Недавно у одного из моих сыновей был день рождения. Тогда я не сообразил, какой же подходящий подарок для него выбрать, а теперь с опозданием придумал. Хорошая мысля приходит опосля. Надо было подарить ему диск с фильмом «Игрушка», который он очень любил в детстве и много раз пересматривал; я должен был соответствующее число раз  со вздохом давать ему деньги на кино. (Приходило ли тебе в голову, дорогой читатель, что с рождением видеозаписи умерла такая чудесная вещь, как кинотеатры старых фильмов?) Честно говоря, я пару раз ходил на «Игрушку» вместе с ним, потому что этот фильм и мне нравился.

Видевшие «Игрушку», наверное, ее помнят. Для не видевших – вот ее  краткое содержание. Но сначала – анекдот, еще старее, чем этот фильм.

Идет по улице тощий человек. Из какого-то дома выходит красивая женщина, делает ему глазки и недвусмысленно кивает  в сторону подъезда. Он следует за ней. Заходят в квартиру, она заводит его в спальню, шепчет: «Раздевайся, я сейчас» и исчезает. Он разделся, сидит себе, фантазирует. О чем может голый фантазировать? Все фантазии голого на букву «Е». (Такая психология голого проявляется, представьте себе, даже на уровне грамматики: «лед – льда», но «гололед – гололЕда»). Наконец женщина возвращается, с ней маленький мальчик. Ткнув в мужчину пальцем, она говорит мальчику: «Не будешь кушать – станешь таким, как этот дядя!» 

Великий философ Иммануил Кант сказал: «Человек должен быть целью, а не средством». Мамаша использовала бедного дядю как средство. Нехорошо с ее стороны.

В фильме «Игрушка» главного героя, роль которого исполняет Пьер Ришар, тоже используют как средство – вот как эту самую игрушку, un jouet. Миллионер нанимает Ришара для своего маленького сына не для того, чтобы взрослый человек играл с мальчиком, а чтобы мальчик играл человеком. Папа хотел не только позабавить сынишку, но и воспитать достойного наследника капитала: не научившись относиться к людям как к игрушкам, настоящим миллионером не станешь. 

Моему сыну фильм нравился, потому что он видел в Ришаре вариант Карлсона.        

Я же смотрел «Игрушку», думая  про свою жизнь...

Важно отметить, что собственно линия покупки Ришара как игрушки начинается в фильме где-то на двадцатой минуте. Сначала идет совершенно реалистический рассказ о том, как безработный журналист Франсуа Перрен (Ришар) пытается устроиться на работу, и при этом зритель постепенно получает представление о том, что он за человек. Это очень независимый человек, с лохматой бородой,  неаккуратной ришаровской шевелюрой и всякими левацкими замашками. Это отчасти и мешает ему найти работу, не говоря уже о том, что действие фильма происходит в плохие для журналистов времена.  И вот наконец ему удается устроиться в принадлежащем нашему миллионеру издательстве. Ну, а потом выходит так, что сын миллионера Эрик случайно кладет на него глаз, и миллионер нанимает Перрена живой игрушкой. Дальше  - такое развитие событий (цитирую из Википедии):

«При всей унизительности своей роли Перрен полон чувства собственного достоинства. Играя с Эриком и одновременно узнавая его ближе, журналист решает заняться воспитанием избалованного мальчишки. Позже оказывается, что у мальчика существуют глубокие психологические проблемы, связанные с разрывом родителей и эксцентричным характером отца. Но Перрен всё-таки сумел подружиться с ребёнком и показал ему всю эгоистичность и недостойность его поведения и поведения его отца. Одним из развлечений Перрена и Эрика становится выпуск сатирической «газеты», приводящей Рамбаля-Коше-старшего в ярость, но в то же время вызывающей в нём невольное уважение к Перрену. В итоге маленький Эрик предпочитает Франсуа отцу».

В фильме все выглядит не настолько нудно, как в этом описании, и тем не менее, все сказано точно. Но мне все эти выкрутасы сюжета, демонстрирующие чувство собственного достоинства Перрена и его благотворное влияние на мальчика, были по барабану. Повторяю, я смотрел как бы сквозь фильм, смотрел и видел себя.

Вот, например, служил я в армии. Командир роты Кущенко меня не любил за то, что я еврей и белоручка (то и другое до сих пор соответствует истине). Однажды, когда я был в карауле, Кущенко привел сержанта, которого поймал, когда тот, возвращаясь из самоволки, перелезал через полковой забор. Кущенко велел обыскать его. В караулке было много солдат, но он приказал это сделать рядовому Бакису, потому что знал, что ему это будет особенно противно. Сначала я хотел отказаться, тем более что обыскивать сержанта не было никакой причины: Кущенко придумал шмон с прицелом на меня. Это был безошибочный ход с его стороны: согласившись обыскать, я ронял свою сраную интеллигентность, не согласившись, попадал на губу за неподчинение приказу, ну и потом мой «отпуск на родину» летел к чертям. Я вздохнул и полез самовольщику в карман. Кущенко зорко бдил: «Ты не до низа кармана долез!». Я опять вздохнул и долез до низа. Кущенко остался доволен, что я так низко пал.

Когда я дотягивал 3-й год, советские танки вошли в Чехословакию. Я служил в танковых войсках на Украине, наш полк уже был в полной боевой готовности для броска через кордон. К счастью, Чешскую весну приморозили, обойдясь без в/ч 92528. В то время я еще не был таким ярым антисоветчиком, каким стал впоследствии, но все-таки хорошо понимал, что совершается большое свинство. Если бы мой танк встал на пражской улице и мне пришлось бы стрелять – смог бы я отказаться?

