Новый фрагмент
Главная » Новые фрагменты » Андрей ЗВЯГИНЦЕВ |
Режиссер Андрей Звягинцев. Сценарий Андрея Звягинцева Я бы о «Левиафане» лучше не писал. Трудно разобраться, и придется погружаться во всякую тягомотину, из которой можно не выбраться. Но фильм заметный, надо написать. Сюжет пересказывать на этот раз не буду. То, в чем я собираюсь разбираться, как бы ясно я ни написал, все равно останется для тех, кто фильма не смотрел, непонятным. Дьявол в деталях. В отношении «Левиафана» это особенно верно. Значит, пишу только для посмотревших фильм. Те, кому фильм понравился, слишком его не анализируют, а чисто висцерально (нутром) на него реагируют. Реакция сводится к словам «Мощно! Впечатляет!» или их синонимам. Кинокритику Антону Долину фильм понравился, и он по роду службы вроде анализирует, но это только видимость анализа. По существу, он пересказывает сюжет, стараясь расшифровать ту или иную аллюзию, метафору фильма: скажем, Левиафан – это власть, Николай – Иов, церковники – фарисеи и т.д. Но это не анализ, потому что сюжета в целом, связей между частностями Долин не объясняет. А чего, мол, объяснять, если все и так ясно: Россия – страшная страна, «Левиафан» - великий фильм. Зато те, кому фильм не понравился, кого он не впечатлил, или впечатлил (перед завораживающей мощью «Левиафана» трудно устоять), но не понравился, очень даже придирчиво его анализируют. Дмитрий Быков, например, пишет в «Новой газете» (цитирую, не всегда обозначая делаемые мной пропуски): Герой фильма Николай «говорит о местном гаишнике: монстр, двух жен на тот свет спровадил, но сам-то он по факту тоже двух жен спровадил на тот свет»; «за что его сын Роман так люто ненавидит мачеху? Почему эта мачеха бросается в койку московского друга-адвоката? … и это бы ладно, но ведь она еще и на пикнике отдается герою Вдовиченкова чуть ли не на глазах у пьяного супруга!»; «самоубийство после примирения с мужем еще менее поддается осмыслению»; «мэр хочет срыть ухоженный домик Николая, чтобы построить на его месте что-то личное. Непонятно, правда, чем один кусок пустынного берега лучше другого: места полно, строй, где хочешь»; «психологические выверты, конечно, всякие бывают, но когда их слишком много – смысл начинает хромать; с чего вдруг мэр перестал бояться разоблачений адвоката?». Но это все частные претензии, а есть еще общие: «Неужели действительно власть виновата в том, что все герои картины друг друга ненавидят, адски пьют, ни во что не верят и все терпят?»; «конечно, нынешняя Россия в самом деле бессильна и далеко зашла по пути разложения, - но тогда где, собственно, левиафан? Может, его и нет давно; и не зря в картине периодически появляется огромный китовый скелет?» Юлия Беломлинская в своем тексте на Facebook почти во всем совпадает с Быковым, но ее интонация гневна, ну и к тому же она много матерится: «Для меня этот фильм перестал существовать с момента, когда жена пришла в номер к его другу-адвокату и он ее выебал»; «следующая абсолютная ложь, как эта баба и этот друг, зайдя за холмик, начинают там трахаться»; «весь сюжет сыплется… адвокат уезжает побежденный… ему хватило удара под дых и параллельной истории с бабой, чтобы он бросил друга и уехал»; «герой уже побежден, уже все в порядке у бандита-мэра, но тот еще мокруху решает вдогонку устроить. Посылает убить жену. С какого хуя?». Резюме: 1) «Так не делают. Так не бывает»; 2) «Звягинцев для меня человек, полный говна, переполненный им и выплескивающий его в своем творчестве»; 3) «Как и в «Елене», я вижу здесь сценарий, полный лжи… Это подлые фильмы. Подлая «Елена», и теперь подлый «Левиафан». (Надо на всякий случай объяснить: Беломлинская считает Звягинцева подлым не потому, что он наезжает на церковь и Путина (она сама еще та антипутинка), а потому, что он, по ее мнению, наезжает на человека как такового и на Христа как такового. Если русские люди на 85% крымнашевцы, а изображение Христа висит в пропутинских русских церквях, это вовсе не означает, что дебаты о проекте Божием «Человек» закрыты и имя Божие перестало сиять). Как Быков и Беломлинская (далее ББ) говорят о частном и общем, так и мои комментарии к их базарам будут частными и общими. Частное. Быков в своей конкретности доходит до идиотизма. Ну какая разница, почему мэру понадобился именно этот кусок земли и т.