Одна из передач лектория «Прямая речь»: «Литература для меня». 2013

Суханов и Быков, или Еж и Лиса 

В начале передачи Быков обращается к дамам и господам с предуведомлением примерно такого содержания: «У меня очень легкая задача. Подстегивать ваш интерес мне на этот раз не придется: интерес к Суханову исходно велик. Шоу сказал об Уайльде: «Этот человек выражался так хорошо, что я мог себе позволить помолчать». Соревноваться с артистом Сухановым с моей стороны было бы занятием столь же безнадежным, как самому лучшему артисту соревноваться в органичности с кошкой. Так что я лучше побуду в тени. Впрочем, перед нами такой артист, который может успешно посоревноваться с кошкой».  

Быков оказался совершенно прав: Суханов явно затмил его. 

Быков оказался совершенно не прав: Суханов затмил его не тем, что говорил лучше, а тем, наоборот, что говорил хуже, говорил мучительно, вообще не говорил, а выдавливал из себя слова, как засохшую зубную пасту из тюбика. С величайшим трудом, даже чисто физическим, ему удавалось сформулировать самые простые мысли. Постепенно у меня стало создаваться впечатление: спроси Быков у Суханова, как зовут его, т.е. Суханова, маму, тот все равно минуты три натужно сопел и кряхтел бы, прежде чем исторгнуть до боли знакомое имя. Суханов высокий, широкий, мощный – он сидел за своим столиком, точь-в-точь увалень-лесоруб, невесть как забредший на эту сцену.  Помните анекдот?  Родился в финской семье мальчик, год молчал, десять, двадцать, ну немой, что поделаешь. А на двадцать первый вдруг быстро сказал отцу во время лесоповала: «На тебя сосна падает». Выживший благодаря этому своевременному предупреждению отец радостно спросил: «Что ж ты раньше-то все молчал, сынок?» Тот в ответ, уже медленно,  с натугой: «Раньше не падала». И опять на годы умолк. Так и Суханов:  кажется, если бы не приставучий, как банный лист, интервьюер, он бы так и пронемотствовал до смерти. Постойте, но на сцене, на экране он же говорит? Но то чужие слова. А своими – вот пожалуйста, чистый ноль. 

Вспоминается другой косноязычный великий артист – Евгений Евстигнеев. Была лет тридцать лет назад такая передача, «Спрашивает Урмас Отт». Однажды Отт пригласил Евстигнеева, и тот битый час нечленораздельно что-то мычал или вообще отказывался отвечать. И зачем, спрашивается, пошел на эту передачу, неужели так деньги нужны были? В конце концов он, наверное, сам задался таким вопросом и виновато предложил Отту: «Хотите, я вам что-то покажу? У вас две вилки найдется?» «Вилки? – вытаращил глаза Отт. – Зач-чэм вам?» Нашли где-то вилки, и Евстигнеев мастерски оттарабанил ими по столику сложный ритм.  

Суханов выглядел еще безнадежнее Евстигнеева. Он не только языком - даже руками еле двигал. Ну просто заторможенный какой-то.

Постойте, что-то тут не то. Ну ладно, говорить без готового текста не умеет, понятно. Но для телодвижений никакая шпаргалка не нужна, и вообще Суханов – очень пластичный, не зря Быков с кошкой его сравнил. Так что же он? Неужели от трепета перед высокоинтеллектуальным интервьюером столбняк на него напал?

Вот это уже тепло. Суханов всю передачу буквально смотрел Быкову в рот, из которого, несмотря на обещание последнего молчать, периодически вылетали протуберанцы шуток и парадоксов, с каким-то детским изумлением: вот, мол, мне бы хоть в половину, в четвертину так. Бывают же люди! Да нет, куда там. Эх, чурбан я, чурбан. 

Предыдущее – не догадки-домыслы. Величайшее внимание, восторг, озадаченность, отчаянное усилие ответить, сокрушенная, пристыженная капитуляция – все эти реакции на пиротехнику Быкова весь вечер явно читались на чурбанистом лице Суханова. 

Но иногда в глазах его проскакивало что-то еще. Кто видел Суханова на экране, знает: это актер-бес, человек бездонного юмора. И я готов поклясться, что время от времени – на какую-то долю секунды – быстрее, чем вспыхивает на небе молния – в глазах его просверкивала, ну, лукавинка некая, если не сказать насмешка.

Было тепло, стало горячо. Суханов придуривался! Как только примешь эту версию за основную, все нестыковки состыковываются и  неувязки увязываются. Стеб, стеб!

Но зачем, спрашивается, был нужен Суханову стеб? Это же риск. Люди менее тонкие, чем я, могли не уловить просверков стеба да так и покинуть зал с чувством некоторой разочарованности. Ясно, артист, ясно, гений, но все-таки для зрителей немаловажно и то, каков этот гений «по жизни».

Но я вот что скажу. Доходил или не доходил до публики стеб, Суханов все равно оставался в выигрыше. Потому что дело, по большому счету, не в стебе.  

Конечно, Суханов, хитрый, опытный мастер сценического взаимодействия, мог взять на вооружение такую стратегию: «Разговором этого суперразговорчивого, чешущего без сучка и задоринки Быкова ни мне, ни кому-то другому на свете не одолеть. Отвечу-ка я ему асимметрично: сплошными сучками-задоринками, кряканьем, мэканьем,  долгими тяжкими паузами... Ведь я буду не просто мычать и молчать - буду делать это виртуозно. Я отвечу уникальному оратору по-своему, по-актерски!

