Новый фрагмент
| Главная » Новые фрагменты » Соломон ШУСТЕР |
"Канувшее время"
Дорогие посетители сайта! К сожалению, по техническим причинам мы не всегда можем предложить для просмотра вырезанный из фильма фрагмент. В таких случаях мы будем выкладывать фильм полностью, а вам придется самим находить в нем нужное место. Для этого мы будем сообщать вам, так сказать, "временн'ые диапазоны" фрагмента.
В данном случае, фрагментов два: 1). 76:57 (открываются красные ворота) – 79:38 (Алексей Герман переступает через скамейку, говорит «Извините» и выходит из кадра) 2). 83:34 (Любшин и другие выходят из двери во двор, кто-то держит зонтик) – 85:42 (Герман раскрывает над Евстигнеевым зонтик и выходит из кадра) (полная версия фильма)
Честно говоря, «Канувшее время» - слабый фильм. Сергей Соловьев в своих воспоминаниях о постановщике этой картины Соломоне Шустере (1934 – 1995) пишет о нем главным образом как о крупнейшем собирателе современной живописи. Он восхищается невeроятным нюхом и вкусом Шустера, который, иногда на глазах Соловьева, за бесценок покупал в комиссионках картины, которые пошли бы на аукционе за десятки тысяч долларов, и таким образом создал свою уникальную коллекцию. О Шустере-режиссере Соловьев отзывается с откровенным пренебрежением. Я думаю, он неправ. Несколько картин из недлинного списка режиссерских работ Шустера, мне кажется, превосходят многое в длинном перечне лент самого Соловьева. Это верно, что, проявляя феноменальное понимание визуального искусства в качестве коллекционера, Шустер-режиссер был совершенно чужд внешней изысканности, которая столь характерна для Соловьева. Но в его скромных фильмах присутствовало живое чувство современности, он чутко схватывал социальные типы, у него сдержанно, но остро играли актеры, состав которых бывал не только замечателен сам по себе, но и по-хорошему однороден в том смысле, что режиссер умел создать точно и стилистически слаженно играющий ансамбль. Наконец, фильмы Шустера просто очень интересно смотреть. Однако все сказанное относится к таким его картинам, как «День приема по личным вопросам» и «Сергей Иванович выходит на пенсию», но не к «Канувшему времени». Казалось бы, роман Александра Бека «Новое назначение», по мотивам которого снят фильм, предоставлял Шустеру возможность развернуться и сделать, может быть, главную свою картину. В романе были сухая точность, психологизм и проницательный анализ механики системы, которую Гавриил Попов в своей знаменитой статье 87-го года, опирающейся на тот же роман Бека, впервые назвал «командно-административной», - все то, к чему и прежде тяготел Шустер. У меня нет ответа, почему режиссер не использовал своего шанса, почему этот фильм так вял и невнятен, и почему Шустер, сам написавший сценарий, поразительным образом вырвал из романа его центральный нерв и сделал, в сущности, картину ни о чем. Роман Бека первоначально назывался «Сшибка», и это было более точное название, чем то, под которым он, написанный в 60-е годы, наконец-то был опубликован в начале Перестройки. Вот что пишет Г.Попов в своей статье: «Сшибка, по И.П. Павлову, - это столкновение двух противоположных импульсов, каждый из которых идет из коры головного мозга. Внутреннее побуждение приказывает поступить так, а человек заставляет себя делать нечто противоположное, ибо этого требует логика управления и привычка безусловно исполнять любой приказ Сверху». Конкретнее, некий провинциальный инженер Лесных предлагает революционный прорыв в металлургии - бездоменную технологию электроплавки стали. Сталин, с его характерным раздражением против законов природы, не дающих стереть себя в лагерную пыль, как можно делать с людьми, хватается за метод Лесных, как прежде ухватился за методы Лысенко в агрономии. Председатель Комитета по делам металлургии и топлива Александр Леонтьевич Онисимов, высокий профессионал в своей области (и комитет и герой вымышлены Беком, хотя роман явился плодом