д.? Разве в этом дело? Странно, что человек, написавший книгу о Пастернаке, великом поэте, отличавшемся дерзостью, с которой он попирал русскую лексику и синтаксис, придирается к такой чепухе. Далее, Быков говорит: "почему фильм называется «Левиафан», если мы видим только скелет кита (левиафана)? Может, левиафана никакого давно нет?" Ну да, может, и нет. Звягинцев как раз и хочет сказать, что нет. Какие у Быкова к этому претензии? Беломлинская загибает, когда говорит, что адвокат, если по правде жизни идти, не уехал бы после того, как ему разок дали под дых. Ничего себе, разок под дых! Да его чуть не убили. Может, Беломлинская такая смелая, что после подобного предупреждения не чесанула бы. Я лично за себя не уверен, и поэтому не нашел в чесе адвоката ничего неправдоподобного. Далее, она говорит, или из того, что она говорит, выходит, что жены не изменяют мужьям с их друзьями/друзья не трахают жен друзей, когда мужья/друзья в беде. Может быть, я, опять же, более гнилой, циничный человек, чем Беломлинская, но я думаю: в жизни по-всякому бывает. Запретный плод тем слаще, чем запрет тяжче. Переходим к общему. Те, кому фильм нравится, не хотят его анализировать, не видят за лесом деревьев. ББ, наоборот, не хотят видеть за деревьями леса. Взять ту же измену. Если задуматься, этот момент фильма коробит Беломлинскую не потому, что она такая чистюля и не может мысленно допустить, что жена способна изменить мужу в любых обстоятельствах, или что на это, по крайней мере, способна великая русская жена. На самом деле, Беломлинская возмущается, потому что измена Лили и предательство Димы немотивированны, это происходит ни с того ни с сего. Беломлинская правильно это подметила. Она только не хочет видеть, что оно так и надо. Звягинцев говорил в одном из интервью (мне сейчас лень искать его, чтобы точно процитировать, но за смысл ручаюсь), что он именно хотел, чтобы Лиля вошла раздетой в гостиничный номер к раздетому Диме совершенно неожиданно для зрителей. Он даже подумывал не давать Лядовой и Вдовиченко читать сценарий, чтобы они заранее не стали играть постепенно нарастающее эротическое притяжение – иначе говоря, назревающий трах. Звягинцев не хотел мотивированности, потому что это такой фильм. Какой - такой? Щас все-все объясню! Во-первых, при всех социальных привязках, это фильм-притча: история о новом Иове. Значит, нужно, чтобы напасти падали на Николая ни за что и как гром с ясного неба, как х с бугра. Чтобы в результате он был ими абсолютно раздавлен. Абсолютно, понимаете? Если бы он заранее заметил, что между Лилей и Димой что-то есть, то, когда он их застукал, его шок все-таки не был бы абсолютен, не хватало бы каких-то 0,000001%. Для абсолютного горя Иов должен не только потерять дом, детей, покрыться коростой и проч., - он еще должен совершенно не иметь объяснения: откуда? почему? за что? Николай не имеет. А вместе с ним не имеем и мы. Во-вторых, обратное тому, что «во-первых»: при том, что «Левиафан» - фильм-притча, это фильм с сильными социальными привязками: история не только про библейского Иова, но и про нынешнюю ситуацию России, нынешний русский народ, да и вообще про русский народ. Немотивированность нужна Звягинцеву не только для максимизации страданий Иова, но и для характеризации русского человека. Люди, которых мы видим в фильме, не плохие – они душевно