Режиссер и сценарист Александр Котт.  2014

В бескрайней степи происходит действие этого фильма. Казахской степи, а не молдаванской. В саманной избушке жил отец со своею красивою дочкой. Он на грузовике шоферил с утра до ночи, она на открытом огне варила похлебку. Утром она за руль садилась, вела грузовик до степной развилки – учил ее добрый отец, как  управлять машиной. На развилке пересаживался отец за баранку и ехал себе  дальше по делам своим непонятным. К развилке через степь прилетал на коне славный малый, помогал он девушке на коня за своей спиною усесться, отвозил ее назад в саманную избушку. Любил ее, верно, от всей души парень этот, да видел, что она к нему равнодушна, и  не говорил ей о любви своей он ни слова. Однажды заглянул в окно избушки другой совершенно парень, с русыми волосами, со внешностью типично славянской; невесть откуда он в степи этой голой нарисовался. Прижался к стеклу окна он, свой нос курносый об стекло еще больше вскурносил, улыбнулся девушке и, не сказавши ни слова,  испарился куда-то. Приглянулся тот парень ей сразу, вмиг ее душа к нему прикипела. 

Так жили мужик тот и девушка в своей бедной лачуге, солнце вставало над степью и за степью садилось, старое дерево перед их жилищем летом листвою шумело, а зимой не шумело, в оцепененье чернело угрюмом. Однажды ночью осенней, когда девушка и отец ее мирно спали, пронзили окно ножницы фар автомобильных, вошли в избушку какие-то люди в химзащите, вывели отца на двор,  под дождя ледяные струи, раздели его догола и какою-то трубкой стали вдоль тела его водить от ануса до макушки; всё водят да смотрят в прибор свой какой-то черный, следят, не шелохнется, не зашкалит ли стрелка. Но была недвижна она, и оставили отца они, где стоял он, на газике своем умчались туда, откуда приперлись. Шибко застудился отец, под дождем без исподнего стоя, охватила его нещадная лихоманка. Долго ль, коротко ли, увезли его  в больницу в санитарной карете.  Долго ль, коротко ли,  оставалася девушка одна на хозяйстве. А однажды – уж ранней весной, поди, это было, вошел в избушку отец неверной походкой, обнял дочь, поглядел на нее со значеньем. Ничего не сказал он, но она без лишних вопросов все сообразила. Достала из сундука костюм его лучший – да какой там лучший, один у него костюм был, - галстук, туфли, в общем, прикид весь отцовский нарядный, помогла в него облачиться, подсобила на двор ему выйти, на лежанку на утлую подле старого дерева усадила. Там и умер он тихо, глядя, как красное солнце за степью садится. Вырыла девушка яму, схоронила отца в ней бесслезно. Не подумай дурного чего, любезный читатель, любила  отца она, как дочери подобает, да такой уж бесслезный народ в той безводной степи обитает. День-другой миновал, явились сваты к ней в избушку; за спиной их тот парень стоял, что возил ее на коне от развилки. Согласилась она бессловесно – а что ей еще оставалось?  Одинешенькой век вековать  в той избушке унылой?  Вот день свадьбы настал. Музыканты забили в свои тулумбасы, обрядились жених и невеста в какое положено платье, уж не знаю названий я тех нарядов казахских. И тут снова возник тот мальчишечка голубоглазый, и откуда уж принесло его, тулумбасы он, видно, заслышал. Загорелись при виде его глаза у невесты, взгляда кротость немая непокорною страстью сменилась. А глаза жениха ее ревностью темной степной засверкали. Был в степи той казахской обычай довольно дикарский: после свадьбы супруг на лежанку с молодкой не ляжет, коль с соперником дерзким не сразится на жизнь он иль на смерть. Значит, следует здесь эпизод рассказать мне, любезный читатель,  боя долгого между нашими петухами. Да не стану такого я делать: не настолько речист я, чтобы жаркий тот бой удалось описать мне, и к тому же, кто знает, ты фильмец этот, может, посмотришь, так зачем же, скажите на милость, стану делать я спойлер из этой корявой статейки? Лишь одно тебе надобно знать: из той схватки жестокой победителем вышел не черноволосый, а русый.  Тулумбасы умолкли; не скрывая досады, сваты все плевались. Да уж что тут поделать: обычай таков, что петух победивший беспроблемно невестою завладевает. И невеста, вестимо, ни малейших проблем создавать уж не стала. Тут к концу б и прийти этой сказке не больно мудреной, немудреной и вечной, как  жизнь и как степь и как солнце. Да не так она кончилось, как ожидалось, как кончаются добрые старые сказки. Озарились внезапно новобрачных ланиты яркорозовым светом каким-то. Не стыдливый румянец то был перед первым соитьем: явно внешний какой-то источник тот рефлекс им бросил на лица. Налетел неистовый ветер, завертелась безумно, как дервиш, трава перекати-поле, под напором свирепым заскрипело и рухнуло старое древо… и на горизонте вознесся слоистый невиданный гриб страхолюдный! Вмиг колючее одеяло, не верблюжье теплое одеяло, а песчаная темная бяка покрыла жениха и невесту, и дерево, и избушку, и всю степь до второго горизонта… только надпись короткая – «Конец фильма» - мелькнула средь этого ада. И мелькнуло в моей черепушке: «Так вот испытанье какое разумелось в названии фильма! Полигон Семипалатинский располагался близь мест действия этой картины; парень с девушкой, дерево, и избушка, и весь мир первобытно невинный, в "Испытании" изображенный,  - превратилось все это в объекты, на которых научные вурдалаки эффективность своей долбаной бомбы с любопытством холодным проверяли. Ужас, ужас!» 