долголетнего изучения писателем практики работы советских министерств, и прежде всего относящихся к тяжелой промышленности), честно сообщает Сталину свое мнение, что технология Лесных – блеф, хотя и не злонамеренный. Сталин сердится, как сердился Гитлер на своих трезвых генералов, как Мао сердился на слишком ученых университетских экономистов. Мнение Онисимова не только не заставило Сталина отвергнуть предложение Лесных – наоборот, теперь он приказывает Александру Леонтьевичу сделать помощь изобретателю главной задачей организации, которой тот руководит. И Онисимов начинает помогать. Сшибка же состоит в том, что помогает он не кое-как, а тратя на это все свои силы, - потому что Иосиф Виссарионович приказал; с другой стороны, он совершенно уверен в неосуществимости проекта-прожекта Лесных. Ну представьте, что Ньютон по приказу короля положил жизнь на разработку перпетуум мобиле. Сшибка приводит к тому, что Онисимов заболевает раком. Сюжет романа – как бы анамнез болезни главного героя/болезни сталинской командно-административной системы (так в «Докторе Фаустусе»Томаса Манна история болезни композитора Леверкюна – это метафора болезни немецкого духа с его коллапсом в форме фашизма). В фильме болезнь есть, и ей уделено очень много внимания, но сшибки нет: ну так, проходит где-то на пятом плане странный инженер Лесных, но к чему он в фильме - остается не вполне ясным. Тем, кто не видел картину и не верит тому, что такая алогичность возможна, предлагается проверить: фильм целиком помещен на сайте. Ну ладно, сшибка отсутствует, но Шустер мог хотя бы ярко показать «канувшее время»: кино на то и кино, что умеет договаривать фактурой то, что не договорено структурой. Увы, и этого не вышло: у Шустера не хватило пластической, изобразительной мощи, чтобы воссоздать «старые следы/тридцатилетней власти величья и беды» (эти и другие стихи Слуцкого о Сталине то и дело звучат за кадром, прикрывая, как заплаты, бессилие режиссера справиться со своим материалом). И самый главный прокол фильма – Станислав Любшин в роли Онисимова. Ничего, ничего нет в этом актере, что оправдывало бы такой кастинг Шустера. Любшин красив – добросовестный сталинский функционер со стажем красив быть не может: годы муштры, труда на разрыв сердечной аорты и самурайской самодисциплины, как ветры пустыни морду сфинкса, выедают у него чувственность и, таким образом, выедают красоту, которая есть гармонично, округло выраженная чувственность. Любшину как актеру свойственны краски неврастеничности, мизантропии, импульсивности, конфликтности и, вместе с тем, лирической искренности – между тем, по характеристике того же Г.Попова, вышколенному функционеру сталинской системы были присущи крепкие нервы, сильная воля, ровные отношения с окружающими, скрытность и сухость. Любшин красиво, пластично двигается – но тогда еще лучше было бы пригласить на роль роботоподобного Онисимова Жан-Луи Трентиньяна – тот и вовсе гений походки и пробегов. Непонятно вообще, зачем Любшин взялся играть человека, которого он явно не чувствует. Любшин-Онисимов боится Сталина; но вечный страх антуража перед Сталиным – клише из фильмов, подобных «Ближнему кругу» Кончаловского или телесериалу «Сталин live». Онисимов Сталина если и боится, то где-то на самом глубинном уровне, и не это главное в его отношении к Вождю, а то, что он бесконечно уважает его. Сам человек дела, функция от своего дела и более ничто, он видит в Сталине безмерное усиление самого себя - своих возведенных в n-ную степень ума, профессионализма, работоспособности, организованности и самоотдачи (да, он поддерживает Лесных, потому что Сталин приказал, - но он также верит, что Сталин может быть каким-то непостижимым образом прав, а сам он может ошибаться - даже и в сфере собственной профессиональной компетенции). Такое же клише - показывать любого сталинского соратника непременно человеком со стертым чувством собственного достоинства. Это