темные, слепые. Из своих душевных потемок они видят мир «сквозь тусклое стекло» (см. Первое послание к коринфянам апостола Павла). Поэтому они могут сделать сегодня ужасное, завтра прекрасное. Лиля изменила, потом покаялась и покончила с собой. (Я все же думаю, что она покончила, а не была убита. Но об этом позже). Анжела и Паша, друзья Коли и Лили, дали показания на Колю, что он грозился убить Лилю. Это поступок ужасный (то есть то, что они дали показания): он свидетельствует о полной душевной оторопелости этой пары, полном отсутствии психологического чутья и того, что называется эмпатией. Ведь они знали Колю всю жизнь, со школьных лет: такой человек не может убить. Слепцы, отморозки. А с другой стороны, после ареста Коли они приходят к его сыну, чтобы забрать мальчика к себе, может быть, усыновить. У Достоевского или Фолкнера такой поступок выглядел бы как проблеск надежды: все-таки человек не до конца зверь. Но «Левиафан» - вещь не в духе Достоевского, а скорее в духе Вампилова: дело не в обнадеживающей благостности перепада от зла к добру, а в самом факте перепада, его шальной, дикарской полярности. Вот эта непредсказуемость, импульсивность алгоритма русской души ужасает Звягинцева больше всего. Дойдя до конца – а если доходить до него, всегда получается парадокс, - можно сказать, что и главное чудище фильма, мэр Шелевят, равно страшен тем, что у него руки по локоть в крови, и тем, что без благословения иерарха-исповедника на кровь он не решается ее пролить. Есть, знамо, душа у монстра, боится он все же Господа! Самое, может быть, жуткое про Шелевята – с какими чистыми, умиленными глазами слушает он проповедь батюшки в славный воскресный денек. Куда девался его цинизм? Внемлет слову предстателя Божья на земле, аки агнец кроткий. А потом, дочиста отмыв душу в храмовой сауне, возвращается в грешный мир и начинает сходу, прямо на церковной паперти, тереть с губернатором - верно, почище еще сатаной, чем он сам, - как там половчей следующего Иова ограбить и погубить. Нет, положительно: всякий русский человек – человек, у каждого душа жива. А с другой стороны – от всякого можно ждать нечеловеческого. Страх. Тьма кромешная. Важно: "Левиафан" не только притча и не только "жесть", а сложное, хитрое их переплетение, сращение, гибрид. ББ игнорируют эту гибридность, впадая кто в мелочный грех буквализма, кто в профанный грех сквернословия. Но они, ББ, в чем-то и правы. По крайней мере, их критический пыл объясним. Действительно: ну что такое этот левиафан? Безысходная картина мироздания по Звягинцеву – это результат анатомии любого левиафана, т.е. всякого государства, или следствие устройства левиафана специфически русского? Фильм толкует об абсолютном зле в человеческих душах – или только в русских душах? Звягинцев, конечно, может досадливо отмахнуться: не будьте такими дотошными, смотрите фильм, господа. Но как не быть дотошным, если он строит свои фильмы, как шарады? (О шарадах более подробно далее). Вопросы ББ (не которые по мелочам, а общего порядка) вполне резонны, они имеют право их задать, тут-то как раз ничего тупого нет. И здесь я уже начинаю выносить свой приговор по делу о «Левиафане». "Левиафан" довольно мутный, путанный фильм. Остро социальное и извечно библейское гибридизированы в нем не вполне убедительным, далеким от совершенства образом, и это сбивает с толку. Все фильмы Звягинцева построены на безмотивированности, она – главный прием этого режиссера. Скажем, в «Изгнании» жена заявляет мужу, что их ребенок – не от него. Мужик весь фильм бегает по миру, будто охваченный амоком, и мучается вопросом: с кем она могла ему изменить? как могла, если так любила его? или не любила? Ничего не понимает он, бедный, ничего не понимаем мы. В финале оказывается: жена не изменяла, она просто имела в виду, что ребенок – не сын своих родителей, а