Такая история. Читатель, может быть, заметил, что в этом фильме нет разговоров. Действительно, «Испытание» - совершенно молчаливая картина. В этом ее фишка, за это она получила множество призов в России и за рубежом. Но скажу прямо: эта фишка меня не подкупила. Я не нашел никакой связи между эпическим, бытийственным ходом фильма и его развязкой. Был когда-то, в незапамятном 1962 году болгарский фильм Рангела Вылчанова "Солнце и тень", тоже бессловесный. В нем парень и девушка всю дорогу резвились среди черно-белых, графичных, почти абстрактных пейзажей моря, берега и модерной архитектуры, а  конце все это на хрен сжигал ядерный смерч. Антивоенный как бы фильм, "мир-мир!" А на деле - подражание знаменитой картине Алена Рене "Хиросима, моя любовь". Удачен был фильм Вылчанова или не очень, дело в другом: то был правильный фильм: резвые шалости молодых изображались как игры Адама и Евы в Эдеме, и когда вставал гриб, это переворачивало и перечеркивало Эдем. Вот ссылка на ролик, примерно с середины которого идет отрывок из этого фильма: https://www.youtube.com/watch?v=TRjk2ezIn3Y. См. также киноплакат к "Солнцу и тени" на полях. Он цветной, хотя фильм, повторяю, ч/б.                                                       