безусловно верно в отношении всяких ягод, абакумовых и власиков, которые были для Сталина что мусор и кому он в любой момент мог найти замену, но не в отношении профессионалов, которым Вождь умел отдавать должное (даже о Мандельштаме, помните, спросил Пастернака: «Но он мастер, мастер?»). Любшинский же Онисимов потеет в приемной Сталина от страха, он не спешит, а стремглав летит к телефону, когда думает, что звонит Хозяин, и потом разговаривает с ним судорожно и отрывисто, как солдат с маршалом. Все это неточно, Любшин играет сталинского начальника вообще, а не конкретного Онисимова, как и весь фильм Шустера - о сталинском времени вообще, без своей индивидуальной темы. Слабый, слабый фильм. Не фильм, а недоразумение. Зачем же тогда же я выбрал его для разговора? Ну, во-первых, это все-таки интересная и загадочная тема: как действовала сталинская машина. Авторханов в «Технологии власти» показал, как функционировало Политбюро и приближенные к нему органы партии, но деятельности сталинских министерств он не коснулся – наверное, это было неинтересно ему, потому что они работали хорошо. А во-вторых... угадайте, зачем во-вторых? Роль этого самого одержимого изобретателя Лесных играет Алексей Герман! Мне хотелось, чтобы посетители нашего сайта увидели, как он его играет. Это очень смешно. То есть не Герман играет смешно – он, честно сказать, непонятно кого и что играет. Но смешно, как Герман на те несколько минут, когда он возникает в фильме, насаждает в нем свою стилистику. Его Лесных мечется, то возникая, то исчезая из кадра, он ходит как-то боком, с его появлением в фильме впервые слышны ругательства и жаргон (у меня нет никаких сомнений, что Герман сам сочинил свой текст). Вот как Лесных разговаривает с рабочими, которые сколачивают макет его бездоменно-безбашенного плавильного аппарата: «Парокопытные, кролики, господи ты боже мой, неужто же у вас нет рук? Хочешь, я тебе расскажу про твои ноги?» и т.д. А главное, точь-в-точь как фильмах самого Германа, тихое бормотание его персонажа почти невозможно разобрать (чтобы перенести в свой текст приведенную выше цитату, мне пришлось прокручивать эпизод с Лесных раз семь). Интересная подробность: Онисимов вдруг перебивает Лесных и говорит: «Вы что, простужены?» Думаю, Шустер попросил Любшина спросить это, чтобы как-то оправдалась интрузия германовской невнятицы в его четкий, чопорный фильм, в котором все разговаривают громко и ясно. Вряд ли Герман заблуждался насчет того, какого рода стилистику исповедует Соломон Шустер, вряд ли не понимал, что то, как он играет Лесных, лишь мешает фильму. Но... он верит только в свою стилистику, не может отказаться от убеждения, что «чем случайней, тем вернее рождаются слова навзрыд». Без случайности, невнятицы и нелепицы для него нет правды жизни. И по мере того, как киноэстетика Германа эволюционировала, его тяга к нелепице перерастала в тягу к тяжелому абсурду: «Хрусталева» смотреть уже очень трудно, а некоторые из немногих, посмотревших черновой вариант «Истории арканарской резни», - разумеется, восхитившись увиденным, – говорили, что, может быть, перед фильмом стоило бы раздавать зрителям либретто. Такое пока что практиковалось только в опере и балете. Впрочем, зрителям «Аватара» выдают очки. (А кстати: Герман в одном интервью перед выходом «Хрусталева» говорил примерно так: «Ну что ж поделаешь, если в фильме не все слышно, не все ясно. Это балет такой, не каждый момент должен непременно рационально объясняться»). А теперь позволю себе недлинный мемуар. Давным-давно, в 1986-м году, я организовал в своем родном городе киноклуб. Составленный мною репертуар был необычен и дерзок: этих фильмов никогда не показывали в нашем городе, местный кинопрокат ими манкировал. Добыть такие фильмы можно было, только заняв их у других кинопрокатов страны. Но – порочный круг! – сделать это мог только директор местного кинопроката Григорий Павлович Диденко. Я никогда не видел