сын Божий. И из-за этого, простите, каламбура она чуть не довела любимого супруга до самоубийства? Очень глупо, по-моему. Но, во всяком случае, когда все разъяснилось, я хоть и плюнул раздраженно, но вопросов у меня не осталось. Ну притча такая странная, какие могут быть вопросы. Фильм, хоть он и был нелеп, был целен и последователен в своей нелепости - он был одна сплошная нелепость. С «Еленой» уже дело сложнее. Действие происходит не в некоем абстрактно-притчевом пространстве, а в г. Москва. Жена, в прошлом домработница Елена убивает своего мужа, в прошлом хозяина ради денег, которые позарез нужны ее сыну. Это вроде понятно. Но Звягинцев делает так, чтобы все-таки было непонятно. Как Лиля трахает Диму без всяких предвестий, так и Елена по всей своей психофизике, своему облику великой русской бабы, которая и коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет, непредставима как баба, которая мужа замочит и избу его ограбит. Ан нет, и замочила и ограбила. Бытово преступления мотивированны, психологически нет. Причем эту немотивированность Звягинцев возводит в симптом конца света. Апокалипсис – что он такое? когда наступает он? Когда слишком много злых на свете развелось? Нет. До тех пор, пока есть резкая граница между светом и тьмой, пока можно предсказать: «Вот этот убьет, этот – может быть, а этот, я уверен, никогда!» - мир последней черты не достиг. Деяние Елены непостижимо, немыслимо – значит, мы по ту сторону добра и зла: Апокалипсис грянул. «Елена» уже вызывала у зрителя сомнения и путаницу того же свойства, что «Левиафан»: то ли это притча, то ли жесть? Но замешательство зрителей было еще локально, как был локален сам фильм: ну некая история о некоей непонятной тетке. Допустим. «Левиафан» глобален – и соответственно, порождает глобальный хаос в зрительских мозгах. Звягинцев по-прежнему все строит на амбивалентности, безмотивности, загадках, пробелах, пунктирах. Иногда это соотносится со сверхзадачей фильма (пример: то же непонятное соитие Лили и Димы), а иногда сделано просто для того, чтобы напустить дополнительного туману. Для чего, например, Звягинцев оставляет нас в неведении насчет того, покончила Лиля с собой или ее убили по приказу Шелевята? Насколько лично у меня хватает ума, для послания фильма это не имеет никакого значения, авторы просто хотят, чтобы их фильм, как все предыдущие, был фокусом в духе оптических иллюзий Эшера. Но гибель Лили – частность. Суть в другом. Щас скажу, в чем, слушайте! Звягинцев – крайне рациональный, мозговой режиссер. Он все старается до последней точечки продумать, просчитать, особенно в структуре сюжета. Визуально его фильмы (все снятые оператором Михаилом Кричманом) всегда четко симметричны, кадры ясны и незахламленны; диалоги лаконичны, звук хороший, ни одного слова не упустишь, не в пример большинству современных фильмов. Так должно быть, потому что это фильмы-шарады, фильмы-головоломки, а условие головоломки должно быть изложено предельно четко. Пропуски-пробелы могут и должны быть, но на фоне полной ясности. Только так зритель их заметит и станет ломать голову и нервничать. Иными словами, только тогда в фильме будет саспенс. (Хичкок говорил примерно так: саспенс соразмерен ясности, с которой зритель понимает каждую деталь фильма. Насколько неясно – настолько и саспенс слабее). К тому же, если формально все ясно, а мы в итоге ни черта не поняли, то остается не автора головоломки винить, а на свой слабый ум пенять. Все так, все так. Да только фильмы Звягинцева метят выше, чем чистый триллер, режиссер стремится соединить саспенс с философией, социалку с глобальными концепциями. А это куда как непросто. То есть это возможно, но это сложно сделать путем сложного расчета. Говорят, Звягинцев похож на Тарковского. Во-первых, я не нахожу. Во-вторых, у Тарковского не было сапсенса, он