24 (11) января 1901 года, 115 лет назад, в городе Иркутске, в семье сосланного социал-демократа родился Михаил Ромм, будущий выдающийся советский кинорежиссер, который поставит ряд замечательных фильмов, а как профессор ВГИКа станет учителем Чухрая, Тарковского, Кончаловского, Шукшина, Данелии, Ролана Быкова и т.д.
Ромм был очень умным, обаятельным, остроумным, живым и добрым человеком, но он был человеком советским. Сочетание этих качеств, как ни странно, имело и свою отрицательную сторону. Владимир Ильич в его фильме "Ленин в 1918 году" (сценарий Алексея Каплера и Таисии Златогоровой) выглядел в исполнении Щукина человечным и даже немного смешным, но когда подлые эсеры пытались убить такого Ильича, это делало апологию "большого террора" по Ромму гораздо более убедительной, чем подобная же апология по какому-нибудь чугунно-деревянному Чиаурели. Притом надо учесть, что Ромм снял этот фильм не когда-нибудь, а в довольно страшном 1939 году.
Значит, не надо заблуждаться. Человечный кинорежиссер Ромм внес такую же лепту в формовку хомо советикуса, как менее человечные Роом, Эрмлер, Пырьев, Довженко или тот же Чиаурели. Но он отличался от прочих именно тем, что был человеком живым, и оттого его советскость не была непроходимо сплошной, как бетонная стена. В 1943 году, когда власти вознамерились создать в Москве «чисто русскую» (без режиссеров-евреев) киностудию «Русфильм», он обратился к Сталину с письмом, в котором указывал на антиеврейский характер этой идеи; в том, что она не была воплощена, есть и его заслуга. Ромм был способен сознавать свою ответственность, каяться и меняться, причем он менялся искренне, а не в угоду новым веяниям. "В эпоху хрущевской «оттепели» (ноябрь 1962 г.) Ромм выступил во Всесоюзном театральном обществе с речью, в которой напомнил об антисемитской практике сталинских времен, когда слово «космополит» заменило слово «жид». По доносу писателей-сталинистов Ромм был обвинен в сионизме". (Википедия). Но и тут Ромм остался человеком советским. В ответ на обвинения в сионизме он написал: "Сионизм - это буржуазный еврейский национализм с ярко выраженным антисоветским характером... Я не сионист, я коммунист". Не надо думать, что это всего лишь тактической ход: в осуждении сионизма Ромм был так же искренен, как в осуждении антисемитизма.
Ромму все-таки легче было меняться в хрущевские времена, потому что и в сталинские он не был цельнометаллически идеологизированным режиссером. Да, несколько его фильмов (дилогия о Ленине, "Русский вопрос" по пьесе К.Симонова) прямо обслуживали режим, но другие были, насколько возможно, идеологически нейтральными или вообще "не про то". Первой его самостоятельной картиной была "Пышка", экранизация новеллы Мопассана. Ромен Роллан, посмотревший ее, восхитился, насколько точно Ромм передал атмосферу французской провинции времен франко-прусской войны. Роллан чуть меньше бы удивился, знай он, что Ромм владел французским почти как родным и, прежде чем стать режиссером, зарабатывал переводами французских романов. А фильм "Мечта" (1940, сценарий Ромма и Евг.Габриловича ) в чем-то предвосхитил темы и стилистику итальянского неореализма. Вообще, оттого что Ромм был. что называется, "белым человеком", даже в его официозно-заказных фильмах всегда присутствовало что-то органическое, юморное, в меру правдивое и вменяемое (о плюсах и минусах этой вменяемости и правдивости я уже говорил). Эйзенштейн в шутку и не в шутку сказал Ромму: "Что бы ты ни снимал, выходит роммовая пышка с начинкой из мечты".
Ромм дружил с Эйзенштейном, тот был самым умным человеком в его жизни. Впрочем, Эйзенштейн был самым умным человеком в жизнях всех его знакомых. Ромм был умен, Эйзенштейн суперумен, Ромм начитан, Эйзенштейн прочел все на свете, Ромм ироничен, Эйзенштейн ироничен насквозь, Ромм старался теоретически осмыслить свой практический опыт, но до теорий Эйзенштейна ему было, как до неба. Физик-теоретик Куликов из "Девяти дней одного года" в исполнении Смоктуновского - это отчасти Эйзенштейн с его веселым, дерзким цинизмом и базаром, в котором никогда нельзя было отличить шутку от нешутки.
