В фильме А.Германа «Двадцать дней без войны» есть новаторская сцена: капитан-летчик (Алексей Петренко) десять минут подряд на крупном плане ведет монолог. В начале фильма «Ошибка инженера Кочина» человек ведет монолог около шести минут: для 39-го года тоже не слабо. Он рассказывает историю своей жизни, незаметной, несчастливой жизни маленького человека. До революции служил чиновником в акцизном управлении, у него был маленький домик в Саратове, жена,  в 1911-м году родилась дочь Катя. 1911-й, где ты... Ветры времени поразметали всё, теперь он совершенно одинок. Остались только сны... ему часто снится, как на грудь падают лепестки фиалок, и, странное дело, он уверен во сне, что эти лепестки – Катя. Нам, зрителям, помнящим, что сценарий написан Олешей, невольно  кажется, что эти фиалки слетают на грустного рассказчика со знаменитой ветки, полной цветов и листьев.

 

Роль Галкина – так зовут рассказчика – играет Народный артист республики, ученик Станиславского Петр Леонтьев, играет по системе, по правилам школы переживания, правдиво и душевно, так, что нам искренне жаль этого бедного человечка. И вот его печальное повествование завершено. Наконец мы видим собеседника, точнее, слушателя Галкина. Это человек в военной гимнастерке с ромбами (засл.арт.респ. орденоносец Михаил Жаров). «Что ж, пока вы свободны. Распишитесь вот здесь». Когда Галкин вышел, следователь уверенно бросает молодому помощнику: «Шпион!».

 

Кроме формального новаторства – беспрецедентной длины монолога, – в этой сцене новаторство содержательное. И до, и после «Кочина» шпионов в кино показывали так, чтобы зрителям сразу видно было, что это шпионы. Философия за этим стояла такая: человек, который способен вредить советской стране, неважно, русский или иностранец, - это и не человек вовсе, все нормальные люди  могут  ей только сочувствовать и помогать. Отсюда звериные черты лица у шпионов, вредителей и недобитых меньшевиков. Но Юрий Олеша – настоящий, большой, тонкий писатель. Он знает, что в душах может скрываться всякое, что у реальных, некиношных нелюдей лица иногда бывают вполне человеческие. О, какие нормальные лица бывают у некоторых нелюдей! (Взять троцкистов-бухаринцев). Больше того, Олеша заходит настолько глубоко и далеко, что допускает: среди врагов встречаются даже л ю д и... ну которые сбились с пути, слабовольные, пойманные на ядовитого червячка. Именно такая женщина в фильме - шпионка Ксения Петровна. При этом выбор исполнительницы на ее роль так же неординарен, как многое другое в картине. Практика и «Мосфильма», и Голливуда была такова, что актеры на амплуа героев не должны были играть отрицательных ролей. В «Кочине» шпионку играет Любовь Орлова! Можно вообразить, сколько обсуждений было в Гнездниковском переулке или в Кремле, пока всенародную любимицу не утвердили. Наверное, кто-то очень большой – может быть, Самый Большой – рассудил: «А пожалуй, товарищи Олеша и Мачерет правы: если показать, что шпионы могут скрываться за самыми симпатичными личинами, это повысит бдительность наших советских кинозрителей!».

 

Самый Большой сказал Олеша и Мачерет, но ясно, что новаторство шло от первого. Пожалуй, это даже не являлось сознательным новаторством: такова уж была неистребимо лирическая, исповедальная природа таланта Олеши, что даже отрицательных, гадких персонажей он не мог не наделять чертами человечности, подчас и своими собственными. Так же как, говоря о себе, он неспособен был лукавить и начистоту делился с товарищами по искусству и Товарищем Время даже такими колебаниями и сомнениями, которые могли выдать в нем неискоренимого буржуазного интеллигента и безнадежного «попутчика». Вот, например, о каких  раздумьях   своих поведал он коллегам по цеху  с  трибуны писательского съезда (цитирую с сокращениями):

