В этом фильме, как всегда у Смирновой, снимается много ее друзей. Даже больше, чем обычно. Заняты соавтор сценария Анна Пармас, редактор журнала «Сеанс» Аркус Люба, монтажер Баталова Юля. Евгений Муравич снимался в «Двух днях», он не профессионал, но интересный, и теперь тоже стал постоянным исполнителем и другом. А если Дуня берет профессионалов, то это тоже друзья или приятные ей люди, которые непременно станут друзьями. Главную роль играет Аня Михалкова, без которой Дуня уже не мыслит своих фильмов. Яну Троянову она взяла впервые, и это такое чудо юмора, души и органики! Теперь она – друг и, конечно, еще будет сниматься у Дуни. Ани и Яна – какой кайф смотреть на них, а тем более с такими двумя девушками работать! 

Не все режиссеры снимают друзей. Трудно представить, чтобы так делал Райзман Юлий Яковлевич – он даже одного и того же артиста дважды ни разу не снял. Но то было другое время, время режиссеров-фанатиков, отдававших кино нервы, здоровье, всё. А она, Дуня, в принципе могла бы и без кино прожить. Она занимается им до тех пор, пока это в удовольствие. Дело не в результате, а в процессе. Съемки – часть жизни, и не хотелось бы проводить эту часть с неприятными, чужими людьми.  

Кроме того, когда человека любишь, ты его знаешь: любовь – это сокровенное знание. Человека, которого любишь, в принципе, всегда можно снять. Опять же, ее, Дунино, кино – не железные конструкции, где шаг влево-вправо – и фильм сорвался, как монтажник с лесов. Тут почти всё - импровизация. Ну вот Женя Муравич дипломат, знает языки. И он поет неплохо. Так отчего ему не спеть  в картине по-португальски?

Муравич поет в эпизоде посиделок друзей-музейщиков. Снимались люди, давно знающие друг друга  «по жизни», что идет эпизоду на пользу, ведь и по фильму люди давным-давно знакомы. Поэтому эпизод получился достоверным, теплым. Сидят старые друзья, выпивают, прикалываются. Один (это Гена Смирнов, Дуня впервые сняла его в «Двух днях», а теперь дала большую роль) поет под Диту Пьеху:  «Твой отец тебя любит и помнит, но теперь не живет вместе с нами». Кто-то добавляет: «Просто сильно пахнул ногами». Кто-то еще: «Просто он щас ушел за грибами!»  А Лиза (Ани Михалковой героиня) придумала: «Просто он стал встречаться с парнями». Очень смешно! И актуально! Причем я совершенно не сомневаюсь, что все это на чистом импровизе. 

Вообще фильм смешной. Это лукавая, тонкая картина, но и картина для всех. Каждый зритель возьмет столько, на сколько ума хватит. Ну вот, положим, смотрит фильм зритель «простой». Я уверен, он получит от фильма свое удовольствие. Конечно, среда неродная, петербургские музейные крысы. Но, во-первых, туда внедрен свой человек, Виктория из Екатеринбурга, - в исполнении Яны Трояновой такая своя, такая до боли знакомая и стебная! Во-вторых, неужели,  если ты «простой», так тебе не интересно потратить полтора часа и подсмотреть, как «сложные» живут-маются? Тем более, что маются они, с одной стороны, как-то чудно и не по-русски, а с другой – точнехонько как и мы, грешные. Вика, с ее живым характером, глазом-алмазом и чисто конкретным подходом к любому жизненному вопросу, служит в фильме как бы рентгеном, просвечивающим все эти интеллигентные заморочки до их сущностного костяка. Уже через пару дней после того, как Лиза привела случайную спутницу по железнодорожному купе в свою живописно-запущенную петербургскую квартиру, та просто, по-народному, но удивительно верно ухватила Лизину суть и весь расклад ее жизни. Лиза немного припыленная, живет в сраче, но озабочена судьбами мира, подписывает воззвания в защиту Ходорковского, регулярно носит продуктовые передачи в детдом (это на свою-то зарплату бюджетницы), смотрит по ТВ какую-то антипутинскую мутотень (и где она только находит такие передачи? Яна раньше, наверное, думала, что В.В. по телеку только хвалят). А по сути, она нормальная баба, просто не трахалась давно. То есть иногда она «пропускает»: наведывается к ней бывший муж, зачуханный такой, - но какой от него толк? На то он и бывший, что толк если и был, то, наверно, давно сплыл. 