Я говорил о поведении Ромма в послесталинский период, а "Девять дней" вводят в нас в послесталинский период его творчества. Этот фильм был
первым результатом мучительной "переделки себя", совершенной Роммом как кинорежиссером "сталинского стиля" и человеком сталинского мышления. Вышедшая в 1961 году картина про физиков-ядерщиков (сценаристы Ромм и Александр Храбровицкий) была необычайно популярна и подвигла пойти в физики даже иных из тех, кто по ментальному складу был чистым "лириком". У меня есть хороший знакомый, который, поддавшись обаянию роммовских киношных физиков, почти полжизни обретался "не в той степи", пока в конце концов не стал тем, кем ему нужно было бы стать с самого начала, т.е. журналистом. Академик Будкер назвал "Девять дней одного года" "пародией на физиков", и в этом был свой резон. Как ни стремился "новый" Ромм избавиться от "лакировки действительности" и быть максимально трезвым реалистом, он все-таки, уступая привычным канонам драматургии, показал повседневную работу физиков полной героизма и трагической жертвенности. Сюжетной пружиной фильма служит авария синхрофазотрона. Главный герой, физик-экспериментатор Дмитрий Гусев (А.Баталов), упорно стремится получить "термояд" и подарить человечеству неисчерпаемые источники энергии, как Прометей подарил людям огонь. Между тем схваченная во время аварии доза радиации ест его изнутри, как орлы клевали Прометееву печень. Отношения Гусева с женой Лелей сложны не только потому, что они люди интеллектуальные и все у них на подтексте, как у Хемингуэя; Ромм тактично дает нам понять, что в результате той самой аварии Гусев не может удовлетворить Лелю. Поскольку Андрей Михайлович (Герш Ицкович) Будкер вовсе не считал работу физика более опасной и жертвенной, чем любая другая, импотенцией, скорее всего, не страдал, а ближайшие перспективы "термояда" (который и сегодня маячит в неопределенном будущем) оценивал вполне трезво, то он рассматривал "Девять дней" как романтическое фуфло, будучи и правым, и неправым. Вот что сказал о фильме Сергей Герасимов: "Конечно, интрига картины натянута, мелодраматична. Но какая фактура, какая фактура!" Действительно, сюжетное наполнение "Девяти дней" малоправдоподобно, но Ромм сделал резко современный, стильный, "шестидесятнический" фильм. Баталов, Смоктуновский и Лаврова в главных ролях были интересны в каждой минуте своего экранного существования и волнующе узнаваемы (или, во всяком случае, соответствовали представлениям зрителей о типичном молодом ученом). Артисты "Современника" и студенты режиссерской мастерской Ромма во ВГИКе, исполнявшие большинство эпизодических ролей, были ненаигранно, остро умны и по самому своему естеству больше походили на физиков, чем на замшелых мхатовских актер-актерычей. В результате фильм получился свежим, молодым и достоверно отражал то наивное и смешное время, когда "физики были в почете, а лирики в загоне" (почти цитата из Бориса Слуцкого). Свежо предание... Сегодня физиков никто, кажется, не романтизирует, и если ждут чего-то от реализации их "безумных идей", так разве что ухудшения климата и полной гибели Земли всерьез в результате экспериментов на адронном коллайдере; поймали уже эти шизики-физики бозон Хиггса, вот-вот поймают или не поймают никогда, человечество это совсем не колышет: оно заморачивается насчет поимки очередных террористов и ловит кайф от интернета, компьютерных игр и новых гаджетов.
Еще дальше в отходе от "прежнего себя" режиссер продвинулся в "Обыкновенном фашизме" (1965, сценаристы Майя Туровская и Юрий Ханютин). Ромм не был наивным человеком, и удивительная похожесть гитлеровской Германии на сталинский СССР отнюдь не является случайным и незапланированным эффектом картины. Не надо также думать, что это сходство прошло мимо внимания советских бонз. "За что вы нас так не любите?" - спросил Суслов Ромма после просмотра фильма. Нет случайности в том, что этот документальный антифашистский фильм был пущен в стране, победившей фашизм, ограниченным прокатом. (В ФРГ его показ предусмотрен школьной программой). Но и тут Ромм остался советским человеком. По воспоминаниям Майи Туровской, он не включал в фильм хронику, в которой аналогии между Рейхом и совком были слишком уж явными. Ромм поступал так не из страха. Или, говоря точнее, то был страх советского человека перед самим собой, поневоле обнаружившим жуткое сходство политических систем, которые он от всей души желал бы видеть несопоставимыми.
"ОФ" прошел по всему миру, но нигде не прозвучал так пронзительно и глубоко личностно, как на родине. Причина очень проста: в других странах фильм приходилось дублировать, и никакой голос не мог заменить неповторимый голос Ромма, который читает в "ОФ" закадровый текст. Михаил Ильич вспоминал, как его старший брат Саша (погибший, а точнее, при невыясненных обстоятельствах покончивший с собой на войне) сказал ему, когда оба были молоды: "Знаешь, в чем твое настоящее призвание? Да, ты переводчик, скульптор, режиссер, и что бы ты ни делал, выходитталантливо. Но как рассказчик - ты гениален, тут я не знаю никого, кто мог бы с тобой сравниться". При этом талант Ромма - raconteur'а лишь во вторую очередь происходит из артистичности, остроумия, памяти на живые детали, etc.; по существу своему этот дар почти тождественен его редкой человеческой контактности, общительности, душевной открытости. Вот и в "ОФ" он не текст готовый читает, а думает вслух, гневается, недоумевает, скорбит, язвит, доверительно обращаясь к невидимому собеседнику-зрителю. Под старость, а лучше сказать, в последние годы жизни (потому что с возрастом Ромм если менялся, то скорее молодел, чем старился), когда хвори иногда приковывали крайне подвижного, деятельного Михаила Ильича к дому, он, чтобы чем-то заняться, стал вспоминать вслух для магнитофона; теперь эти записи доступны, слушаешь их и не можешь удержаться от нехорошей мысли: ну почему он так мало болел!
