1. "Деген". Режиссеры Михаил Дегтярь и Юлия Меламед. 2014.
2. "Последний поэт великой войны". Режиссеры Вениамин Смехов и Галина Аксенова. 2015.
Ион Деген говорит об Украине и украинцах.
При имени "Ион Деген" сразу приходит в голову великое и страшное стихотворение "Валенки":
Мой товарищ,
в смертельной агонии,
не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
над дымящейся кровью твоей.
Ты не плачь, не стони, ты не маленький,
ты не ранен, ты просто убит.
Дай на память сниму с тебя валенки,
нам еще наступать предстоит.
Деген написал это стихотворение в 1944-м, когда ему было 19 лет. Обретя самостоятельную жизнь, "Валенки" зашагали своей постепенно расширяющейся дорогой славы, а их автор тем временем шагал достаточно скромной дорогой личной жизни: учился, женился, работал, делал научную карьеру, продолжал что-то писать почти для себя. И вот наконец где-то в конце 80-х годов дороги соединились: мир узнал, что "Валенки" написаны Ионом Дегеном. И мир поразился: о, да это же вообще человек необыкновенный, с потрясающей биографией! В начале войны - разведчик, потом танкист, командир танковой роты. Вошел в первую десятку советских танковых асов. Трижды тяжело ранен. Дважды представлен к званию Героя Советского Союза, которым так и не стал, но награждён орденами Красного знамени, “Отечественная война” первой степени, медалью “За отвагу” и др., польскими орденами “Виртути Милитари”, “Крест Грюнвальда” и “Reconciliationis”. Выдающийся хирург-травматолог. Ученый, доктор медицинских наук. Автор многих замечательных стихов, а также целого ряда книг прозы, воспоминаний и даже одной книги чисто философского содержания. В начале двухтысячных Деген стал лауреатом премии еврейских общин России в номинации «Человек-легенда». Вот так. А не напиши он того стихотворения, да, замечательного, великого, но это же всего девять строк, – никакой легендой он не стал бы, хотя, конечно, ближний круг этого девяностолетнего, дай ему бог здоровья, человека знал бы его истинную цену.
Слава Дегена заслуженна, кто спорит. Но вот простая мысль: сколько есть людей великих, но никому не известных, потому что они "не написали девяти строк". И сколько, наоборот, есть незаслуженно, случайно знаменитых людей. Человечеству, чтобы запомнить кого-то, нужен "мем": некая цепко засевшая в коллективном мозге заноза. Сейчас все американские "пандиты" (pundits, мудрецы по части политических прогнозов) твердят, что, скорее всего, республиканским кандидатом в президенты, который окажется один на один против Хиллари, станет Марко Рубио. Что такого, скажите пожалуйста, в этом Рубио? А просто у него "честное открытое молодое лицо, чистые глаза" ("Нью-Йорк Таймс"). `Честный ли он? Нет, десять раз менял свои взгляды в сторону, откуда ветер дует. Молодой ли? Можно сказать, да, ему 44 года. Но его главному сопернику, Теду Крузу, 45, и никто не считает его молодым, ну не молодое у него, понимаете, лицо. Открытый ли? Да бог их, политиков, ведает. Чисты ли его глаза? Не знаю, я не офтальмолог. Джордж Буш-мл. тоже смотрел в глаза Путина и видел, что "это честный человек". Вопрос, если спросите меня, стоит несколько иначе: есть ли вообще у Рубио свое лицо? Сомневаюсь. Но вот ведь, этот парень все более явно кристаллизуется в одного из двух главных претендентов на заведующего Белым домом.