не был Мичуриным, как Звягинцев, не прививал Хичкока к Библии. И вообще Тарковский был интуитивистом, он не делал своих фильмов головой и терпеть не мог зрителей, которые стремились головой их постичь. Тут такое дело: нечто сложное, но конечное умной головой охватить можно. Но сверхсложное и бесконечное, типа океана Солярис, никакой головой охватить нельзя – можно только душой. Яйцеголовые стремились проникнуть в сущность Соляриса чисто мозгово – и потерпели крах, об этом фильм. Звягинцев стремится сотворить глобальную модель мира головой – но ведь он не Господь, и у него тоже не получается. Больно уж сложна, хитра схема, в ней недолго самому ее автору ногу сломать. Притом, когда ты просчитался в примере на сложение однозначных чисел - ошибка будет, понятно, не столь значительна, как если умножаешь миллиарды на миллиарды. Предыдущие фильмы Звягинцева были менее глобальны, и когда что-то у него не сходилось (не сходилось никогда), это было не так уж заметно. «Левиафан», во-первых, разнороднее, эклектичнее по материалу, чем три предыдущие картины. Во-вторых, он грандиознее по своему посланию. Соответственно, трещина между саспенсом и философией в нем тоже грандиознее. Звягинцев, может быть, чувствовал: что-то не сходится. Что, повторюсь, не удивительно: невозможно одной головой, чисто конструктивно, сотворить сюжет, в котором небесное бесшовно соединится с земным. Это может получиться лишь на спонтанном приливе поэтического вдохновения, на его «чистом сливочном масле» (выражение Тарковского, когда он бывал доволен съемкой). Ну а если все же конструктивно… чем же тогда сцепить все в единое целое? Ведь надо же сцепить? И Звягинцев сцепляет, слепляет – грандиозностью, монументальностью. Забивает трещины шарады могучими скалами, заливает ледяными волнами Баренцева моря, заполняет потрясающей, нечеловеческой музыкой Филиппа Гласса. Грандиозно! И кроме того, Звягинцев идет ва-банк: он завершает фильм смачным плевком в лицо пропутинской РПЦ: иерарх, давший Шелевяту «добро» на уничтожение жизни Николая, читает в храме длиннющую проповедь о добре. И это еще не все: оказывается, храм возведен на месте стертого с лица земли дома Николая, на его, считай, растоптанных костях. Так вот для кого, оказывается, Шелевят гнобил несчастного Иова! Каково? И половина или сколько там зрителей картины ахают: грандиозно! Честно скажу про себя: я тоже ахнул, тем более что смотрел фильм в кинотеатре, на большом экране, со стереозвуком Долби. Вдолбился мне этот «Левиафан» в голову так, что я выходил на улицу пошатываясь. Но потом стал вспоминать, перебирать: поверьте, я делал это не для того, чтобы зоиловыми щипками умалить, уничтожить свое потрясение, а просто в порядке разбора своих впечатлений. И что-то стало скукоживаться, корежиться, расклеиваться. Скалы, волны, музыка Гласса полезли обратно из трещин фильма, трещины обнажились… Я восстанавливаю весь ход картины и думаю: о чем все же она? В сюжете есть поворот на 180 градусов. Вначале все идет, как в «Долгой счастливой жизни» Хлебникова, «Дураке» Ю.Быкова и других фильмах про «коррупцию режима». Все кажется достаточно ясным – и вдруг… Лиля легла в кровать Димы. И затем - второй удар по мозгам: их страшная в своей наглой абсурдности трахалка под самым носом Николая, на пикнике (о которой мы узнаем косвенно, что только усиливает удар). Это еще зачем? Какое отношение имеет к «коррупции режима»? И начинает постепенно доходить: нет, фильм ни о какой не о коррупции, а о той самой душевной тупости людей, про которую я раньше говорил. Коррупция – не причина бед, а следствие. Все персонажи «Левиафана» - как дроби с общим знаменателем и разным числителем: одни близким тупо и безжалостно изменяют, другие ближних тупо и безжалостно гнобят. По-простому выражаясь: каков народ, такова и мирская власть, такова и духовная. Ну