Давным-давно, в начале перестройки, журнал «Искусство кино» опубликовал переписку Козинцева с Тарковским, относящуюся к концу 60-х годов. В то время «Андрей Рублев» еще лежал на полке, и почти в каждом письме Козинцев сообщал Тарковскому, что он за последнее время сделал, куда ходил и с кем разговаривал насчет возможности выпуска «Рублева». Также Козинцев иногда упоминает о шекспировском «Лире», а по мере приближения к семидесятому году уже пишет о съемках фильма, о том, как невероятно замучился, с каким скрипом все идет, как никто не хочет работать и т.д. Тарковский в ответ сочувствует, тоже что-то говорит о своих планах, но не слишком подробно и понятно. Наконец «Рублев» выпущен! А еще через некоторое время, кажется, в том же месяце, в Ленинграде прошла премьера  «Лира», пока для узкого круга. Через несколько дней такой же показ состоялся для столичных киношников, но Козинцев заболел, в Москву  поехать не смог. 

Мне не очень понравился козинцевский «Лир», он показался мне холодноватым, скучноватым. Я догадывался, что Тарковскому, скорее всего, «Лир» глянется еще меньше, чем мне. И я буквально подкрадывался к тому письму, которого Козинцев, наверное, с нетерпением ждал – письму, где Тарковский сообщит о своем впечатлении. Если «Лир» ему не понравился – как-то он выйдет из положения, как сообщит старому человеку, которому столь обязан, что его огромный и, скорее всего, последний труд, многолетняя точка приложения всех мыслей, энергии и надежд, на его, Тарковского, взгляд, в общем-то, оказался напрасным? Тарковский поступил очень просто и жестоко - написал всего несколько слов, в таком духе: «Да, очень интересно, много хорошо сделанных мест... у меня, впрочем, совсем иной взгляд на эту трагедию и то, как ее надо ставить». Всё. Козинцев не обиделся, но, видимо, был горько разочарован, он ответил: «Жаль, что вам не понравилось. Что ж, спасибо за искренность. Теперь, когда все позади, я и сам вижу в фильме много недостатков... Привет вашей жене». 

Сказав, что Тарковский поступил жестоко, я не имел в виду, что он должен был поступить иначе. Козинцев, конечно, надеялся на похвалу, – но человек, только что снявший «Короля Лира», знал цену фальшивым похвалам; больше похвалы ему нужна была правда, и он ее получил. Тарковский сделал правильно, но... как все это тяжело. Люди искусства часто выбирают друзей вне круга своей профессии, чтобы не приходилось причинять друзьям боль.  

Фильм мне кажется неудачным, потому что в нем много страстных диалогов и монологов, звона мечей, крови, шума и ярости, но все это не трогает, потому что в нем нет очень простого – своей темы. То есть в нем слишком много тем, аж мозги у зрителя разбегаются. Наверное, Козинцев слишком уж долго думал о «Лире», слишком уж много яиц хотел положить в одну корзину. Норштейн так много понял про «Шинель», что не может снять ничего – такую уйму всего-всего необходимо втиснуть в каждый кадрик. Козинцев проявил бОльшую волю, выдал результат на-гора – но перегруженность его мозга информацией и интенциями не привела ни к чему хорошему. 

Но стойте, ведь в великом произведении действительно много всего-всего? Как сказать, как сказать. В нем много всего – с нашей точки зрения. А гении творят точно так же, как не-гении – стремясь сказать о чем-то своем точечно-сокровенном. Но тут вот какая вещь: когда художественное произведение удалось, оно образует вокруг себя ауру, начинает иррадиировать дополнительные смыслы, каких автор совсем не имел в виду. Тот, кто хочет воплотить произведение на сцене или на экране, пытается «поймать в ловушку» не только ядро, но и поле излучения... и упускает то и другое: за двумя зайцами. Так что ж, не надо обращать внимания на поле излучения? Надо, но... и не надо. Надо помнить, что имеешь дело с шедевром, но в то же время выбросить это из головы и снимать фильм о чем-то простом и сугубо личном. Сложный умственный трюк. Не удивительно, что экранизации классики так редко удаются. 

Итак, о чем бы лично я снимал «Лира»?

