Документальный фильм. Режиссер Борис Караджев. 2014

Виктор Голышев в передаче "Школа злословия"

Фильм не принадлежит к тому типу документалистики, которая, на самом деле, художественное кино, т.е. говорит больше, чем показано. Этот фильм говорит, что говорит. Конкретнее, герой фильма, переводчик Виктор Голышев, говорит на всякие темы. Каждая тема – главка на пару минут. «Художественный» документальный фильм про Голышева сделать было бы трудно. Пианист, трубочист, морфинист – тут документалисту есть где развернуться. А переводчик – ну что интересного про него покажешь? Как он пишет и зачеркивает, пишет и зачеркивает? Поэт, правда, делает то же самое, но он хоть волосы вдохновенно ерошит, ногти грызет, к окну подбегает и глядит в даль. А переводчик, взъерошивший волосы, непременно напорет отсебятины. И смотреть ему лучше не в даль, а в вебстер, в ларусс или в какую-нибудь энциклопедию.  И тем более не станет ерошить волосы Голышев. Во-первых, его череп лыс, почти как яйцо.*  Во-вторых, если он иногда что-то там чахлое и ерошит, то уж ни за что не станет делать этого перед кинокамерой. Голышев избегает красивых жестов, как и красивых слов типа творчество, вдохновение, миссия, самовыражение  и т.п. По любой теме он излагает коротко и просто: «Разве дворник метет улицу, потому что борется за чистоту?  Метет, потому что работа такая». Вот так же, значит, и он: переводит, потому что надо семье на обед зарабатывать. «Вы каждый день переводите?» «Да, если здоров, то почти ежедневно  - или халтуру, или хорошую книгу. <…> Если хорошо относишься к книге, то все время заведен и вдохновения не надо». (Это не из фильма, а из интервью, данного Голышевым Елене Калашниковой. В дальнейшем я буду приводить выдержки из высказываний Голышева без указания на источник). Не только вдохновение, но даже удача - слово не из лексикона Голышева: «Про удачи я никогда не думаю, главное, чтобы стыдно не было». Без вдохновения можно обойтись, удача то ли существует, то ли нет ее – что же определенно есть? Есть труд:  «Вообще всегда, когда переводишь – потеешь».
Периодически, чтобы все время не показывать говорящую инопланетянскую голову Голышева, режиссер снимает  его на занятиях в переводческой секции Литинститута. Вот он подписывает зачетки: «Вы, кажется, должны были  Зонтаг перевести?» «Да, но я… не до конца перевела». «Понятно. Раз надоело, не стоит вымучивать». Зачет. Легко вообразить, как обожают такого профессора студентки. Наверное, они между собой называют его «прелесть». А он, может, вовсе не прелесть, не в этом дело. Скорее похоже на то, что он просто не уверен в существовании  неотменимых правил, не только в области художественного перевода, но и в области перевода с курса на курс. Девушка ленивая, ну и что? Зато она, кажется, способная. Способные люди часто ленивы. Он сам, может, был в молодости ленив. Зато в те поры, когда был он ленив, он не переводил того, к чему душа не лежала, а теперь вот переводит. Например, он на пару с кем-то переводил «Гарри Поттера», хотя в художественном плане это его нисколько не волновало: «Первых несколько страниц еще думаешь, как перевести, ну а потом рука сама пишет, помня лишь о том, что надо побыстрей».    