"Испытание" по стилю минималистично, но это скупая азиатская антропология, а не поэтико-символическая лапидарность. Мы следим за сюжетом, какой он там ни есть; все наши усилия направлены на то, чтобы понять эту бессловесную историю, разобраться, в каких отношениях мужик и девушка (дочь она его или жена? на востоке второй вариант вполне возможен); что это за парень ее на лошади возит; откуда второй парень; чего эти пришельцы в химзащите хотят от мужика и т.д.  И вдруг под занавес р-раз, гриб! Оказывается, сюжет не имел никакого значения, он мог быть каким угодно, существенно только то, что это какая-то Жизнь, которую в конце уничтожает Смерть. Ах это, оказывается, по-э-зия! Тьфу ты. Надо было сразу сказать, а так мы не готовы к внезапному поэтическому крену, мы как бы одурачены. Понятно я говорю?  Кто-то скажет: "Непонятно". А другой скажет: "Понятно, но неправильно. Вот ты сам произнес: «бытийственность». А атомная бомба – это антибытийственность, бесчеловечное начало. Чем тебе не глубокая связь?» "Да, но картина длится 92 минуты, а гриб вырастает за две минуты до конца. Представь, что его не было бы. Чем тогда закруглилось бы "Испытание", в котором до этого не наблюдалось никакого движения смыслов, драматизма, никакого намека на художественную тему? Может быть, мне пришло в голову пересказывать фильм в стиле «Сказки о рыбаке и рыбке» для контраста: вот у Пушкина что-то происходит, нарастает нечто такое, что должно в финале разрешиться, а в «Испытании»? В нем есть гриб на закуску, но нет выпивки". «Ну как же нет? Неужели ты не заметил потрясающей аскетичной красоты фильма? Это солнце над голой степью, это голое жилистое дерево посреди голой степи, этот скачущий диагонально через степь и кадр конь с двумя седоками, эта игра трепещущего степного солнца на лице девушки?» "Не слишком ли аскетична эта красота? Не слишком ли прост ее рецепт? Мне кажется, и я так смог бы: ставь все симметрично, человек всегда в центре кадра или с самого краю, а пространство бескрайнее, а солнце вылазит прямо из-за головы человека и залазит за крышу избы. Все это смахивает на снимки фотолюбителя. Профессионал стремится к менее лобовым, более тонким эффектам». «А что Котту удалось все выразить без слов, это как?» «А что ему удалось выразить? По-моему, ничего. О том же и речь. Ну выбрал в персонажи степных азиатских людей, которые и по жизни почти не разговаривают. Вот ты мне сделай бессловесный фильм про грузин (только не горных пастухов), французов, евреев!  И кстати, в фильме есть места, когда чувствуется, что даже этим детям степей хочется что-то  сказать… а они статуарно вросли  в центр кадра и молчат в тряпочку. Режиссер ради своей фишки безжалостно лишил их права голоса. Это недемократично, считаю». «Больше никаких недостатков не нашел, демократ?» «Нет, почему же, пожалуйста. После смерти отца девушка садится в грузовик и едет. Вдруг машина остановилась. И тут кадр: на одном из манометров стрелка на нуле». «Ну так что? Топливо кончилось». «Да. На этом манометре так и написано: «топливо». «А что должно быть написано, "пиво"?» «Ничего не должно быть». «Почему?» «Фильм же без слов». «Но если на манометре грузовика действительно бывает написано «топливо», - по-твоему, надо было это стереть?» «Да». «Почему?!» «Потому что фильм без слов. А это слово».  «В жизни не встречал такого зануды!» "Не встречал, так тебе повезло, встретил. Я читал, что Александр Котт еще в пору учебы во ВГИКе задумал сделать фильм без слов. И вот сделал, наконец. Но фильм так и остался вгиковским упражнением на киновыразительность. Пусть на пятерку с плюсом в зачетке. Хотя, повторю, здесь не кино-, а фотовыразительность, причем такая, которая характерна для начинающих фотографов". «Все сказал?» "Да, теперь все".  
P.S. Но нет, не все. В фильме есть одно замечательное, по-настоящему киногеничное и поэтичное место. Вот если бы весь фильм был таким, он был бы правильным, и я к нему ничего не имел бы. Жених и невеста сидят перед домом и передают друг другу… тут мне немного трудно будет объяснить. Они передают друг другу нитки, натянутые на пальцы и образующие некую сетевую распялку. Распялка у нее на пальцах – он осторожно, не разрушив, берет своими растопыренными пальцами – потом она у него берет обратно – потом он опять. И так минут пять. И распялка не разрушается!  Прекрасный образ любви и семейной жизни. В младших классах я сидел за одной партой с Аллой Пилипейко. Она умела делать такую распялку и за неимением кого-то более достойного пыталась передавать ее мне. Но в моих пальцах-граблях распялка превращалась в жалкий нитяной комок. В конце концов Алла махнула на меня как на супруга свободной от распялки рукой… и это был пророческий жест. 

P.P.S. Я могу быть неправ. Дело вкуса. Вот другое мнение об этом фильме: http://magazines.russ.ru/volga/2015/3/21k.html 
 

Александр Котт

Смотреть фильм он-лайн

Написать письмо автору