Вернемся, однако, к нашему герою - человеку, чье лицо несомненно обладает "необщим выраженьем". Во-первых, Деген "лицо еврейской национальности" - не будь так, он, наверное, получил бы хоть одну звезду Героя. Во-вторых, лицо Дегена отмечено следами ожогов, потому что человек несколько раз горел в танке. В-третьих, Деген, в определенном смысле, дорогое и близкое лично мне лицо, потому что он очень похож на моего папу (см. фото в шлемофоне внизу: кто помнит моего папу, согласится); а кроме того, хотя Деген родом из Могилев-Подольского, он шесть лет прожил в моих родных Черновцах, где учился на врача. Моя мама - выпускница черновицкого мединститута того же 1951 года. Эх жаль, нет ни мамы, ни ее выпускной виньетки. Поре учебы Дегена в ЧМИ отчасти посвящена его книга "Мои учителя" (1992). http://www.lib.ru/MEMUARY/1939-1945/DEGEN/portrety.txt
Я внимательно прочитал ее, но образа моей мамы там не встретил. Это немного задело меня: она была красавица, редко кто на нее не клевал. Впрочем, Деген, возможно, тоже клюнул, просто не захотел вспоминать, потому что Вера Бакис дала ему от ворот поворот. Да почему же она отбраковала такого молодца? Да потому и отбраковала, что Вера Бакис, а не Шафран: мама выскочила замуж в ноябре 1945 года студенткой 1-го курса, скромную свадьбу совместили с празднованием 28-й годовщины Великого Октября. (Я был зачат, по-видимому, в декабре. Это пора студенческих сессий. Наверное, поэтому я много читаю и умею хорошо вызубривать. Лучше бы мама с папой подождали до январских каникул: тогда бы я любил гулять, отдыхать, ездить на лыжах и т.п.)
Считается, что все люди на свете знакомы друг с другом через максимум шесть рукопожатий. Я не знаком с Дегеном через маму, но это не значит, что я не знаком с ним всего через одно рукопожатие. У меня есть друг Алик, чьи родители, дядя Миша и тетя Маня, дружили с Машей и Рэмом Тымкиными. Я нередко встречал Тымкиных в доме Алика и довольно хорошо их знал. Так вот, Рэм - сокурсник и друг Дегена. Деген написал о нем мемуар, который я сейчас приведу полностью. Читатель может спросить: "Да зачем нам этот мемуар? Не хватает твоей мамы, друга Алика и его мамы-папы?" Но читатель недостаточно проницателен. Конечно, мой текст посвящен Иону Лазаревичу Дегену, но, вместе с тем, он берет глыбже и ширше: его подлинная тема - незаметные великие люди. По-английски такие называются unsung heroes, невоспетые герои. Рэм Тымкин, несомненно, был одним из таковых.
Основательность сапёра Ион Деген
С моим однокурсником Рэмом Тымкином у меня много точек соприкосновения. Начать с того, что в последнем наступлении, во время которого я был тяжело ранен, сапёрная рота старшего лейтенанта Тымкина взаимодействовала с нашей танковой бригадой. Не исключено, что мы встречали друг друга в бою. Во всяком случае, мы вспоминаем одни и те же эпизоды.
В Рэме меня всегда поражала и продолжает поражать невероятная несовместимость олимпийского спокойствия, даже флегматичности, с мгновенной взрывной реакцией. Чаще всего такая реакция вызывает одобрительный смех окружающих.
Лейтенант Тымкин был, пожалуй, единственным, кто внешне не проявил эмоций, когда при вручении гвардейского знамени их отдельному сапёрному батальону произошло экстраординарное событие.
Естественно, что офицеры здорово набрались по поводу присвоения батальону звания гвардейского. К встрече члена военного совета и других генералов батальон построили по четырём сторонам квадратного плаца — каре. Непривычные к строю сапёры выровнялись, как зёрна кукурузы в початке. Высокое начальство, прибыв, поместило себя в центре построения. Развернули бархатное гвардейское знамя. Командир батальона зычно скомандовал: «Смирна-а! Равнение на знамя!" Строевым шагом он направился к центру квадрата, занятому высоким начальством. Но строевой шаг у него получился с некоторым заиканием. Заносило комбата. К чести его надо отметить, что он все-таки преодолел полтора десятка этих невероятно мучительных метров. Согласно ритуалу комбат стал на одно колено, взял угол знамени и наклонился, чтобы поцеловать его. И тут комбата повело. Не только святыню, но даже высокопоставленные сапоги он обрызгал невероятным количеством свиной тушенки и другой закуси, растворенной в желудочном соке и водке. Генералов захлестнуло чувство гнева и отвращения. Полифония угроз содержала полный набор — от обычного мата до тирад, превосходящих по запаху рвотные массы.