А что же Голышева волнует? В фильме он на эту тему не распространяется, но если просмотреть все, сделанное им, можно уловить нечто общее. Он прославился с выходом романа Уоррена «Вся королевская рать»: не только перевод был замечательный, но и книга имела в СССР большой успех, даже телефильм был по ней поставлен. Вот еще некоторые переводы Голышева: «Свет в августе»  и «Когда я умирала» Фолкнера, «Другие голоса, другие комнаты» Трумэна Капоте, «День саранчи» Натаниэля Уэста, «1984» Оруэлла, «Паутина земли» и «Смерть – гордая сестра» Томаса Вулфа, детективы Дэшила Хеммета, «Заблудившийся автобус» Стейнбека, «Над кукушкиным гнездом» Кена Кизи, «И поджег этот дом» Уильяма Стайрона...  (Я помню, как  поразил меня перевод «Заблудившегося автобуса», именно не так роман, как перевод. Половина действия происходит в бакалейной лавке при бензоколонке на обочине хайвея. Стейнбек со страницы на страницу улиткой ползет по полкам, уставленным специфически американскими продтоварами. Что было  мне, знавшему из деликатесов только шпроты и сервелат, до всех этих брендов кофе, бекона, сыра и сигарет? И как это вообще можно перевести, чтобы читатель не захлопнул книгу в голодном раздражении? Панорамы Голышева по полкам завораживали, как панорамы Тарковского по лужам в «Сталкере»).  Прекрасно, но какой все же общий знаменатель извлекаем из книг, которые Голышев выбирал для работы?
#1. Это проза мощная и такая, в которой кипит страсть. Она может выплескиваться на поверхность, как у Фолкнера или Уоррена, или таиться под покровом мистики или лирики, как у Капоте, но так или иначе чистый интеллектуализм Голышева не привлекает - ему нужно, чтобы в книге были психологический накал и борьба сильных личностей. Если, повторяю, эта борьба подспудна, тем лучше, пусть она распирает текст изнутри. Такая вкусовая склонность Голышева совпадала с пристрастиями множества интеллигентных, но не отмороженных читателей, которые, увидев под названием книги строчку: «перевод  В. Голышева», были уверены: тут не соскучишься!
#2. Голышев не испытывал особого тяготения не только к «яйцеголовым» авторам, но и к «яйцеголовым» персонажам. Душа его куда меньше лежала к текстам «про интеллигентов», чем к текстам «про жизнь как она есть». Деление, конечно, условное, и тем не менее я не припоминаю книги в переводе Голышева, где действие происходило бы в академической или артистической среде. Ферма, фабрика, штаб-квартира предвыборной кампании, пивнушка или психушка – такие местечки Голышева куда больше зажигают.
# 3. Mощному развороту содержания должны соответствовать мощность и сложность  стиля. Слишком гладкий стиль Голышеву было не только скучно, но и трудно воспроизводить: когда автор пишет широко и свободно, переводчик тоже может позволить себе большую свободу, не соскальзывая при этом в переводческий произвол. «Мне довольно трудно переводить то, что Андрей Сергеев называл «регулярная проза»,– сказал сам Голышев. Иначе говоря, ему легче переводить, скажем, могучего кряжистого Фолкнера, чем  какого-нибудь лаконично-изящного Моэма. И за авторов подобного рода, так называемых «тонких стилистов», Голышев, кажется, никогда не брался. 

Читатель мог заметить, что, говоря о предпочтениях Голышева, я сбивался с прошедшего времени на настоящее и потом опять на прошедшее.  Конечно, для меня его главные переводческие свершения в прошлом. Возможно, это связано с моим общим и все более увеличивающимся отставанием от современной прозы. Правда, Голышев и сам сказал: «Я не думаю, что со временем человек становится лучше: техника улучшается, а энергии не прибавляется». Однако Голышев и сегодня - активно присутствующая в соответствующей сфере литературного творчества фигура. Фильм, который предлагается вашему вниманию, совсем новый, и Голышев, которому 77 лет, ничуть не выглядит дряхлым. Мы видим - у него дочь-школьница. Отцу предстоит выводить ее в люди, – а это залог того, что великий переводчик Виктор Петрович Голышев еще долго не сможет расслабиться.  

* Что, в сочетании с перпендикулярными черепу крупными ушами, делает этого мастера перевода похожим на мастера-джедая Йоду:

Борис Караджев

Смотреть фильм он-лайн

(Там первые полторы минуты разноцветные полосы и пищит,

но потом все нормально)

Написать письмо автору