Итак, сначала о повести.

Молодая гувернантка, дочь бедного  священника, приезжает в замок Блай. Ей поручена забота о двух детях-сиротах, Майлсе и Флоре. Кроме детей, в замке еще живут экономка миссис Гроуз и несколько слуг. Предполагалось, что вначале гувернантка (в дальнейшем – Г.) будет  иметь дело только с младшим ребенком, Флорой. Но Майлса за какие-то неясные провинности исключили из школы-интерната, и через несколько дней после прибытия Г. он тоже возвращается домой. Предыдущая гувернантка, мисс Джессел, также по неясной причине, умерла. Г. мгновенно полюбила детей – они красивы, как ангелы, необыкновенно тонки, умны и прекрасно воспитаны – впрочем, Майлс и проказник изрядный. Дети тоже сразу прикипели душой к новой гувернантке. Однажды Г. замечает на башне замка человека зловещего вида. Описав его миссис Гроуз, она получает от экономки неохотный ответ, что тот, кого она увидела, точь-в-точь Питер Квинт - бывший лакей владельца замка. Поскольку Квинт умер, Г. приходит к заключению, что наблюдала его призрак. Затем в ходе повести она не раз видит призраки Квинта и мисс Джессел. Путем настойчивых расспросов Г. получает от миссис Гроуз следующие сведения: Квинт состоял с мисс Джессел в плотской связи, причем их соития иногда происходили на глазах у детей (этот отвратительный тип нарочно делал так, чтобы дети все видели);  Майлс был необыкновенно и необъяснимо привязан к Квинту; когда Квинт охладел к мисс Джессел, та покончила с собой; вскоре после этого Квинт, вернувшись откуда-то в Блай с пробитым черепом, издох, упав на ступенях замка. Г. начинает подозревать, что за ангельской чистотой детей кроется безмерная, невыразимая порочность. Она не перестает любить Флору и Майлса – напротив, любовь ее, к которой прибавились ужас и сострадание, стала еще сильней. Однако теперь она жаждет получить от детей опровержение или, на очень худой конец, подтверждение своих подозрений, но те или совершенно не понимают, чего она от них добивается, или проявляют дьявольскую изворотливость, -  во всяком случае, попытки Г. ни к чему не приводят. Между тем время идет, и чреда мрачных событий склоняет Г. ко второй  версии: вот дети бегут по коридору, а  с другого конца его доносятся удаляющиеся шаги; вот они о чем-то перешептываются со странными, недетскими выражениями лиц; вот Флора с увлечением рисует мрачные облака и молнии; вот Майлс вышел из замка заполночь (и кстати: за какие такие грехи его исключили из школы?)  Пусть доказательства всякий раз неокончательны и косвенны; пусть точек над i: испорченность, имморальность, извращенность, - никак не удается поставить, - но сама изворотливая неуловимость истины, невозможность раз и навсегда изобличить детей убеждает Г. в том, что она права, быть может, сильнее, чем если бы она поймала их за руку. Г. исполняется решимости спасти Флору и Майлса, причем интуиция подсказывает ей, что призраки потеряют над ними свою губительную власть в тот самый момент, когда дети признаются: да, связь существовала и длится. Значит, надо заставить их перестать лгать! Преодолевая суеверный страх и жалость, Г. неумолимо идет по следу – и в конце концов доходит до цели.  Ну, почти доходит... остается всего несколько маленьких шажков. Но ведь и суд часто выносит приговор по совокупности косвенных улик? Правда, проверить, верна ли была ее интуиция, что, сознавшись, дети избавятся от адского искушения, Г. не удается, потому что дети, дети... Обсуждаемое произведение - новелла в духе Анны Рэдклифф, автора готических романов ужасов и тайн – не будем же портить будущим читателям «Поворота винта» и зрителям «Невинных» кайф. Говоря коротко, все кончается самым трагическим образом.