Последний период жизни Ромма прошел в работе над вторым документальным фильмом, в котором он хотел поразмышлять о глобальных проблемах современного мира. Картина осталась незавершенной; наработки Михаила Ильича, смонтированные Элемом Климовым и Марленом Хуциевым, вышли на экран под названием "И все-таки я верю". Климов был учеником Ромма, и этой работой исполнил свой долг перед учителем. (Досадно и странно, что он и другие питомцы Ромма не смогли исполнить другого долга - поделиться своей памятью о нем. Книга воспоминаний планировалась в середине 70-х, потом была отложена на 80-е, потом, средь вихря невероятных событий, проект был заброшен. А сколько людей, и каких талантливых людей, могли бы о нем рассказать, и сколько интересного они бы порассказали! Теперь всего горстка из них еще не отправилась вслед за Мастером, и те, кто живут и здравствуют, одолеваемы совсем иными заботами. Поздно, поздно...)
В заключение - о еврейской теме у Ромма. Таковой у него как будто не было - и все же она была. Действие его последнего предвоенного фильма "Мечта" (1941) происходит в небольшом польском городке типа Белостока, а персонажи картины обитают в пансионе "Marzenie" ("Мечта"). Их национальности не называются, но нет сомнения, что некоторые из них, как, например, хозяйка пансиона Роза Скороход, - евреи. Да и сам дух этого ироничного, печально-смешного фильма - еврейский дух. Ромм считал "Мечту" своей лучшей картиной "дооттепельного периода", а Фаина Раневская, сыгравшая Розу Скороход, называла эту кинороль единственной, которою не стыдно "плюнуть в вечность". (Глядя на Раневскую - мадам Скороход, я подумал: "Как гениально могла бы она сыграть Рахиль Капцан в великой пьесе Фридриха Горенштейна "Бердичев", какая потеря для искусства, что этого не случилось!")
Фильмы Ромма (некоторые) живут. Его ученики (некоторые: например, Сергей Соловьев, Александр Митта) продолжают работать. Правда, киноинститут назван именем Сергея Герасимова, другого вгиковского профессора. Не знаю. Мне обидно за Ромма, он выпустил больше выдающихся режиссеров, снял, как на мой вкус, больше хороших картин. Но Герасимов был глубоко русским (он всего лишь наполовину, и притом втайне, еврей), и все его фильмы были глубоко русскими (всего лишь один, телеэкранизация "Красное и черное" по Стендалю, "про Запад"), в то время как у чистого еврея Ромма из тринадцати картин одна (фильм "Тринадцать") "про Среднюю Азию", семь "чисто про Запад", две вперемежку "про Запад и Россию", и только три – "чисто про Россию", да и то одна из них, "Девять дней одного года", про людей, занимающихся физикой, которая западной или русской не бывает. Вот и выходит, что лишь дилогия о Ленине специфически "русский" роммовский фильм. За что же, в самом деле, его именем ВГИК называть? Но ладно, не будем искать антисемитский умысел и русский национализм там, где их, возможно, нет... или где они есть лишь отчасти. Юбиляр национализма не терпел ни в русском, ни в еврейском преломлении.
Пояснение к заставке. Михаил Ильич трансвеститом не был, боже упаси. Это он пробуется на роль английской королевы Елизаветы I для 3-й серии фильма Эйзенштейна "Иван Грозный". Ромм пробу прошел, да съемки 3-й серии не состоялись. Сначала Сталин 2-ю серию запретил до тех пор, пока Эйзенштейн ее не переделает, а потом - вскоре - Эйзенштейн, не успев переделать (или чтоб не переделывать), умер от инфаркта. Шутливый ужасно был человек, но не все собственные шутки до него доходили: сердце все же воспринимало некоторые удары судьбы всерьез и вот не выдержало.
Чтобы оставить комментарий (вместо того, чтобы тщетно пытаться это сделать немедленно по прочтении текста: тщетно, потому что, пока вы читаете, проклятый «антироботный» код успевает устареть), надо закрыть страницу с текстом, т.е. выйти на главную страницу, а затем опять вернуться на страницу с текстом (или нажать F5).
Тогда комментарий поставится! Надеюсь, что после этого разъяснения у меня, автора, наконец-то установится с вами, читателями, обратная связь – писать без нее мне тоскливо.
С.Бакис