«Выбор Софи» («Софи делает выбор»), вышедший в 1982 году, – один из самых известных фильмов Пакулы. Он поставлен по роману Уильяма Стайрона, появившемуся на три года раньше. 

Книга Стайрона – огромная, трудно читаемая и оставляющая по себе впечатление литературной живодерни. У Леца есть афоризм: «Наконец я достиг дна. В это время снизу постучали». Так же герои Стайрона мучительно сдирают с души пласт за пластом, одно ужасное признание следует за другим, и конца-края этому нет до полной их гибели всерьез.  

В фильме все в значительной мере облегчено – это если говорить о философии и стиле. Что касается душевного стриптиза, то он бережно сохранен. Выражаясь языком простодушных женщин-кинозрительниц, «Выбор Софи» - тяжелый, чрезвычайно тяжелый фильм, даже тяжелее романа, ибо сюжет, прореженный от дебрей умствований и самокопания, превратился в непрерывное нагнетание  шоковых моментов.   

Коротко, так. Тридцатилетняя полька  Софи (Зофья) Завистовска (Мерил Стрип) в 1946 году эмигрировала из Кракова в США и живет в нью-йоркском Бруклине. Она знакомится с американским евреем Натаном Ландау (Кевин Клайн), молодым талантливым биологом. Тот ухаживает за ней не только как молодой человек, но как сиделка за больной, физически и психологически выхаживает ее, прошедшую во время войны через Аушвиц. Софи попала в концлагерь за сущую мелочь - в нарушение немецких предписаний она купила в селе мясо, которым собиралась подкормить больную мать. Но мелочь или не мелочь, когда ворота Аушвица закрылись за ней, она стала заключенной на тех же основаниях, что все прочие, включая евреев. (Почти на тех же. Но об этом позже). Софи потеряла в лагере десятилетнего сына и четырехлетнюю дочь.

Картина не построена в линейной хронологической последовательности. Прошлое Софи раскрывается как ряд ее визуализируемых признаний третьему персонажу фильма, Стинго (Питер МакНикол). Это двадцатидвухлетний южанин, начинающий писатель. Он переехал из Вирджинии в Нью-Йорк, надеясь обрести здесь одиночество и литературную среду, необходимые для работы над большой книгой. Стинго поселяется на нижнем этаже дома, где верхний этаж занимают Натан и Софи. Добрый, участливый Стинго невольно становится наблюдателем и посредником их романа, вместо того, чтобы погрузиться в сочинение своего собственного. С какой-то жадной готовностью любовники принимают Стинго в друзья: третий нужен им, ибо они не могут выдержать напряжения страсти, задыхаются в чаду своих болезненных и странных взаимоотношений. Натан чрезвычайно ревнив, но это не все. Он фиксирован на Холокосте; тот факт, что он по болезни  не участвовал в войне, лишь обостряет его сосредоточенность на этой теме и добавляет к его фиксации иррациональное чувство вины. В периодически находящих на него приступах ярости он обвиняет Софи в том, что она как полька и католичка все-таки не испила в лагере полной  чаши, выжила и теперь вот разделяет с ним плотские утехи. Это патологический аспект не только ментальности героя, но и фильма: чем горячее Натан любит Софи и чем жарче она отвечает на его любовь, тем ожесточеннее он в свои «темные» периоды упрекает, язвит ее. Софи же странным образом не отвергает его нелепых попреков, как она, казалось бы, легко могла бы сделать. 