Ситуацию усугубляло то, что батальон, несмотря на ужас положения, не мог подавить предательского смеха. Только лейтенант Тымкин оставался невозмутимым. Рэм объяснил свою выдержку количеством водки, принятой до события.
Надо заметить, что при относительно невысоком росте и небольшом в ту пору весе Рэм был способен вместить в себя солидное количество алкоголя. Я это могу засвидетельствовать под присягой.
После окончания войны их батальон расформировали. Старший лейтенант Тымкин и ещё два лейтенанта были направлены в другое подразделение. Гостеприимные офицеры организовали выпивон в честь новоприбывших. Капитан, сидевший слева от Рэма с удивлением произнес: «Ты посмотри! Еврей, а как пьёт!». Капитан едва успел закончить фразу. Рэм врезал его в физиономию и очень спокойно спросил: «А как еврей бьёт?»
Оба Рэминых лейтенанта тут же вскочили на всякий случай. Но всё обошлось. Капитан пересел подальше от еврея, умеющего и пить и бить.
Наше знакомство состоялось уже после поступления в медицинский институт.
Абитуриент Рэм Тымкин пришёл по какому-то поводу в деканат. В коридоре на него наткнулся аспирант кафедры патологической физиологии. Молодой, способный. Во время войны он учился в институте. На нас, на серую солдатскую массу он взирал с высоты своей образованности. Через два года он, уже ассистент, вёл нашу группу. Аспирант пальцем указал Рэму на скамейку и приказал:
— Эй, студент, отнесите в аудиторию.
Рэм взглянул на аспиранта печальными выпуклыми глазами и меланхолично ответил:
— Пошел ты на …
Аспирант, словно подброшенный катапультой, развернулся в полёте и ворвался в деканат.
Через несколько минут Рэма вызвали к заместителю декана. Заместитель посмотрел на Рэма сквозь толстые стёкла очков и спросил:
— Товарищ Тымкин, что вы сказали аспиранту …?
— Пошел ты на … — печально ответил Рэм, не глядя на аспиранта. Тот сидел на стуле сбоку стола в хищном ожидании реванша.
Заместитель декана смущённо заёрзал в кресле.
— Товарищ Тымкин, отдаёте ли вы себе отчёт в своих поступках?
— За четыре года войны я привык отдавать отчёт в своих поступках себе и своему начальству. Я командовал сапёрной ротой. Вы знаете, что значит быть на войне сапёром? Это значит, каждую секунду отдавать себе отчёт. В моих руках была жизнь сотни с лишним солдат. Каждый был человеком, личностью, хотя и среди них попадались такие вот говнюки. — Рэм мотнул головой в сторону аспиранта. — Говнюки стояли передо мной по стойке смирно и не смели дышать. А он позволяет себе сказать: «Эй, студент, отнесите в аудиторию». Да если бы он обратился ко мне по-человечески, я бы не только скамейку отнёс, я бы и его усадил на эту скамейку.
— Товарищ Тымкин, видите ли… понимаете, вы будущий врач, так сказать, культуртрегер. Медицинский институт — не сапёрная рота. Пожалуйста, постарайтесь пользоваться только нормативной лексикой.
Спустя много лет бывший заместитель декана сумел убедиться в том, что товарищ Тымкин отдаёт себе отчет в своих поступках. Именно к доктору Тымкину, к лучшему в городе торакальному хирургу, он обратился, когда ему понадобилась сложная операция на лёгком.
Ох, как непросто стать настоящим врачом. Учиться надо систематически и упорно. Настойчиво, с последовательностью сапёра Рэм накапливал знания, начиная с первого курса.
Забавный случай в какой-то мере может проиллюстрировать основательность накопленных Рэмом знаний.
Как-то по пути в институт на лекцию по марксизму-ленинизму он встретил своего старого друга. Пришлось пропустить первую пару, преступно предпочтя гениальнейшему учению солидную выпивку в забегаловке. На вторую пару, практическое занятие по органической химии, он приплёлся в таком виде, что студентам пришлось скрыть его в углу под грудой пальто и шинелей.