хорошо. А как сюда вставить Николая – Иова? И почему вообще надо так навязчиво думать про Иова, зачем эта библейская аллюзия, нельзя ли без нее? Допустим, фильм не назывался бы «Левиафан», и священник, чтобы усмирить душевный ропот Николая, не процитировал бы ему место из «Книги Иова», где про Левиафана, и когда Лиля стоит на скале перед гибелью, из пучины морской не возникает кит, и на морском берегу не лежит остов морского чудища… Что-то слишком много надо в фильме забыть, чтобы искоренить из головы аллюзию с Иовом, но, допустим, мы справились, элиминировали. Что в остатке? Власть гнобит некоего человека Николая, близкие его предают, экскаватор, похожий на левиафана… тьфу ты, пропасть! … просто экскаватор сравнял его дом с землей, он пошел в зону ни за что на 15 лет… в общем, отняли у человека все, за что цепляется человеческая душа на земле. Ну и что же дальше? В каком-нибудь итальянском чернушно-политическом фильме типа картин Дамиано Дамиани этого было бы достаточно: вот что мафия творит, следствие закончено, забудьте! Но нет, Звягинцев не Дамиани. Зачем у его фильма этот «общий знаменатель», зачем эта библейская мощь и визуальная красота? Ладно, возвращаем на место отброшенные аллюзии. Николай все-таки Иов. Сравниваем с Иовом, смотрим, что выйдет. В «Книге Иова» сюжет такой: трое друзей, а потом еще некий четвертый умник пытаются по-всякому убедить несчастного, что Господь даром не наказывает, что надо терпеть и принимать все напасти за суровое испытание или даже лестный знак Божья внимания к твоей мелкой персоне. Но ничто не убеждает Иова, он хочет одного из двух: чтобы Бог дал ему знать, в чем он все же провинился, или чтобы не мучил его дальше, послал ему смерть. И тут вдруг раздается с небес Глас Господний… который наконец убеждает бедолагу, что он должен терпеть и не вякать. Господь убеждает весьма странным образом, но не в этом суть. Да ладно уж, для тех, кто не читал «Книгу Иова», все же расскажу. Бог убеждает Иова так. Он описывает всяких животных: птиц, коня, бегемота, левиафана – а может, левиафан и бегемот одно и то же, в тексте нет перехода, поэтому я не уверен – и говорит Иову типа так: можешь этого коня на скаку остановить? Можешь так жахнуть бегемоту по рылу, чтоб тот околел? Можешь поймать левиафана на удочку и приручить его для сельскохозяйственных нужд? А-а, не можешь, слаба ручка-то! Так какого же хрена ты машешь этой ручкой гневно в небеса, в сторону того, кто сделал этих тварей, кто в миллиарды миллиардов раз сильнее их?! Почему-то такой паханский разговор действует на Иова более убеждающе, чем логические выкладки друзей-людей, и он наконец утихомиривается. А Бог неожиданно говорит этим друзьям: «Вот он (Иов то есть) прав, а вы неправы, ясно вам?» Им, может, ясно, а мне нет. Почему Иов прав, когда эти четверо, по-моему, то же самое ему говорили, что Бог, только без бегемотов и кашалотов? Так или иначе, Бог возвращает Иову все, что можно возвратить, т.е. имущество и здоровье (детей-то, погибших от Его смерчей-ураганов, не возвратишь), и дарует ему долгую счастливую жизнь до 140 лет. Вот такая история. Теперь переводим на Колю нашего. Бог все у него отнял, ничего не объяснил, ничего не возвратил, в тюрягу засадил. Значит, если относиться к аллюзии с Иовом серьезно, надо сделать такой вывод: нет больше на земле справедливости, и Бог с людьми больше не разговаривает. Может, он вовсе покинул человечество, махнул на него рукой. (Вместо Бога в дом к Николаю однажды приходит "серьезно поговорить" бог и царь всей окрестной земли Шелевят). Но как же Иову-Коле тогда терпеть все беды, за что держаться, чем утешаться? Не за что. Ну так что тогда? Снова тот же Апокалипсис? М-да, крутенький, депрессивный финал. Зачем мне такой? Зачем Звягинцев грузит меня? Что пользы мне знать, что надежды нет, что скушал меня