его, но знал, что благодаря неуклонной и последовательной ставке этого деятеля на индийский кинематограф областной кинопрокат из года в год выходил в чемпионы Украины и призеры СССР по кассе. Мне также было известно, что слабость Диденко к продукции Болливуда объяснялась отчасти тем, что он несколько лет служил представителем советского кинопроката в Индии, пока не был смещен и понижен: это был микроэффект цунами с эпицентром в Кремле – антихрущевского переворота 64-го года. В общем, тот еще мастодонт! И все же я решил обратиться к Диденко – другого выхода не было. Явивишись к нему в назначенный день и час, я увидел высокого старика с аскетичным, сусловским лицом. Я поделился с ним своими заоблачными мечтами, он тихо, не перебивая, выслушал, попросил тут же написать список фильмов и сказал: "Позвоните мне через две недели... нет, через три, в четверг. В одиннадцать часов утра". Он сказал, а я подумал: "Ага, через три в одиннадцать, после дождичка в четверг". Но когда я позвонил – Григорий Павлович сообщил мне, что почти все мои заказы выполнены! А насчет тех, что не выполнены, ясно объяснил, будут или не будет они выполнены, и если нет, то почему. Потрясающе! И ведь я со своим киноклубом определенно не был для него персоной numero uno и даже decimo. Легкий ветерок из пятьдесят первого года, перелетев Кремлевскую стену, юркнул мне за ворот, обдав холодком вспотевшую спину. Почему он помог мне? Ответ ищем опять у Гавриила Попова: «Начнём с тезиса о том, что Онисимов не может приспособиться к переменам. Такого типа работников при перестройках выявляется немало. Но принадлежит ли сам Онисимов к таким руководителям? Вот тот же академик Челышев уверен, что Онисимов может приспособиться и работать в новых условиях <при хрущевских совнархозах. – С.Б.>. Не случайна же его реплика: „Перед вами ещё будущее!" Значит, объективно Онисимов может жить и работать в будущем». Заметили важное слово в этой цитате? «Перестройки». А я в каком году к Диденко обратился? В 86-м. Я, достаточно еще молодой, почуял, что уже можно что-то просить, что-то делать, и он, семидесятилетний, почуял, что уже не годится мне просто так отказывать. А если не отказать – так надо пообещать. Но когда онисимовы и диденки обещали, они выполняли. Да и просто смекнул Григорий Павлович: чтоб и при Горбачеве остаться на коне, надо совершить что-то необычное, в новом духе. (И что правда, то правда: Григорий Павлович вскоре попросил меня написать за него статью о нашем новаторском киноклубе. Статья была напечатана во всесоюзном журнале для кинопрокатчиков и немало потешила его совершенно не утоленное годами номенклатурное тщеславие). Мой киноклуб просуществовал четыре года, и все это время Григорий Павлович тихо и терпеливо удовлетворял мои все более наглые желания. У Григория Павловича было больное сердце, в груди его стучал pacemaker. Но все-таки он не мог отказаться от кофе. И все-таки он был не такой уж крупный начальник, чтобы в развальные перестроечные годы легко доставать хороший кофе. В 90-м году я съездил в гости в Америку. Летя домой, я вез Григорию Павловичу три банки кофе (это не разрешалось, я боялся, что таможенники отберут, но обошлось). Борису Дмитриевичу Погребному, директору кинотеатра, в котором заседал киноклуб, контуженному подполковнику в отставке (наверное, благодаря этой контузии он и приютил у себя организацию, которую местный КГБ, потирая руки, рассматривал как явное продолжени Пражского «Клуба 231-го»), я вез две банки кофе. Борис Дмитриевич получил пять банок, потому что, пока я гостевал, Григорий Павлович умер. Борис Дмитриевич тоже вскоре умер - то ли кофе моим злоупотребил, то ли почувствовал, что раз ушел его единственный друг, великий бюрократ Григорий Павлович, то и ему пора. Эпоха мастодонтов подходила к концу... Богатыри не мы.  Автор С. Бакис
 | |
| Просмотров: 2494 | Комментарии: 1 | Теги: | Рейтинг: 5.0/2 |
| Всего комментариев: 1 | ||
| ||
0