Первым делом Вика наводит в квартире приблизительный хотя бы марафет. Выгнав к чертовой матери тетку, которая периодически приходила к Лизе убирать, да ничего не убирала, а только садилась с хозяйкой за стол чай пить, ложки бить да про Ходорковского говорить, потому что сама такая же безрукая интеллигентка, как Лиза (та ее из милосердия в уборщицы наняла),  Вика как следует вымыла в доме пол, пыль веков от Лизиных хартий отряхнула. Вторым делом Вика прогнала Лизиного бывшего. Ну не выдержало просто сердце наблюдать, как, потрахав Лизу и воображая, что другого такого трахальщика на свете нет (хотя он наверняка «ни о чем, как кролик»: Вика бойцовские качества мужиков сходу просекает), он начинает утром осчастливленной Лизе запредельно хамить: «А между прочим, ноги, дорогая, надо брить», представляете? Ну Вика тут же и попросила его очистить помещение (а что, неправильно сделала, скажете?) Потом она купила Лизе, одевающейся, как восьмидесятилетняя старая дева, красивую оранжевую жакетку с шикарным лисьим воротником. Лиза сначала вроде засомневалась, но потом, молодец, надела. Пообтершись недельку-другую в Питере (куда она приехала неизвестно зачем с пачкой презервативов в сумочке – из-за этой-то украденной сумочки Лиза и предложила екатеринбургской стрекозе временный "стол и дом"), гениально коммуникабельная Вика успела приобрести больше друзей, чем Лиза, считай, за всю жизнь. И тогда она устроила в квартире "party” – не только для собственной радости, но и чтоб дать Лизе возможность познакомиться с каким-нибудь интересным мужчиной. Но у Лизы это дело как-то не пошло. Хотя сдвиги в положительную сторону наметились, наметились. Например, Лиза не рассердилась, а только рассмеялась, когда Вика сказала ей, что нормальная женщина всегда должна иметь при себе пару гондонов. Оказалось, кроме того, что Лиза не дура вмазать, каковому занятию они и стали на пару регулярно предаваться.  Правда, однажды Лиза не рассчитала своих емкостей и стравила прямо на новую жакетку, ну да это не беда, для Вики отстирать обрыганные или обоссанные шмотки пара пустяков. В общем, вскоре Вика и Лиза стали задушевными подружками, и Лиза уже слышать не хотела, что Вика уедет.  

...Тут такое дело, деликатное немножко. Если по-хорошему, то надо было бы, чтобы Вика и Лиза стали любовницами. Но я так думаю, Дуня не решилась до этого ситуацию довести. Вообще-то Дуня очень смелая и эпатажная, на передаче «Школа злословия» она всегда старается сказать слово «жопа» или что-то еще этакое. Но, наверное, она не была уверена, что народ правильно поймет такой поворот сюжета. Вот если бы она для одной интеллигенции фильм снимала, тогда другое дело.

Ну ладно, дальше буду пересказывать картину с точки зрения интеллигенции. Лиза от Вики в восторге, не устает нахваливать ее своим высокоумным друзьям: «Какая у нее витальность, какой дар жизни! Сколько в ней энергии, тепла и, в сущности, доброты – конечно, без всякой сентиментальности. Да, вкус у нее ужасный – но откуда взяться хорошему? И в конце концов, неужели вкус – самое главное в человеке?» (Я не цитирую дословно, но за базар отвечаю). Друзья, хоть тоже интеллигенты до мозга костей, но не такие все же малахольные, как бедная Лиза, стараются ее вразумить: «Неужели ты не видишь, что она хабалка?!» Лиза отвечает в том духе, что все хабалковские черты Вики – все же менее ужасны, чем вот это снобистское презрение к ней.  У Лизы возникает идея: устроить Вику дикторшей на внутреннее телевидение музея, типа телеэкскурсоводом, благо такая вакансия освободилась. А что? Вика хваткая. Вкус у нее, да, того, но, если хотите знать, у нее есть глубинное чутье искусства, есть! Надо только немного подучить ее азам, ну там, история европейского искусства, стили всякие: готика, барокко, маньеризм (нет, пожалуй, его можно пропустить, не очень важный стиль), рококо... Вика аккуратно записывает: «кококо». Смех и грех... Но усваивает девка, в целом, отлично, учителке на радость.   

