны, в них есть свои изъяны, а наш  - он совершенен, по-скорпионьи, конечно, но любое совершенство достойно восхищения, нет? Надо ж было суметь создать такую адскую скуку! И потому фильм - при том что он местами жутко прикольный – грандиозен, как Дантов ад. Ковалов-Вергилий ведет нас по кругам ада скуки.  Skuka Divina. Хотя сам режиссер определил жанр картины иначе: оптическая поэма. Сразу вспоминается Гоголь, тоже назвавший свои «Мертвые души» поэмой. Как у Гоголя, так и у Ковалова смешное соединяется с патетическим. Патетический стеб. Однако тут же сходство и кончается. У Гоголя смешное по одну сторону, высокое – по другую (впрочем, не так-то все и у Николая Васильевича просто: Чичиков в птице-тройке, это как понять?)  У Ковалова же объекты иронии, ужасания и восхищения тождественны. Эта стебная картина вся просквожена-исполосована кадрами грозовых туч, самумов, смерчей, взрывов, тектонических бедствий и сейсмических катаклизмов, все это  под потрясающую и наводящую транс «Carmina Burana» Орфа. Также под «Burana» несколько раз показываются стада баранов.  Например, бараны, гонимые, почти несомые ударной волной атомного взрыва. Несомненно, они были подставлены на предполагаемом пути волны, чтобы послужить индикаторами ее мощи. Так же, в ходе жуткого социального эксперимента, были подставлены под ударную волну русские люди. Нельзя, когда смотришь этот фильм, удержаться от одновременного презрения к этим несчастным человеческим баранам и странного восхищения ими.     

Кто-то сплюнет с губы: извращение. Ну конечно, извращение. Но что поделать, если рабы всегда извращенны. Есть такой феномен в психологии, импринтинг: где родился, то и полюбил. Юрий Олеша однажды заметил в ресторане: "Теляьчьи мозги такие свежие, будто теленок ни разу ими не думал". Первые мотки жизненных впечатлений впиваются в катушку ни разу не чувствовавшей души с болезненной силой. Родившийся в садах скорпиона будет любить их до смерти. Впоследствии он увидит сады Семирамиды, Гефсиманский и Версаль, и они понравятся ему, но садов скорпиона не вытеснят. Только сознание раба станет расколотым: продолжая любить только это, три своих травинки, он станет презирать их и ненавидеть.
Строгому моралисту такая амбивалентность чужда, он скажет: «Надо в конце концов выбирать!» Да, в моральном плане, наверно, надо. Но существувет еще психологический план, где несовместимое совместимо, где плюс и минус единица сосуществуют, и с этим ничего не поделаешь. Не знаю, как кого, а меня, тоже вдохнувшего своим первым вдохом скучный воздух совка, этот фильм гипнотизирует. Собственно говоря, это один из любимых моих фильмов.  

 

                                                ***

                          Что было самым тяжелым в жизни?

                          Болезни? Тяжелой была лишь одна,

                          и через месяц я выкарабкался.

                          Три года армии? Все-таки нет.

                          Самым тяжелым в жизни

                          была двухгодичная каторга

                          в отделе снабжения машиностроительного завода. 

                          Эти вечные командировки,

                          сиденье в приемных начальников-поставщиков,

                          зачумленные цеха уральских заводов

                          с женщинами в ватниках,

                          ворочающими листы проката,

                          с кирными бабами в отделах сбыта:

                          «Вам, гришь, положено?

                          А на положено знаш че положено?»

                          И гнали меня,

                          жидка без блата и без подарков,

                          со всеми моими договорами и спецификациями

                          к чертовой бабушке за порог.

                          А с родного завода начальник звонил дважды в день:

                          «Ну как, ты выбил уже?

                          Что сидишь там уж третью неделю?

                           Я бы уже не то что выбил –

                           Вы... бы их всех!»                     

                           Ну приезжай, покажи, раз ты такой герой...

                           Два месяца там просидел.

                           Ужас, ужас.

                           Мой друг-диссидент,

                           отмотавший в зоне шесть лет,

                           с важной раздумчивостью как-то сказал мне:

                           «Возможно, моя повышенная мобильность

                           на данном этапе жизни –

           компенсация принудительной неподвижности молодости».

                           Все вокруг говорят мне:

                           «Ты не так еще стар –

                           в самый раз посмотреть бы на свет!

                           Чего сиднем сидишь?»

                           Может быть, моя неподвижность –

           компенсация за принудительную мобильность молодости?