ОТВЕТ ЗНАЕТ ТОЛЬКО ВЕТЕР 

                                                   1.

Вот свежайший анекдот:

Чем отличается сочинская олимпиада от московской?

В 80-м году мишку выпустили после.

Смешно. Но я думаю, что выпуск Мишки с Олимпиадой не связан. Путин, конечно, хитрый и прагматичный человек, но это лишь во вторую очередь. В первую - он дзюдоист/пацан/пахан: для такого принципиальный пункт  - что бы ни было, не бояться и не идти ни у кого на поводу. Плевать ему на мнение международной общественности, если оно не совпадает с его собственным.

Подумать только: Ходорковский написал помиловку всего за 8 месяцев до конца срока! 

Это успех плана Путина, состоявшего из двух частей:

1) дать Ходорковскому знать, что начата подготовка к 3-му процессу (т.е. ничего, может быть, не начинать, но распустить слух о начале подготовки)

2) дать Ходорковскому знать, что помиловка теперь может не содержать признания вины.

Ходорковский понимал, что 3-й процесс был бы вообще юридическим запределом, однако не мог на 100% исключать его: был беспредел, отчего бы не быть и запределу?

#2 позволял сохранить лицо.

То есть он мог себя в этом убеждать.

Но в глубине души он, наверное, все понимал.

Помиловка, как ни крути, есть покаянная.

А что он добавил: "Мать помирает!" -  это все равно как очкарик простонет дворовому хулигану, руку ему ломающему: "Пусти... я на пианино играю". Нет большего унижения, чем обращаться к сердцу палача - уж лучше согласиться прокричать петухом или проскрипеть сквозь зубы "больше не буду, миленький". 

Теперь он повторяет во всех интервью, что вопрос гордости, вопрос принципов для него никогда не стоял, он мог в любой момент написать Путину что угодно без малейшего чувства унижения, как если бы писал собаке,* а сказать "виновен" ему мешало лишь то соображение, что это поставит под удар сотрудников по "Юкосу".

Но в глубине души Ходорковский, конечно, все понимает. 

Но что у него в глубине души, знает только ветер. И дедушка  Фрейд. И дядя Путин. Который вполне удовлетворен: дзюдоист взял очкарика на болевой прием, очкарик не просто похлопал дзюдоиста по руке: "сдаюсь!" - он закричал "мама!", дзюдоист опустил очкарика. Очкарик теперь не опасен даже потенциально: петухи не годятся в прометеи.

Либеральная общественность может сейчас как угодно убедительно доказывать, что Путин не опустил Ходорковского, т.к. помиловка без признания вины не есть моральная капитуляция.

Но чем убедительнее Р. в "Преступлении и наказании" доказывал П., что он не убивец, тем яснее было для П., что убивец. Чем железнее доказывается, что Х. не петух, тем радостнее П. потирает руки.   

 * т.е., на словах или на деле, Михаил Борисович был в этом отношении полярен Борису Леонидовичу, который хотел вызвать публично оскорбившего его главу ГБ Семичастного на дуэль; умные люди ему говорили: "Да что вы обращаете внимание? Это все равно что собака брехала бы", - а он отвечал: "Нет! Дуэль!"

                                                              2.

В части 1 допущена одна неточность: написано, что Ходорковский готов был написать Путину что угодно, как если бы тот был собакой. Это не Ходорковский так сказал, а я. Лучше было бы написать, скажем: "как если бы тот был слоном или шкафом". Собака - звучит презрительно, а Ходорковский, судя по ряду его интервью (особенно интервью для Евгении Альбац), Путина не презирает.  

"Путин не слабак" - это первое, что Ходорковский сказал о нем Альбац. Ходорковский уважает силу.  

"Путин не трогал мою семью. Он не мешал моей семье решать ее проблемы. Я ему за это признателен".* Не мешал. Признателен. Кто-то удивится: а какое, спрашивается, право Путин имел мешать и за что тут быть признательным? Но права в книжках написаны, а в жизни действует право сильного. Путин, если бы захотел, мог бы испортить семье жизнь, а он не испортил, спасибо за это ему. Ходорковский уважает силу.

До тюрьмы Ходорковский был жестким менеджером, но взглядов придерживался либеральных. Теперь он националист и государственник. "Люди имеют право быть националистами". "Земля любой страны когда-то была ею захвачена. Если надо выбирать между государственной целостностью и войной, я выберу войну. И я сам пойду воевать на такую войну". Люди маленьких земель, когда-то захваченных Россией, могут пищать, но это давно не их земля, пусть не надеются отколоться. 

Ходорковский уважает силу. Все, что он говорит теперь, от мелких бытовых подробностей до общих взглядов, - это разговор человека, долго пробывшего там, где сила господствует грубо и неприкрыто: это место называется тюрьма. Либерал - человек, который много безответственно болтает, который считает, что все равны и что человек имеет право жить, как ему хочется. В тюрьме надо следить за базаром, иначе придется за него ответить. Тюрьма строго иерархична. В тюрьме делаешь не то, что хочется, а что велят. Либерал в тюрьме не проживет. Ходорковский, видно, хорошо поработал над собой, чтобы перестать быть либералом, чтобы стать человеком тюрьмы, чтобы выжить. "Либеральный" означает "свободный" - надо перво-наперво научиться не тосковать по свободе. На свободе семья - надо научиться не тосковать и по ней. На свободе ты был богат - надо внушить себе, что деньги - ничто. Надо замкнуть свое сердце в герметичный безвоздушный ящик, пусть оно умрет там. "Не бойся, не надейся, не проси". И еще, надо научиться уважать тюремные законы и тюремное начальство, а самое главное - уважать начальника всех тюрем, человека, от которого теперь зависит твоя судьба: твоего злейшего врага.  Уважать его и прощать: с постоянно жгущим тебя сознанием несправедливости и чувством мести выжить даже труднее, чем с либерализмом. А еще лучше и вернее, да, лучше и вернее всего - уважать его и любить.

Таким образом Ходорковский пришел к буддизму. Или, может быть, он пришел к христианству.

Но может быть (это трудно сказать), он пришел к чему-то другому. Христианство - любовь ко всем врагам. Любовь к одному отдельно взятому врагу, особенно если он твой тюремщик, твой палач, называется иначе: Стокгольмский синдром. 

Но это только предположение. И конечно, я не сужу и не осуждаю Ходорковского, просто описываю свое впечатление. Мне не пришлось сидеть в тюрьме, я всего лишь пробыл в армии каких-нибудь три года, но помню, что первое время после "дембеля" я чувствовал себя чужим среди родных, действия мои были автоматичны, и я был напряжен и сжат, как пружина бойкового механизма. Постепенно я расслабился, гражданка развратила меня. Но все равно во мне осталась какая-то неискоренимая тайная жесткость или жестокость: в глубине души я мало сочувствую слабым. Наверное, Ходорковский со временем изменится. Но он уже никогда не будет либералом.

* Здесь и далее я не цитирую, но говорю по смыслу точно.

                                        Евгения Альбац

Написать письмо автору

Уважаемые посетители сайта!

Чтобы оставить комментарий (вместо того, чтобы тщетно пытаться это сделать немедленно по прочтении текста: тщетно, потому что, пока вы читаете, проклятый «антироботный» код успевает устареть), надо закрыть страницу с текстом, т.е. выйти на главную страницу, а затем опять вернуться на страницу с текстом (или нажать F5).

Тогда комментарий поставится! Надеюсь, что после этого разъяснения у меня, автора, наконец-то установится с вами, читателями, обратная связь – писать без нее мне тоскливо.  
С.Бакис