Возможно, такой расчет и был. Но это, повторяю, не главное. И стеб – просто верхушка айсберга. Главное  то, что Суханов выступил против говоруна – как человек. Конечно, он слегка притворялся и фиглярничал (без этого ему просто было бы скучно), но, по существу, был искренним. Он  действительно думал на глазах у публики; отвечал на ее вопросы и вопросы Быкова честно, без понтов; говорил сложно и заковыристо, если внутреннее ощущение было непростым, и говорил крайне просто, если ощущение было несложным. В общем, он старался говорить с залом серьезно и начистоту.   

Расчет Суханова был не изощренно  актерским, а мудро человеческим. Кому, чему верят люди? Умникам и их как угодно блестящим мыслям? Ничего подобного. Умников много, они говорят противоположное, в их мыслях «можно запутаться и заблудиться» (Высоцкий). Люди верят чужой мысли, когда чувствуют: это результат опыта, поиска, мучений, сомнений.  Самое простое высказывание впечатляет и влияет, если оно итог  «сердца горестных замет». 

И с другой стороны, Быков. Речь его пестрит такими выражениями, как «безукоризненное актерское исполнение», «безупречный вкус», «снайперское попадание в правду». Да что он за метр/мэтр такой из Бюро мер и весов в городе Севре близ Парижа, чтоб так решительно судить? Как актерское исполнение может быть безукоризненным – это же не обязательная программа в фигурном катании, где наперед известно, как нужно выполнять тулуп или тодес. На вкус и цвет товарищей нет. Как знать, что есть абсолютная правда? Счастье, если нам удается за всю жизнь до личной правды докопаться. 

Быков говорит слишком быстро, слишком легко, слишком окончательно. Вспоминается его соло на тему  Цветаевой. Он «жог» без запинки часа полтора. Записок после выступления было немного, среди них такая: «Посоветуйте, как улучшить память». Зал, как один человек, издал стон: автор вопроса выразил общую сокровенную мечту и общее изумление: как может человек так чесать, ну просто феномен какой-то! Быкова воспринимают как аттракцион. На его месте я зачитывал бы цитаты по бумажке, даже помня их наизусть. Странно, что он до сих пор не осознал пиррова характера своих пиротехнических побед. Или не так уж и странно: тщеславие,  вот наш бич. 

А запинающийся Максим Суханов добился –  как благодаря значительности своей личности, так и по контрасту с кимвалом бряцающим Быковым -  алхимического эффекта: тяжесть его речи на наших глазах становилась качеством драгметалла, между тем как легкость речи Дмитрия Львовича казалось все более алюминиевой. Вот Суханов, на вопрос о его любимой книге, с муками, но честно выковырял из мозга: «Три мушкетера», - и я тут же подумал: да, какая это все же замечательная книга, что за счастье было прочитать ее в первый раз… а может, перечитать? Но тут Быков вставил свои пять копеек: «Да, великолепная книга о том, как принимать решения», - и в голове у меня моментально посерело, стало скучно, я решил – нет, не  стану перечитывать. Вдруг Быков прав (а он всегда прав), и на старости лет я обнаружу, что Дюма действительно написал инструкцию по принятию решений?

Есть такое выражение: пришел Жан и все опошлил.

Вот такое, в целом, мое впечатление о встрече Быкова с Сухановым.

Ну хорошо. А при чем  тут Еж, при чем Лиса? 

У знаменитого литературоведа Исайи Берлина (того самого ахматовского «гостя из будущего») есть книга - небольшая, но важная, самая известная, может быть, из его многочисленных книг: «Еж и Лиса». В начале ее он цитирует строчку из древнегреческого поэта Архилоха: «Много знает Лиса, а Еж знает одно – но важное». И далее Берлин пишет: «Ученые расходятся в понимании этой загадочной строки. Некоторые из них считают - смысл ее всего лишь в том, что Лиса, при всей ее хитрости, потерпела поражение от Ежа, у которого было всего одно, но сильное средство защиты. Однако если трактовать Архилоха метафорически, слова его могут выражать некое глубочайшее различие между писателями и мыслителями, а возможно, и вообще человеческими существами. Ибо  бездонная пропасть пролегает между теми, кто подчиняет все одной  центральной идее, одной более или менее связной и отчетливо изложенной системе,  в рамках которой они познают, думают и чувствуют – некоему единому всеобщему организующему принципу, в свете которого все, чем они являются и что говорят, только и приобретает значение, - и теми, кто преследует много целей, часто не имеющих отношения одна к другой или даже взаимопротиворечивых, связанных, если связанных вообще, лишь de facto как некие присущие одной и той же личности психологические или физиологические проявления, не объединенные никаким моральным или эстетическим принципом. Люди второго типа живут, действуют и порождают идеи, имеющие центробежный, а не центростремительный характер, мысли их разрозненны или смутны, возникают на разных уровнях, ухватывают сущность массы разнообразных предметов и личных ощущений каковы они есть сами по себе, без сознательного или бессознательного стремления сделать их частью или исключить их из пространства какой-то неизменной, всеохватывающей, подчас противоречивой и неполной, а подчас превращающей человека в фанатика, доводящей его до одержимости внутренней  картины. Люди, которым присущ  интеллектуальный или художественный склад первого типа – ежи, люди второго типа – лисы». (Перевод мой – С.Б.)

Если Быков – лиса, а Суханов – еж, то какова же центральная идея ежа-Суханова? Это осталось для нас тайной. Возможно, это тайна и для него самого, а трудность его дискурса – проявление труда его сознания, прорывающегося к своей тайне. Но само наблюдение за процессом этого труда завораживает, гипнотизирует.

Берлин в своей книге не отдает предпочтения Ежу или Лисе. Он только анализирует весь комплекс характеристик, свойственных первому и второй.  И тем не менее в стихотворении Архилоха Еж победил Лису.  

Максим Суханов

Дмитрий Быков

Исайя Берлин (1909-1997)

Смотреть фильм он-лайн

Автор С. Бакис
Написать письмо автору