Шелевят, шевелящийся в пучине окиянской гад, с потрохами моими и моей утлой лодчонкой? Не ведая этого, еще хлопотал бы лапками, как та лягушка, спасительно спахтавшая масло из молока, а если по Звягинцеву, тогда… сливай масло, туши свет. Я дико извиняюсь, но мне кажется, что и эту версию надо отбросить. Тут тоже как-то не сходится. Если бы было про Иова, фильм сфокусировался бы на нем. А по факту, фильм вроде такой пятичастный иконостас: «Дима», «Шелевят», «Лиля», «Николай», «Финал». Сам Звягинцев рассказывал, что Серебряков даже обижался на него, что он мало его показывает крупным планом. И правда: если про Иова-Николая, так надо хоть в финале дать во весь экран его горестное или, наоборот, просветленное неизвестно чем лицо, типа неистребимой улыбки всем миром е-ной и нае-мой Кабирии. Но Звягинцев в долгом финале фильма про Колю бедного вообще позабыл, сосредоточившись на изобличении РПЦ. Грандиозная кода фильма – эпизод в храме – да, это потрясает и, может быть, даже восхищает, но лишь как проявление гражданской смелости Звягинцева, как нечто, выламывающееся из эстетики в этику. Но и тут – нехорошая, низкая, оглядчивая мысль: смог бы Звягинцев вместо этой сокрушительной антиклерикальной коды (сейчас РПЦ борется за невыход фильма на российские экраны) найти равный по мощи, но чисто эстетический финал? Я подверг тебя, читатель, экзекуции нудного погружения в мои зрительские заморочки (может, ты не выдержал экзекуции этой и давно уснул?), чтобы ты ощутил, как метался мой ум в попытках найти в этом впечатляющем, грандиозном фильме последовательность и цельность. Но ум мой, увы, так и не выбрался их «трещины Звягинцева» - обозначу таким анатомо-географическим термином роковую особенность стиля рассматриваемого режиссера. Еще трещина бывает в психике: «шизо» - значит трещина, раскол. Но я бы не хотел, чтобы читатель подумал, будто я считаю «Левиафана» шизоидным фильмом. Наоборот, он очень четкий, жесткий, строгий… ясный. Но вот какая штука: чрезмерные четкость и ясность так же граничат с безумием, как чрезмерные смутность и неясность. Я вспоминал по ходу рассуждений о гравюрах Эшера – ссылкой на них и закруглюсь, наконец. Сколько ни пялься на гравюры эти, все равно не сделаешь окончательных выводов по поводу истинного характера изображенного на них пространства. Фокус, конечно, но грандиозный фокус. И отходишь от эшеровских опусов с чувством некоторого головокружения. А этот фильм вспоминаешь с чувством некоторого раздражения, сомнения… и восхищения Не ставлю в конце текста точку. P.S. Вот ссылка на статью Ольги Седаковой, в которой "Левиафан" сравнивается с "Покаянием" Абуладзе. Это замечательная статья, и я всей душой хотел бы во всем согласиться с ней, но что-то - может быть, чрезмерная, мелочная подробность моего зрения? - мешает мне видеть картину Звягинцева так глобально, и в том трагическом свете, как увидела ее Седакова. http://gefter.ru/archive/14108
Андрей Звягинцев и продюсер фильма Александр Роднянский. "Левиафан" получил американскую премию "Золотой глобус". Cмотреть фильм он-лайн:
По вопросам приобретения книги С. Бакиса «Допотопное кино»
можно обратиться по тел.: +38(067) 266 0390 (Леонид, Киев).
или написать по адресу: bakino.at.ua@gmail.com Уважаемые посетители сайта!
Чтобы оставить комментарий (вместо того, чтобы тщетно пытаться это сделать немедленно по прочтении текста: тщетно, потому что, пока вы читаете, проклятый «антироботный» код успевает устареть), надо закрыть страницу с текстом, т.е. выйти на главную страницу, а затем опять вернуться на страницу с текстом (или нажать F5).
Тогда комментарий поставится! Надеюсь, что после этого разъяснения у меня, автора, наконец-то установится с вами, читателями, обратная связь – писать без нее мне тоскливо.
С.Бакис
| |
Просмотров: 2351 | Рейтинг: 5.0/1 |
Всего комментариев: 0 | |