Это, однако, только середина картины, и значит, дальше еще будет какое-то движение сюжета «от противного». Так оно и выходит. Приятно смотреть на игры кошки с клубком. Немного неприятно, когда она играючи рвет занавески. Страшновато наблюдать, как она растерзывает мышь или тем более крысу. И совсем трудно примириться с таким status quo, когда кошка систематически забирается в чулан и съедает сыр и сметану. Вика женщина молодая и здоровая, с повышенным аппетитом. Лиза не ждет от гостьи рабской благодарности, но  как-то гостья  слишком уж принимает хозяйкину душевную широту  за данность, ведет себя в доме без всякого стеснения, начинает приводить всяких типов. Это все же немного шокирует Лизу. До поры до времени она старается сдерживаться, но когда, невовремя вернувшись домой, она застает Вику увлеченно трахающейся с ее бывшим...  всему,знаете, есть предел! Лиза надолго запирается в своей комнате, а Вика сидит перед дверью и канючит: «Я не хотела... это он пристал... не могла же я кричать...» (Действительно, какая нормальная баба кричит, когда ее насилуют? Делов-то). Наконец Лиза выходит и тихо, отчетливо говорит Вике: «Ты хабалка, дрянь, шлюха!» Вика плачет и лепечет сквозь рыдания: «Ты меня обманула. Зачем ты мне обещала всё? Я тебе поверила! Я никому так не верила, как тебе!»

Однако это еще не конец фильма. Все-таки Лиза сумела загнать эту ужасную сцену в подсознание... от бывшего мужа всего можно было ожидать, а Вика... ну захотела кошка сметаны, кошка долго без сметаны не может. Забыли, проехали. Но вот Вика устраивается артдиректором в  молодежном клубе (галоп по культурной истории Европы не пропал даром!) С первой зарплаты она дарит Лизе великолепную вещь:  чугунный памятник с фонтаном - уменьшенная, но не слишком, копия реальной  петербургской достопримечательности. Промаявшись полночи в бессоннице от фонтанного лепетанья, Лиза  встает, подходит к Вике, накрывает ей лицо большой подушкой и начинает девушку тщательно душить. Вывод: интеллигентная женщина, ты можешь простить, когда подруга превращает твой дом в бордель, даже принимает в борделе твоего бывшего мужа, - но когда она дарит тебе чудовищный памятник с фонтаном...! Переборов мощным духовным усилием архетипическую мстительность на семейно-родовой почве, эстетической несовместимости интеллигентная женщина, увы, не смогла перебороть. Все-таки ужасный вкус – это... ужасно!

Последняя сцена происходит в милиции. Мент снимает у Лизы показания: как и следовало ожидать, придушить Викторию оказалось преступлением нелегким – та вырвалась и сама стала душить Лизу. Мент, конечно, человек неинтеллигентный, но знает: в стычке между интеллигенткой и хабалкой агрессор – всегда вторая. Поэтому сейчас хабалка сидит в обезьяннике, а интеллигентка дает показания. Но вдруг, уже «расписавшись вот тут снизу», Лиза кричит: «Отдайте мне это! Я отказываюсь от показаний!» Но Вика кричит из-за решетки: «Не отдавай ей! Не отдавай!»

Лучше, значится, в зону, чем обратно под крылышко к этой духовно высокой Лизе. Финальные титры идут под удалую русскую песню «Валенки». Понимай так: лучше в валенках ходить, чем с интеллигенткой жить. 

Такая вот история дружбы, обернувшейся враждой. История потерпевшего крах хождения интеллигенции в народ, или хождения народа в интеллигенцию. Сюжет, заставляющий вспомнить о Толстом, Чехове, Куприне.