Доцент задал довольно сложный вопрос. Он вызывал у одного студента за другим. Студенты гадали, путались, но, увы, никто не мог ответить правильно. И вдруг из-под груды пальто и шинелей прозвучал правильный ответ, излагаемый слегка заплетающимся языком. Доцент удовлетворено заключил:
— Наконец-то я услышал трезвый ответ.
Группа затряслась от хохота.
До самого моего отъезда в Израиль в 1977 году не прерывалась наша с Рэмом дружба. Мы жили в разных городах, но пользовались всякой оказией для встречи, которая всегда вливала в меня ещё толику эликсира молодости.
Однажды в нашем доме я познакомил двух бывших офицеров-сапёров — Виктора Некрасова и Рэма Тымкина. В тот вечер Виктор с необыкновенным мастерством прочитал два своих рассказа — «Король в Нью-Йорке» и «Ограбление века». Рэм слушал, затаив дыхание. На обычно слегка меланхоличном лице сиял нескрываемый восторг. После ухода Некрасова Рэм сказал:
— Ты сделал мне самый дорогой подарок. Бóльшего в своей жизни я не получал.
А на следующий день позвонил Некрасов:
— Отличный парень твой Рэм. Я почувствовал к нему симпатию в тот самый момент, когда взглянул на него и ощутил его рукопожатие.
С Рэмом в очередной раз я встретился в Сиэтле (штат Вашингтон) через несколько дней после землетрясения. Жена Рэма с удивлением рассказывала, как он вёл себя, когда, по её словам, земля разверзлась.
В тот момент он читал, лёжа на диване в квартире на пятнадцатом этаже. Люстра сумасшедше раскачивалась от стены до стены. Из буфета со звоном посыпались хрустальные бокалы и рюмки. А он продолжал лежать, не меняя позы.
Жена, ухватившись за стол, чтобы удержать равновесие, испуганно произнесла:
— Рэм, чего ты лежишь? Происходит нечто ужасное!
— Успокойся, Ниночка. В моей жизни происходило более ужасное.
(Рэм женился на Нине после безвременной смерти Маши. - Примечание С.Б.)
Рэм Тымкин действительно видел более ужасное. Он был курсантом Киевского артиллерийского училища, когда началась война. Курсантов бросили на защиту Москвы. Там, в боях более страшных, чем сиэтловское землетрясение, Рэм Тымкин был ранен впервые. А потом было ещё много боёв и ещё несколько ранений. И самое ужасное случалось уже тогда, когда старший лейтенант Тымкин командовал ротой сапёров.
Меня не удивил рассказ Нины о том, как Рэм отреагировал на землетрясение. За пятьдесят пять лет нашего знакомства я никогда не видел Рэма выходящим из берегов. Даже в моменты, когда он безусловно был разъярён, на его лице не исчезало выражение меланхолического спокойствия или снисходительная, всепрощающая улыбка.
С Рэмом и моим свояком мы закончили ланч в китайском ресторане. Свояк предложил Рэму зубочистку. Рэм мгновенно отреагировал:
— Для этого зубы надо иметь.
Вероятно, гироскопом, всегда удерживающим Рэма в устойчивом состоянии, является потрясающе развитое чувство юмора. Бывший незаурядный торакальный хирург сейчас уже пенсионер. Я не видел, как он оперировал. Знаю только из восторженных рассказов коллег и пациентов. И в каждом рассказе непременно какая-нибудь деталь о чувстве юмора доктора Тымкина в самых экстремальных обстоятельствах. О юморе, который врачует. 2001 г.
P.S. Благословенна память замечательного Человека… 2006 г.
Ион Деген
Третий справа или слева - Рэм Тымкин. Правее него - дядя Миша Бубис и тетя Маня Бубис
Чтобы оставить комментарий (вместо того, чтобы тщетно пытаться это сделать немедленно по прочтении текста: тщетно, потому что, пока вы читаете, проклятый «антироботный» код успевает устареть), надо закрыть страницу с текстом, т.е. выйти на главную страницу, а затем опять вернуться на страницу с текстом (или нажать F5).
Тогда комментарий поставится! Надеюсь, что после этого разъяснения у меня, автора, наконец-то установится с вами, читателями, обратная связь – писать без нее мне тоскливо.
С.Бакис