Центральный персонаж эпизода из фильма "Секундомер" (реж. Резо Эсадзе, сценарий Леонида Зорина, "Ленфильм", 1970) - старик, школьный учитель на пенсии, к которому герой фильма Сергей Лавров (Николай Олялин) приходит в гости, чтобы просто составить компанию нравящейся ему женщине (Наталья Антонова). Неуемный этот старик бесконечно демонстрирует бывшим ученикам свою кипучую энергию, ставит возрастные рекорды в выжимании гантели и поджимании на турнике, лихо танцует твист, при этом не уставая, среди всего прочего, от чего он не устает, укорять молодежь в лени, вялости и ожирении... пока в конце концов с ним не случается сердечный приступ.

 

В этом длинном, составляющем добрую четверть картины эпизоде сам Сергей - всего лишь сторонний и в основном молчаливый наблюдатель, однако в смысловом плане эпизод важен и имеет глубинную связь с ситуацией, в которой оказался герой. Сергей - знаменитый футбольный форвард, фильм застает его на пороге решения уйти из спорта. Он еще в хорошей форме, и никто его не гонит не только из клубной команды, но и из сборной. Однако Сергей ощутил неумолимый бег стрелки секундомера, он понял: чтобы не стать почетным бременем для команды, в самый раз повесить бутсы на гвоздь. Но делать этого не хочется, и можно еще потянуть, и он не совсем представляет, как будет жить дальше. В момент этого экзистенциального кризиса он и сталкивается с человеком, весь смысл существования которого, кажется, сосредоточился на борьбе с бегом секундомера, на противостоянии ходу времени.

 

Митрополит Антоний Сурожский в своей беседе с паствой, которая в напечатанном виде названа "Научитесь быть. Духовные вопросы пожилого возраста", говорил: "Когда старость унесет все, что составляло наши молодые и зрелые годы, перед нами встанут определенные проблемы. Но пока это не произошло, может наступить период, когда время зрелости еще не закончилось, но мы уже ощущаем, что оно постепенно отдаляется: физические силы слабеют, умственные способности уже не те... И зачастую пожилые люди отчаянно цепляются за то, что уходит, чего они не могут удержать, как бы ни старались. Как ни напрягай физические силы, в семьдесят уже не удается быть таким же, как в сорок или тридцать. Как ни тренируй ум, есть вещи, на которые мы способны в двадцать пять, но не способны в восемьдесят, и т.п. Что же делать? Большинство людей какое-то время пытаются раздувать угли в надежде вызвать язычок пламени, чтобы хоть на мгновение снова стать такими, какими были раньше. Я думаю, это – ошибка: чем старательнее мы раздуваем угли, тем быстрее они превращаются в пепел. Нам необходимо осознать, что есть время пламенеть, а есть время светить. Свет тихий, спокойный, ровный свет, который во тьме светит, может принести больше пользы людям, чем обжигающее пламя. <...> Для старого человека опасность заключается в том, что, прикасаясь к вещам, он превращает их в пепел, потому что больше не способен поддерживать сияющее пламя. Он способен испепелять, но не питать живой огонь, который сообщил вещам. Поэтому в нас должна произойти чрезвычайно важная перемена: нам нужно научиться понимать, что мы больше не способны гореть ярким пламенем, но можем сиять тихим светом. Для окружающих мы можем служить средоточием внутреннего мира, покоя, примирения вместо того, чтобы производить зажигательную энергию, которая побуждает людей к действию, к движению. И с этим процессом каждый из нас должен смириться, потому что силой перемениться никого не заставишь, но если упорствовать и продолжать полыхать, то рано или поздно сгоришь, и тогда будет уже слишком поздно преображать пламя в сияние, преображать огонь в свет".

 

Конечно, Сергей не мыслит в религиозных терминах (впрочем, в рассуждениях митрополита Антония и нет ничего специфически религиозного: это просто мысли мудрого человека), но, наблюдая за суетливым стариком, готовым превратить себя в посмешище, лишь бы только казаться моложе самого себя, он, наверное, думает, чувствует что-то близкое к тому, что сказал Антоний. И принимает в это время некое важное для себя решение.

 

То, что я говорю - только догадка, Сергей никак не выражает своего отношения к эскападам старика, вообще не произносит никаких раскрывающих его духовные процессы - и смысл фильма - слов. Но таков уж драматург Леонид Зорин, таков этот фильм и таково было кино в те далекие времена, что смысл фильма не вкладывается зрителю в рот, зрителя приглашают думать. Кумиром был Хемингуэй, в искусстве ценился подтекст, метафора о том, что написанное на странице или видимое на экране - лишь надводная часть айсберга, была руководящей рабочей идеей лучших писателей и режиссеров.

 

Стоит обратить внимание также на то, как замечательно сделан этот эпизод. В нем занято много людей, они находятся в постоянном броуновском движении, но каждый человек тщательно выбран, каждый - индивидуальность и социальный тип. (Откуда Эсадзе выкопал этого феноменального старика, фамилии которого я даже не могу привести, потому что он не назван отдельно в списке исполнителей и который, несомненно, играет самого себя - и самый великий актер так не сыграл бы?) А внешне хаотичное движение в кадре на самом деле организованно и по-современному пластично, красиво (оператор Валерий Федосов, который в будущем снимет фильмы Германа). Пересматривая этот эпизод, я вспомнил о самом лучшем советском мастере неорганизованной экранной организованности и обманчиво хаотичной, случайной красоты - Марлене Хуциеве: вечеринка из "Заставы Ильича", осенний пикник из "Июльского дождя"... Дела давно минувших дней, настоящее кино, в котором чудеса творились вложением сердца и ума, а не фантастических баксов на фантастические виртуальные эффекты.

Автор С.Бакис