...Да, тут еще одно. Нельзя, приступая к экранизации, рассуждать так: «Это произведение можно интерпретировать по-разному, я же из всего спектра возможных интерпретаций выбираю одну, которая мне больше других по душе». Такой подход – рецепт провала. Это все равно, что жениться на девушке, думая: есть много девушек хороших, но на всех ведь не женишься... выберу пока что вот эту. Э-э нет, тут развод не за горами! Надо думать: моя девушка – самая лучшая на свете, побыстрей, побыстрей в кровать, пока кто-то другой ее туда не утащил! И надо думать: Вильям Шекспир хотел сказать в «Короле Лире» именно и только то, что я, единственный на всем свете, раскусил, побыстрей, побыстрей экранизировать, пока кто-то другой не допер, какую потрясающую вещь Шекспир здесь выразил!   

Итак, о чем же, вне малейших сомнений, великая трагедия Шекспира «Король Лир»? Ответить на этот вопрос можно через ответ на другой вопрос: почему данное произведение – трагедия? В трагедии обязательно должны быть грех, вина и тяжкий выбор, причем процесс этого выбора заключается в борьбе добра со злом. Гамлет, допустим, выбирает, убить человека из мести или не убить (ну там свои сложные заморочки, но я примитивно говорю). Царь Федор Иоаннович разрывается между своей природной добротой и проклятым жребием государя карать тех, кто встает на пути Державы. В греческих трагедиях врагом героя оказывается тот, кто ему больше всего дорог, сын его, отец или  возлюбленная. Ну а Лир, чем он-то виноват, какой трагический выбор он делает? Вроде ни в чем не виноват и никакого выбора не совершает. Был хорошим, добрым, мудрым правителем. Решил добровольно уйти на покой. (Уйдет Путин добровольно на покой?) Поскольку Лир жил еще в эпоху царизма-королизма, он не мог передать власть народу, а передал ее как тогда водилось, по родству. Вот тут, правда, маленькая зацепочка: он передал страну в руки не той дочери, которая, по своим внутренним качествам, больше всего для этого подходила, а разделил ее между теми двумя, которые сумели к нему лучше подольститься. Как говорится в басне Михалкова, «лев взяток не терпел, но обожал подхалимаж». Ну хорошо, но в чем тут трагедия и выбор? То есть выбор в буквальном смысле, т.е. между Реганой, Гонерильей и Корделией, как раз есть, но где в этом выборе борьба добра со злом? Что-то не видно. Да, Лир ошибся, клюнул на сладкие слова и был в конце концов за это наказан. Но это что-то сугубо личное получается, драма, а не трагедия. Даже мелодрама: отец незаслуженно обидел дочь, а когда понял, что был неправ, уж поздно было. Умерла бедная у него на руках... а он следом за ней... инфаркт миокарда.

Но нет, «Лир» - все же трагедия, Лир виноват, причина его несчастий, повлекших за собой несчастья всей Англии (которые в изображении Шекспира кажутся глобальными катаклизмами), коренится в некоем трагическом заблуждении.

Сложность в том, что у Лира необычная вина, более сложная и тонкая, чем у героев других его трагедий. Его вина – вина слепоты. Слишком долго он не замечал зла мира. Воображал, что все на свете прекрасно, не понимая, что это только ему прекрасно за стенами дворца, а там, снаружи, ужасно, там торжествует зло. Пребывал в приятном заблуждении, что все к нему хорошо относятся, потому что он добр и мудр. Для того он и решил отказаться от трона, чтобы, исключив фактор власти, убедиться, что люди все равно его будут любить-уважать. Эксперимент такой аккуратный  поставил старик. Результат которого оказался противоположен ожидаемому: никому он стал не нужен, все стали плевать ему в глаза. И эти плевки наконец-то смыли с глаз Лира бельма самоублажательных иллюзий. (Момент постижения Лиром реальности совпадает в пьесе с потерей им разума. Мир настолько безумен, что понять его может только сумасшедший; уютным самодовольным разумом Лира во дворце понять мир было невозможно).

Хорошо, но все равно: в чем тут вина? Ну заблуждался старый король. Но ведь он был хороший, хороший человек! Что ж такого, если он верил, что добро на этом свете ценимо, вознаграждаемо? Не самое порочное заблуждение. Простительная вполне иллюзия. За что же Бог так жестоко покарал его, беднягу?