Всё как на духу. Вот так, стремясь к предельной честности,  выводил Олеша свои родимые пятна. И добивался в этом успехов. Прогресс, достигнутый им,  очевиден, если сравнить образы титана общепита Андрея Бабичева из романа «Зависть» (1927) и следователя Ларцева из фильма. Бабичевым герой романа Кавалеров, как и сам Олеша, если и восхищался, то невольно и подсознательно; на сознательном же уровне он считал его порядочным жлобом и испытывал к нему неприязнь и зависть. Ларцевым Олеша восхищается уже на всех уровнях. Более того, если Бабичев был достаточно понятный, достаточно элементарный титан, то Ларцев вырастает до фигуры титана демонического. Олеша наделил его повадкой (а Жаров своей постоянной шутливо-ернической интонацией эту повадку усилил), не оставляющей у зрителя сомнений, что Ларцев допрашивает или выезжает на места преступлений чисто для того, чтобы соблюсти формальность: на самом-то деле, ему все известно наперед. А что неизвестно, нет нужды мучиться-разузнавать: советский человек бдителен и вездесущ, он придет и донесет. Можно сказать так: титанизм  Ларцева – это не титанизм героя мифов, а такой, который проистекает из железной спайки с народом, железной уверенности, что  кто-нибудь непременно прибежит и настучит. Разбитной влюбленный официант (засл.арт.респ.Л.Кмит) моментально засекает странности в поведении некоего гражданина и по своему почину устанавливает за ним слежку. Мальчишка-пионер немедленно залезает в дупло, куда этот самый гражданин сунул, чтобы сбить погоню, свой пиджак с инкриминирующей запиской. А самым важным и неутомимым информатором проявляет себя старый еврей-портной. В этом опять проявляется оригинальность и человечность Олеши: не суровый пролетарий, не зоркая, страстная комсомолка, не пионер, а забавный, старорежимный с виду Абрам Гуревич доставляет Ларцеву ключевую информацию. И как мастерски, как смешно и любовно раскрывает Олеша советский патриотизм Абрама (засл.арт.респ. Борис Петкер) и его жены Иды (засл.арт.респ. Фаина Раневская):

 

Ида: Абрам, я знаю, куда ты идешь.

Абрам: А как же я могу туда не идти?

Ида: Но зачем ты суешь нос в  их  дело?

Абрам (уходя): Я думаю, что их дело – это мое дело.

Ида (вздохнув, про себя): В конце концов, Абрам прав.

 

Такая уж она наша власть советская, что ее не только пролетарии, но и старые еврейские портные любят! Да что это я заладил, однако, – портной, портной. В конце фильма оказывается, что у этого портного сын на минуточку полковник Красной Армии,  наши рубежи на реке Амур от самураев охраняет!

 

А инженер Кочин (засл.арт.респ. орденоносец Николай Дорохин) за свою титульную ошибку сильно не пострадал. Ну дали ему, верно, строгача по партийной линии, но по тюремной пощадили. Ларцев говорит помощнику: «Нет, по одному голому подозрению, только потому, что факты неблагоприятно сложились, таких людей, как Кочин, мы в обиду не дадим!» Сталин, висящий над головой Ларцева, смотрит строгими, но добрыми глазами,  как бы соглашаясь со следователем. Да и то сказать, 39-й нынче год, не 37-й, все перегибы давно позади.

 

Лирическая особинка, человечинка, нестандартинка, подбавленные Олешей во мглу этого фильма, еще больше сгущают ее. Господи, уж лучше бы по-кондовому, по-дубовому!

 

На третьем году армии я сильно простудился и пошел, хрипя и свистя, в полковую санчасть. Майор Потёмка осмотрел меня и сказал: «Ничего у вас нет». Я служил в танковом полку, предстояли дивизионные учения, и Потёмка, видимо, получил инструктаж: «Поменьше больных в лазарете к середине февраля». Я встретил за те три года немало садистов и жлобов, но интеллигентный, обращавшийся ко мне на «вы» майор Потёмка остался самым тяжелым из армейских воспоминаний. Может, еще и потому, что моя мама тоже работала врачом?

 

Слава богу, я уже был «старичком» и понимал, что спасение утопающего – дело его собственных рук. Самовольно побрел в дивизионную санчасть, там мне сделали рентген и установили двустороннюю пневмонию. Учения обошлись без меня, я пролежал в дивизионной санчасти полтора месяца.

 

В результате жив-здоров и вот заканчиваю писать про  макабрический фильм «Ошибка инженера Кочина» по сценарию инженера человеческих душ Юрия Олеши.

 

 

В.Катаев, Ю.Олеша и М.Булгаков

 

 

Автор С. Бакис