А когда я работал учителем, мне приходилось голосовать на профсоюзных и еще каких-то идиотских собраниях за увольнение несчастного физрука-алкоголика, избрание некоей отвратительной стервы председателем профсоюза, исключение из комсомола молодой учительницы, уезжавшей с семьей в Израиль, и даже, кажется, в знак солидарности с палестинским освободительным движением (последние два голосования помню очень смутно, так как было особенно стыдно, и от этого они почти с ручками с ножками вытеснились вглубь подсознания). Голосование, ясное дело, всегда было открытым, директор школы Завялец Василий Григорьевич зорко, как ротный Кущенко, сек за мной, так же чуя во мне социально чуждого. И я голосовал «за». Воздержись я или проголосуй «против», губа мне, конечно, не грозила бы, но я был учителем на птичьих правах, все время кого-то замещал, и в случае гражданского неповиновения мог, при двух маленьких сыновьях, вылететь из школы, как пробка из бутылки. 

Правда, в конце концов я все-таки не подчинился одному дурацкому распоряжению Завяльца и вынужден был уволиться по собственному желанию. А позднее я отказался от очень хорошей должности переводчика на заводе, которую мне предложил человек из КГБ. Точнее, этот человек представился инженером завода, но я понял, что он гэбист, потому что предложение было слишком уж соблазнительным. Однако тут несколько другая ситуация: я не терял, а приобретал - от приобретения же гораздо легче отказаться, чем согласиться на утрату. 

Но такие «героические» поступки я совершил в жизни всего два раза - случаев, когда я поневоле соглашался быть игрушкой, было куда больше. Причем судьба меня еще щадила, не ставя в те крайние положения, которые выпадают на долю многих других людей.

В "Игрушке" Перрен-Ришар не покидает дом миллионера, ибо ему жаль мальчика, и кроме того, даже в статусе игрушки он не поступается своим органическим веселым бунтарством. Но ведь он может это себе позволить лишь потому, что миллионер любит сына и видит – мальчик уже не может жить без своей игрушки. Получается, что Перрен в некотором смысле шантажирует миллионера, а тот, в сущности, не так плох, как поначалу кажется: все-таки ради счастья ребенка он терпит все нахальные "игрушкины" выходки. Но не очень-то это все правдоподобно: миллионеры, они в случае необходимости находят способы сделать по-своему, даже если для этого приходится не только сломать кому-то голову, но и сломать через колено личность собственного ребенка. Что же касается Перрена, то по жизни, а не по фильму он терпел бы унизительную бодягу игрушечного существования просто потому, что ему за нее очень хорошо платили; отказавшись от своей странной роли, он снова стал бы chomeur'ом, безработным.

Что ж поделаешь, нам часто приходится идти на унизительные компромиссы. Когда таковые изображаются в искусстве, итогом бывает крушение личности (пример: партизан Рыбак из фильма Ларисы Шепитько "Восхождение") или взрыв, бунт (примеры: Рембо или тот же Перрен). "По жизни" же часто имеет место не первое и не второе, а некий третий вариант: человек не бунтует, но он и не сломлен. Люди сложны, хитры, они, как вода, как растущие из-под земли растения, находят неожиданные выходы, обходные пути ускользания из-под пресса энгельсовой "Осознанной необходимости".   

Чтобы быть правдивее и показать этот "третий вариант", фильму Франсиса Вебера не обязательно надо было сменить жанр, превратившись из комедии в драму: ему "всего лишь"  требовалось стать такой комедией, какие делал Чаплин. Гениальность автора "Новых времен" и "Огней большого города" (темой "Огней", между прочим, также является скоротечный "роман" между бедняком и миллионером) состоит в том, что Бродяжка (Tramp), в отличие от героев других комических лент Великого Немого, не чудак, а совершенно нормальный человек. Ситуации, в которые он попадает, странны, и он ведет себя вроде бы эксцентрично. Но в сущности - и в этом-то все дело! -  он реагирует на сыплющиеся на него со всех сторон оплеухи совершенно естественным, единственно возможным и психологически абсолютно достоверным образом, который можно определить словом "отбрыкиванье" (отсюда главное орудие его защиты от агрессоров - ноги, а не руки!) Мир уродлив и жесток, но Бродяжка не жесток и не уродлив – поэтому его ответы на "400 ударов" судьбы асимметрично-парадоксальны. Таким образом, комичность у Чаплина, как у Гоголя, Зощенко, Хармса, Кафки и других великих комиков и абсурдистов, почти неумышленна, она лишь побочный эффект - в данном случае, побочный эффект жизнестойкости Бродяжки, всегда умудряющегося, проскользнув между молотом мятежа и наковальней унижения, найти "третий путь" неагрессивного, но упертого сопротивления.  

Мне кажется, если бы Франсис Вебер рассказал Чаплину о человеке, которого нанимают игрушкой для избалованного сыночка богача, великий режиссер сразу почувствовал бы, что это его сюжет. Другое дело, что он своевольно подогнал бы подаренную историю «под себя» и повернул ее в сторону большей правды.   

И последнее. Через весь фильм «Игрушка» проходит замечательная мелодия. Легкий такой, почти беспечно веселый мотив (может быть, лучше было бы его насвистывать, чем исполнять оркестром), в котором, мне воображается, в одну минуту передано то, что Чехов старался выразить всей совокупностью своих рассказов и особенно пьес: люди гуляют, болтают, обедают, волочатся, а между тем пропадает их жизнь. Аудиозапись см. выше.