Нет. По Шекспиру – слепота  непростительна. Не видеть мир таким, какой он есть – это не наказывается, пока ты ребенок. Начиная с определенного возраста, «розовые очки» становятся из беды - виной. Взрослый человек не видит зла только потому, что отказывается его видеть. Потому что он равнодушен, самодоволен. Считает себя добреньким, а на деле ему на все наплевать. Но только он не злато и не власть копит, как примитивные кащеи, а квитанции за добрые дела, которые предъявит у ворот рая. 

«Сложно как-то ты, брат, излагаешь. Ты это, вот что... Есть семь смертных грехов, все остальное так, не смертные, мелочишка суффиксов и флексий. У Лира твоего есть смертный грех или нет? Прямо скажи и просто!»

Говорю: есть. Гордыня. Лир в глубине души блаженно полагал, что ему лучше простых людей живется, потому что он заслужил лучшую жизнь, ибо он не такой, он лучше их. Лучше всех. А между тем, все люди, в общем, одинаковы, только судьба у всех разная, как кому повезет.  Гордыня – грех номер один, за нее Бог хуже, чем за убийство, наказывает. 

Тут необходимо, видимо, добавить, что Лир все-таки совершил и чисто конкретный, действенный грех, о котором я до сих пор не упоминал. Самочинно и добровольно уступив дарованную ему свыше власть, он нарушил заведенный от веку порядок, чем, подобно царю Николаю II, вверг страну в полосу страшных смут. Но в контексте пьесы этот грех  лишь следствие греха N1. Причинно-следственная цепочка такова: гордыня – неудержимое желание убедиться в исключительности своей личности как таковой, в ее чистом, «голом» виде, для чего Лир, как шварцевский король, сбрасывает с себя королевскую мантию –  смуты. 

Идем дальше. Связь трагедии «Король Лир» с нашей современностью.

Эта связь глубока и несомненна, ибо гордыня как была 400 лет назад, так и остается главным бичом человечества. Примеров того, как она лежит в основе всех наших бед, не счесть. Поскольку я раньше сказал, что надо экранизировать великое как сугубо личное, приведу пример гордыни из области, которая мне хорошо известна: области  евреев. Кому не известен а ид, который говорит, а главное, думает так: «Никакого антисемитизма нет. Я лично никогда его не ощущал. А почему? Потому что я честно работал и правильно себя вел. А те, кто хнычут: «антисемитизм, антисемитизм!» - им лучше проанализировать собственное поведение, перестать быть индивидуалистами, белоручками, да и, что греха таить, мошенниками.  Скажете, нет? Будете спорить, что число мошенников среди нашего брата зашкаливает? Живи нормально, будь человеком – и никакие антисемиты тебе не грозят!» 

Лир понял, что он человек, как все, когда поднялась буря, когда бренное его тело задрожало под ледяным ливнем, от которого он не смог прикрыться, потому что, говоря образно, у него даже не было денег на зонтик. (Поверил бы Лир во дворце, что бывает такое – у человека не хватает денег на зонтик? Ах, оставьте ваши мансы, я как король даю всем гражданам равную возможность хорошо заработать, зонтика не может купить только отъявленный бездельник!) Увы, этот еврей в кремле, еврей-аппаратчик, еврей-коммунист, еврей-финансист, еврей-ученый, еврей-говномоченый – в общем, тот еврей, который прихотью судьбы почти всю жизнь прожил иначе, чем евреи вне стен кремля, - он тоже всегда слишком поздно убеждается, что есть Судьба, которая могучей всех твоих ничтожных заслуг, талантов и достоинств, что от сумы да от тюрьмы никто не гарантирован... а некоторая часть человечества и от газовой камеры. Недаром Козинцев решил, что Лиром будет эстонский еврей Юри Ярвет, в чьем морщинистом черепашьем лице "вся история старухи-Европы" (впечатление самого режиссера), и попросил продублировать его роль Зиновия Гердта, а на роль шута выбрал Олега Даля, своей "тонкостью, звонкостью и прозрачностью" похожего на узника Бухенвальда.

Пора кончать, что-то я заболтался. Дорогие читатели могут самостоятельно приложить трагедию короля Лира к себе и посмотреть, как проявляется ужасный грех гордыни на фронте их собственных примочек и заморочек.