Когда Тарковский жил в Италии, молодая кинодокументалистка, друг Тарковского Донателла Бальиво (Donatella Baglivo; иногда фамилию передают по-русски как Баильво) сняла о нем три фильма. Первый, "Тарковский: поэт кинематографа", состоял главным образом из длинного интервью Бальиво с режиссером. Вторым был "Тарковский снимает "Ностальгию". Третий и, по-моему, самый ценный, назывался "Кино - это мозаика, сделанная из времени" ("IL CINEMA E UN MOSAICA FATTO DI TEMPO"). В этой картине Тарковский выступает перед студентами римской киношколы, рассказывая им о своих любимых эпизодах из кино всех времен: рассказ сопровождается показом эпизодов. Подходит ли что-нибудь больше для нашего сайта? Но именно этот фильм, в отличие от первых двух, невозможно отловить в интернете! К счастью, я когда-то давным-давно, в 87-м году, посмотрел "Мозаику" по видику, и я хотя бы запомнил, о каких эпизодах Тарковский говорил.

Любимые эпизоды Тарковского, как и следовало ожидать, были фрагментами его любимых фильмов. Из каждого фильма он выбрал по эпизоду, за исключением одного, из которого выбрал два. Одним из пятерки-шестерки ценимых Тарковским кинорежиссеров (а прочих он, в общем-то, и за кинорежиссеров не имел) был Акира Куросава. Однажды, когда Куросава приехал в Москву, студент ВГИКа Андрей Тарковский подошел к нему и насвистел мелодию. Куросава заулыбался. Мелодия была из фильма "Семь самураев". И фильм, из которого Тарковский через тридцать лет выбрал для римских студентов целых два эпизода, это те же самые "Семь самураев".

В первом по ходу картины эпизоде младший из самураев, еще ни разу не принимавший участия в сражениях Кацуширо, затаился в траве перед своим боевым крещением. Лицо его, как положено даже юному самураю, не выдает никаких чувств. Тарковского восхитило то, как передано внутреннее волнение воина: зритель может догадаться о нем только по дрожанию травы и цветов вокруг лежащего Кацуширо.
Второй потрясший Тарковского момент - завершение бесконечного жестокого боя в грязи под разверзшимися хлябями: эпизод шекспировской мощи почти в финале картины. Итак, бой окончен. Выглядывает скрывавшееся прежде за свинцовыми облаками солнце. Дождь смывает грязь на культе ноги убитого самурая - или, может быть, одного из бандитов, с которыми сражались самураи (бандит - даже лучше), - и мы видим, как солнце на миг сверкнуло на отмытой, белой кости. Тарковский вспоминал эту сверкнувшую культю как великолепный чисто кинематографический образ возносящейся к небесам души.

Я написал "мы видим", но, скажу честно, сколько раз ни пересматривал я соответствующее место, никакой белой культи я не мог разглядеть. Что ж, Тарковский был очень гордым человеком. Возможно, он считал себя более сильным режиссером, чем даже та пятерка, которой он как будто восхищался. Такой человек мог и в фильме своего кумира до-видеть, до-думать такое, до чего сам кумир не додумался.
А может быть, мне просто надо менять очки?

Тот из наших посетителей, кто разглядит сверкнувшую культю, получит приз! Денег мы не даем, но можно заказать любимый эпизод, который мы покажем и о котором расскажем.

А тот, кто сумеет разглядеть улетающую к небесам душу, может заказать целых три эпизода!

 

             Часть 2-я текста, поставленная 12 сентября 2015 года:

Прошло четыре года, фильм Донателлы Бальиво "Кино - это мозаика, сделанная из времени", наконец, доступен в сети, и посетители сайта могут его посмотреть.
Дополнительных комментариев по поводу фильмов, кусочки из которых показывает слушателям своего римского выступления Тарковский, я делать не стану.
Скажу кое-что о самом Тарковском, каким он показался мне в этом выступлении.
Внешне он формулирует жестко, четко и категорично. Но по содержанию, как мне кажется (конечно, мое впечатление определяется мерой моего ума), он говорит непонятно, непоследовательно, логически несвязно. Например, он собрался изложить свою центральную эстетическую концепцию: что для него есть время в кино ("кино - консервы времени"), но, недообъяснив, переходит на что-то другое.  Или он говорит, что черно-белое изображение "художественнее" цветного, цвет увел кино с правильного пути, потому что в жизни мы не воспринимаем мир как цветной, в кино же обращаем на цвет внимание, и таким образом цветное кино психологически не достоверно. Возможно. Но через минуту он говорит, что, вот, если бы изобрели голографическое кино, это был бы громадный прорыв. Но почему? Мы "по жизни" воспринимаем объем предметов не больше и не меньше, чем их цвет. Если так, то и голографическое кино, по логике самого Тарковского, принесло бы 9-й музе только вред.
И таков вообще разговорный стиль Тарковского. Многое из того, что он сказал, остается не совсем понятным. "Ну что ж, - заметит читатель, - суди не выше сапога. Почему тебе должны быть понятны мысли великого человека, причем такого внутренне непростого, как Тарковский?"
Отвечу на это так: было бы понятно, если бы то, что говорит Тарковский на этом выступлении, было бы непонятно, потому что это было бы крайне сложно. Но в том-то и дело, что он говорит вещи достаточно, в общем, простые, иногда почти банальные. Но просто он не доводит свои мысли до конца. 
Причем впечатление такое, что он не то чтобы затрудняется говорить ясно, а сознательно или подсознательно не хочет. Не желает делать для этого усилия или в принципе не желает быть слишком ясным. И точно так же он как будто намеренно стремится оставаться почти на уровне банальности.
Это, конечно, не снобизм, не высокомерное или снисходительное отношение к аудитории, когда гений не считает нужным говорить с "простыми смертными" всерьез. Нет, Тарковский серьезен и искренен. Просто он не  привык, он терпеть не может быть излишне ясным, и прежде всего, ясным самому себе. И он не говорит ничего слишком сложного, потому что сложное опасно граничит с сокровенным, а он не хочет касаться сокровенного: оно  авербально, словами его не выразишь, только исказишь ("мысль изреченная есть ложь"). Более того: попытавшись вербализировать сокровенное, не только потерпишь заведомую неудачу, но, чего доброго, утратишь то глубинное, к чему попытался сознательно,прикоснуться..Вообразим..себе,.что.на киборде нашего внутреннего компьютера есть клавиша "verbalize", и функция ее та же, какую в обычном компьютере выполняет клавиша "delete".
Я..намеревался..поделиться..своими..впечатлениями,..но..незаметно соскользнул с "импрессий" в домыслы. Ибо, вне всякого сомнения, кое-что из только что сказанного - чистые домыслы. Ну что ж, домыслы допустимы, если они не клевета. Кроме того, домыслы мои не совсем уж взяты с потолка: я соединяю свои "импрессии" с тем, что я знаю о Тарковском, и строю из того и другого вместе взятого некие предположения.
Что же я знаю?  Никаких специальных источников у меня нет, мне известно не больше и не меньше, чем другим, кто интересуется Тарковским, читал воспоминания о нем и т.д. Известно, скажем, как Тарковский мучился с Банионисом и жалел, что взял его на главную роль в "Солярисе", потому что Банионис постоянно допытывался, кого, что и как он должен играть. Потеряв терпение, Тарковский стал отвечать на все его "почему?": "по кочану!" Композитор Эдуард Артемьев рассказывал, что, попросив его написать звуковое сопровождение к "Сталкеру", Тарковский поставил задачу примерно в таких словах: "Только музыка мне здесь не нужна. Скорее шумы. Не шумы и не музыка". Артемьев постарался, сочинил, Большой оркестр кинематографии исполнил, Тарковский прослушал и сказал Артемьеву: "Ну, это совсем не то". "А что же то?" "Ну, старик, ты же профессионал, сам думай". Уж в этом случае никак нельзя заподозрить Тарковского в снобизме, он был кровно заинтересован в том, чтобы Артемьев сочинил "то"...  и тем не менее, ни слова больше.
Дело, видимо, в том, что Тарковский был человек глубоко субъективный, и он охранял свою субъективность, охранял от логоса. Аристократы не могут находиться в обществе хамов даже не потому, что те хамят, а потому, что хамы не понимают с полуслова: объясняя им все "до донышка", сам рискуешь оказаться "на дне". Так же Тарковский не терпел в своем окружении "головастиков" и старался окружить себя людьми, от оператора, монтажера, актеров до толкачей тележки, которые понимали бы его на висцеральном уровне. Таких он ценил и брал из картины в картину, но и на них  сердился, что они плохо его понимают.* 
И точно так же Тарковский не любил "головастиков" в кинозале; его идеалом был зритель гипнабельный, поддающийся суггестивной власти визуальных образов.** 
Но идем дальше. Тарковский непоследователен не только в своем теоретизировании, но и в поведении. Вдруг он говорит посреди выступления: "Вы, наверное, ждете,  когда я начну отвечать на вопросы. Но я не стану на них отвечать. Моя цель - познакомиться с вами, хоть немного вас понять". Как можно понять, не позволив людям задавать вопросы? По глазам, что ли, он поймет?  А бог его знает, может, и по глазам. У гениев свои способы. Впрочем, он так же неожиданно передумывает, правда, с грозной оговоркой, что вопросы должны касаться исключительно творчества. Но некоторые вопросы все равно притрагиваются по касательной к личному, и тогда он недоуменно и немного сердито пожимает плечами. 
В разговоре Тарковский иногда делает довольно длинные паузы, потирая подбородок или почесывая плечо, для чего рука запускается под рубашку. Потом он что-то добавляет к тому, что сказал. Или не добавляет: подумал-подумал и решил, что нечего больше говорить, достаточно. В таком случае, я заметил, он высоко поднимает голову и замирает, как сидящий на ветке богомол или орел. Он вообще похож на гордую, нервную птицу.
Все это оставляет впечатление чистоты на грани почти наивности, замкнутости, открытости и какой-то гордой незащищенности. В мемуарах о Тарковском некоторые хорошо знавшие его люди рассказывают, как несправедлив он к ним бывал, как жесток и бесчувствен. Вместе с тем они признаются, что все равно не разлюбили его. (Иные, конечно, разлюбили - например, Василий Ливанов, называвший Тарковского "мальчиком Тутти с железным сердцем"). Посмотрев этот фильм, становится легче понять тех, кто не разлюбил. Ливанов был, по крайней мере, наполовину прав: мальчик. Жестокость Тарковского была следствием его одержимости, страстности и детской глухоты к чувствам людей, которых он готов был, если надо, пустить на дрова в топку своих грандиозных замыслов. "Мальчики не плачут никогда, а мужчины редко, но бывает". Тарковский не плакал. Он даже родную мать собирался обманным путем вовлечь в длинный интимный диалог, который оператору  "Зеркала" Вадиму Юсову предстояло снимать скрытой камерой.*** Ужасно, ужасно. Но искупающим обстоятельством было  то, что, еще больше, чем других, Тарковский терзал себя. По мере того как он становился старше, жизнь его превращалась в сплошную муку: "страсти по Андрею".**** На выступлении, которое вы увидите, он, кажется, раз пять сокрушается, как все ужасно: участь режиссера, состояние мирового и итальянского кино, семейная жизнь, становящаяся через пять лет кровосмешением, и жизнь вообще. Подобный взгляд на мир бывает у юношей, и все это было бы немного забавно, если бы не горящие, как угли, глаза и страдальчески-испепеленное лицо человека, который так говорит, и если бы мы не знали, что через два года он сгорит дотла.  Фильмы Тарковского внушают восхищение к его режиссерскому дару, а эта документальная картина внушает острую жалость к его судьбе, судьбе Питера Пэна, но такого, который задержался на катастрофической, а не идиллической фазе отрочества, и поэтому ему не суждено будет не то что вечной, но даже  средней человеческой жизни.