Словом, ужас. Без Фрейда не разберешься. Постараюсь далее обходить бездны подсознательного и  быть предельно лаконичным. Выясняется, что Натан никакой не биолог, он обманывал Софию. Выясняется, что он шизофреник. Отец Софи, профессор права в Краковском университете, был ярым антисемитом, писал статьи, юридически обосновывавшие целесообразность истребления евреев. Софи, пусть без особого желания, печатала эти статьи на машинке под его диктовку. Она пыталась освободиться из концлагеря, объясняя немцам, что приходится дочерью выдающемуся польскому антисемиту. Она также пыталась стать любовницей начальника лагеря Хесса. Правда, у нее не вышло, и делала она это не ради своего блага, а в надежде, что Хесс спасет ее сына. Сына, а не детей. Дочь к тому времени уже погибла. И тут самое главное, самое жуткое в этом фильме. Как только Софи оказалась в лагере, некий эсэсовец-садист предложил ей выбрать, который из ее детей должен умереть, и она… Выбор Софи.                                                  

Но вернемся в Бруклин. Натан  в припадке ярости, ревности и ненависти покидает Софи. Стинго, давно влюбленный в нее, предлагает ей верность и поддержку до смерти, предлагает руку и сердце, предлагает уехать из неистребимо проникнутого тяжелыми воспоминаниями бруклинского дома к нему на родину, в Вирджинию. Вечером Софи как будто соглашается и отдается ему. Но утром, проснувшись, Стинго видит на соседней подушке вместо златокудрой головки Софи записку: «Я ушла к Натану. Ему я нужнее».

Не очень трудно заметить, что сюжетная схема «Выбора Софи» повторяет «Идиот» Достоевского, причем Натан, конечно, выступает как Рогожин, а Стинго как Мышкин. Софи-Настасья Филипповна не может быть с девственно чистым Стинго, потому что навсегда поругана, запятнана своим ужасным выбором. Очищение для нее невозможно, да она и не желает его – во всяком случае, не желает слишком легко обрести очищение через союз с ангелом. Если уж очиститься, то пройдя через ад – пребыв до самого конца с демонически безумным Натаном.

Вскоре Стинго узнает, что Натан и Софи приняли цианистый калий. Это немного не по Достоевскому, у него Рогожин оставался живым. Стинго не сошел с ума, как Мышкин, но ему придется теперь сжечь свой роман. Юрий Олеша сказал в ресторане: "Эти телячьи мозги такие свежие, как будто теленок ими ни разу не думал".  То, что Стинго увидел и пережил в бруклинском доме, впервые заставило его телячьи американские мозги думать. Стинго – явный alter ego Стайрона, и другой роман, который он напишет, будет, конечно, называться «Выбор Софи».

Теперь, что я по поводу всего этого думаю. Роман и фильм имели в США и вообще на Западе большой успех, как раньше Достоевский. Достаточно благополучные западные люди, как в страшную сказку перед сном, погрузились сначала в бездны загадочной русской души, потом в ужасы Холокоста. Чтоб было покруче, Стайрон, а за ним Пакула подвергли Софи сугубо экспериментальному испытанию, страшнее которого, конечно, не придумаешь. Но спрашивается: если тысячи реальных матерей не прошли через «выбор Софи», если они просто стояли с детьми в очереди к газовой камере, то этого мало? (Я думаю, Стайрон сделал свою героиню полькой потому, что у еврейской матери не было бы никакого выбора – еврейских детей вырезали под корень. Так чья же участь была страшнее?)

Я мог бы добавить много чего другого. Какая связь между ревностью, шизофренией Натана и его фиксацией на Холокосте? Зачем этот наворот сверхсложностей? В Бруклине бузина,  в Аушвице дядька. Зачем Софи сыграна Мерил Стрип женщиной не просто несчастной, травмированной, но также инфернальной, зараженной совершенным над ней злом – некой Джокондой из Аушвица? Чтобы интересней, непонятней, непостижимей было? Неужели «обыкновенный» Холокост уже постигнут? Зачем многозначительный акцент на иудаизме Натана, католицизме Софи и протестантизме Стинго? Зачем, зачем, зачем… А если одним словом – «Выбор Софии» мне активно не понравился, я считаю, что фильм Алана Пакулы – страшилка для интеллектуалов. Чтобы согласиться или не согласиться со мной, читатели должны посмотреть фильм. Испытание нелегкое, но расширяющее сознание.