Классики классиками, но, надеюсь, читатель оценил всю бредовость этого сюжета в переложении Дуни Смирновой. Не бывает таких дур, как Лиза. Не бывает таких свиней, как Вика. То есть свиньи-то и похуже бывают, но ведь Вика представлена хорошим, качественным человеком: такая уж как-нибудь отыскала бы сметану подальше от хозяйкина чулана. И еще: ну как могла Лиза вообразить, что можно наскоро подучить невежду мировой культуре? Неужели Дуня не почувствовала, что, заставляя свою молящуюся на искусство героиню поверить в такую возможность, она опустила ее? (Впрочем, похоже на то, что, начиная с «Двух  дней», опускание тонких интелей стало, с какого-то рожна, сверхзадачей Дуниного художественного творчества. Выбрасывай типа этих надменных лицемерных профессоришек из окон, как хунвэйбины делали! Такая вот Дуня-Ма-Цзэ-Дуня). И самая главная закавыка: памятник с фонтаном – бог с ним, это всего лишь метафора  пика вражды, - но пику не предшествовало никакое реальное восхождение. Вяло-добродушная Лиза  и кипуче-добродушная Вика жили душа в душу, так бы и до старости могли. Никаких антагонистических противоречий между народом и трудовой интеллигенцией не показано, хотя теоретически Дуня и хочет сказать, что, мол, «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с места им не сойти». А раз противоречий нет, то несерьезна вся эта история, из пальца высосана. Балаган, одним словом.  Причем не смешной (ведь несерьезно – еще не значит смешно. Наоборот, смешное всегда серьезно).

Смирнова скажет: «Но я и хотела, чтобы был балаган. Ларчик такой с двойным дном, сундучок, в котором что-то стучит, и это что-то – лукавая ирония». Ну да, ну да. Например, когда Вика плачет и укоряет Лизу за то, что та поматросила с нею в океане мировой культуры да и бросила, она в конце своего монолога добавляет: «Ты в ответе за того, кого приручила!» Не бог весть какая тонкая аллюзия – всякому образованцу известна эта цитата из Сент-Экзюпери, - но фишка в том, что она ввернута темной Викой, причем использована ею в демагогогических целях, будто она Тартюф какой-нибудь. Вот какая Дуня тонкая –  фиги во всех карманах, ирония, глубина такая - всего смысла не смекнуть, до дна не донырнуть!

Но сколько ни разбрасывай вокруг фиг, банан останется бананом, а балаган балаганом – только станет противным, непростодушным, каким-то фигОвым, хитрожопым балаганом. Дуня очень любит тонкости и не терпит дурного вкуса (на «Школе злословия» она вечно смеется над хабалками в люрексе. Кроме того, она не пощадит такого гостя,  который неправильно употребит какое-нибудь русское слово или, того страшней, посмеет употребить какое-нибудь пошлое слово: в этом случае Дуня и с передачи может  запросто прогнать!) При этом она воображает себя кем угодно, но не снобкой. Бывает хороший и плохой холестерин. Дуня презирает плохую, хабальскую вульгарность, но обожает вульгарность прелестную, варварскую и спонтанную, проявляющуюся в неожиданных чудачествах языка и диком непроизвольном юморе простой  жизни. Но вот дошло до дела, и на поверку оказалось, что сама Дуня способна продуцировать лишь плохой холестерин: фильм, повторяю, не смешон, предсказуем, все в нем не свободно, а, напротив,  натянуто, и в нем нет того главного, что должно было бы быть в такой картине  – дыхания гения языка, которое удавалось, например, уловить Юзу Алешковскому или, из более молодых, Константину Мурзенко. А у феноменальной Яны Трояновой, так поразительно сыгравшей в «Волчке» Василия Сигарева, Дуня черпает с самой поверхности колодца ее таланта; возможно, Яна и станет подружкой Дуни, но ролью Вики Дуня не слишком ей удружила.

Плохой фильм. Моя критика до Дуни вряд ли долетит, но если она услышит что-то подобное от кого-нибудь другого –  уверен, с нее что с гуся вода. Соберутся вместе все подружки, которым так хорошо, с таким кайфом работалось вместе... Атмосфера такой ладной, веселой работы не бывает случайной, она непременно приводит к хорошему результату, как от любви рождаются красивые дети. Подруги соберутся вместе и, сказавши хором: «Чтоб они сдохли!», тяпнут по первой. Дураки то есть и зануды чтоб сдохли, те, от которых не стоит ждать понимания тонких подтекстов и прикольного юмора.