* Оператор Вадим Юсов вспоминал, что в начале работы..с Тарковским, на фильмах "Каток и скрипка", "Иваново детство" и "Рублев", их творческое взаимопонимание было идеальным, да они попросту были друзьями. Но на "Солярисе" Андрей уже часто раздражался, что Вадим не понимает, что от него требуется, или прикрывается всякими техническими причинами, чтобы не выполнить. Стало проявляться различие вкусов: например, Тарковский был в восторге от фильма Кавалеровича "Мать Иоанна от ангелов", а Юсов не в восторге, и Тарковский назвал его "темным человеком". В ходе же подготовки к  "Белому белому дню" несовпадение "по химии" настолько обострилось, что... см***. 
** Году в 1989 я ездил во Львов на всесоюзный слет по Тарковскому. Туда, кроме критиков и киноведов, понаехала уйма кинолюбов - фанов Тарковского, большинство почему-то из когорты научно-технической интеллигенции. МНСы и СНСы разбирали "Зеркало" и "Сталкера", как будто это компьютерное soft- и hardware.  Как фокусник тянет и тянет из цилиндра разноцветные платки, они выколупывали из каждого кадра гирлянды библейских, фрейдистских, юнгианских, кафкианских и каких угодно еще аллюзий.  Можно представить, как бедный Тарковский ворочался на своем парижском кладбище!
*** Юсов снимать через дырочку в обоях отказался, и Тарковский сменил его на Рерберга. Впрочем, он и сквозное интервью с матерью потом отменил.
**** Может быть, Кончаловский раздружился с Тарковским не только по творческим причинам (Андрон с плохо скрытой обидой вспоминает, как Андрей не захотел соавторствовать в сценарии для его картины, хотя сам он вложил столько сил в сценарий для будущего "Рублева"), но и потому, что, с его гедонизмом, поостерегся заражения губительным для здоровья самомучительством. 

Тарковский и Кончаловский пишут сценарий "Страсти по Андрею"

P.S. Из всего сказанного ясно, что решимость воплотить свои замыслы принимала у Тарковского едва ли не характер мании, для воплощения которой все пускалось на продажу. Но вот не менее великий режиссер, чем Тарковский, и вот его мания. Говорит Кира Муратова: "У меня мания: делать как можно проще и как можно дешевле, чтобы всем угодить, чтобы мне разрешили это делать. Это уже стало любовью, своим пристрастием, своей гордостью. Честолюбием ничего не стоящего действа, которое имеет результат. Есть много фильмов, очень хорошо сделанных, на которых я думаю: сколько же это стоит? Даже «Андрея Рублева» я смотрю так же. Недавно случайно включила и вижу: боже, это так дорого! Зачем?"
Достоевский через Ивана Карамазова сказал, что все счастье мира не стоит слезы ребенка. Отар.Иоселиани.выразил.то.же.самое.на.свой.киношный.лад:.самый.гениальный.кадр.не
стоит.срубленного.деревца..Муратова.в приведенной цитате высказалась по поводу "Рублева" не до конца: в более раннем интервью она призналась, что возненавидела этот фильм после того как узнала, что на его съемках погубили лошадь.
Тарковский оправдывался (не перед Муратовой, а вообще), что эту лошадь все равно отправляли на цугундер.  

                             

 

 

 

 

         

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Автор С. Бакис