Не следует забывать: внутри жанра готической прозы призраки – это не то, что кажется, а то, что есть. Тогда вопрос: реальны были призраки замка Блай, или они существовали лишь в сознании Г.? Ответить на этот вопрос с полной ясностью невозможно. Дело в том, что Генри Джеймс подложил нам, читателям, вот какую свинью: повесть написана от первого лица - лица самой Г. Мы привыкли к тому, что обычно первое лицо в прозаическом нарративе –  как бы прозрачное стекло магазинной витрины: на него не надо обращать внимания, а то, что оно сообщает – это объективная данность, не нуждающаяся в верификации. До самого конца повести мы принимаем призраков за «настоящих призраков»; даже если Г. "все это кажется", как нам об этом узнать? Шизофреники не подозревают, что они шизофреники, и нам, следящим за внешним миром "из головы" Г., не дано выскочить за пределы ее сознания. "Но в конце-то концов, - спросит читатель,  - все выясняется?" Нет, не выясняется - Джеймс так и не дает нам возможности внеположного по отношению к Г. взгляда. Только прочитав повесть и отложив ее в сторону, мы можем наконец кое-что сообразить и сопоставить - и тогда возникают определенные сомнения... которые так и останутся сомнениями. Не только мы, но и многомудрые джеймсоведы до сих пор не могут решить: так это призраки бродили по замку или муравьи  ползали у  Г. в голове? У оппонентов не находится достаточно аргументов, чтобы, как говорится, "закрыть тему".
На чьей же стороне я? Скажу так. Да, повествовательница - не плоское стекло, а кривая линза, искажающая все происходящее под углом своего маниакального видения. На Г., на ней самой читателю следовало с самого начала сосредоточить все внимание, вместо того чтобы смотреть "сквозь нее" на якобы объективно разворачивающиеся события. С другой стороны, не так уж важно, увидела ли она фантомов внутри или вне собственной головы. Даже если эти фантомы были "реальны", все равно Г. ответственна за то, что случилось в замке Блай. Всему виной ее ужас перед злом.

Что касается фильм Джека Клейтона «Невинные» - он тщательный, добротный, красивый. Но перед ним – как перед любой экранизацией этой лукавой повести, которых насчитывается уже, кажется, семь, – изначально стояло непреодолимое препятствие: кино неспособно вести повествование от 1-го лица. То есть голос за экраном, конечно, может произносить «я» - но на экране повествователь все равно будет 3-м лицом. И таким образом, гувернантка в фильме для нас никакая не прозрачная витрина, а с самого начала главное действующее лицо, за которым нам вольно осторонь, вчуже следить - и где-то к середине картины мы уже основательно подозреваем, что что-то с этой мисс Гидден не так. (Усугубляя роковую киношную зримость героини, авторы фильма зачем-то дали ей имя, хотя Джеймс, чтобы до предела превратить гувернантку в невидимку, оставил ее безымянной). В результате фильм теряет главное, что должно было бы в нем ощущаться, – амбивалентность, смутную игру в серой зоне между объективным и воображенным. Ну просто некая  женщина сошла с ума и погубила невинных инфантов: благие намерения, в который раз, привели сами знаете куда.

При такой усушке-утруске грандиозного джеймсовского замысла, придать фильму значительность и глубину могла бы только исполнительница главной роли: если бы мы увидели, как, сражаясь с дьяволом, то ли вправду вертящимся  поблизости, то ли пригрезившимся, сама-то Г. прочно попадает к нему в лапы. Тарковский хотел, чтобы Терехова в «Зеркале» была одновременно похожа на святую и на ведьму; такое сочетание было не менее необходимо в данном случае. Но Дебора Керр играет красивую статную даму, недостаточно молодую, чтобы можно было приписать душевную бестактность Г., этой дочери священника, неискушенности в таинстве экзорцизма, и недостаточно сухую и упрямую, чтобы приписать ее фанатизму. Просто хорошая женщина, желавшая добра, только добра, а вон что вышло. Ну а что вышло? Добросовестный, не очень внятный "страшный" фильм. Тут, правда, одно «но»: когда я смотрел «Невинных», то все время сравнивал то, что на экране, с тем, что в книге. Может быть, не делая так, зрители обнаружат в этой картине ее собственные бездны и глубины.   

  

              Генри Джеймс (1843-1916)