Тихо, тихо ползи,

                             Позаимствовано мною у братьев Стругацких,

 

«Двое обычных людей, Сергей Пшеничный и Андрей Немчинов, из конца 80-х годов XX века неожиданно попадают в 1949-й год, в небольшой шахтерский городок.  При этом один и тот же день, воскресенье, 8 мая, повторяется для них снова и снова. Пшеничный встречает своих родителей, видит их такими, какими они были в молодости, и разговаривает со своей матерью, беременной им же, а Немчинов даже катает самого себя, мальчика, на мотоцикле. Приходит новый день, и всё повторяется сначала, но никто из жителей города не помнит о его предыдущих вариантах........»  «Википедия».

Моя предыдущая статья была о фильме «Город Зеро». Там герой попадал в пространственную петлю, не позволявшую ему уехать из этого завороженного места. В «Зеркале для героя» тоже петля, но временнАя: Сергей и Андрей не могут вырваться из 8-го мая 1949-го года. Таким образом, фантастическое предположение фильма Хотиненко совпадает с таковым известного американского фильма Хэрольда Рэймиса «День сурка». Говорю это без всякой задней мысли: если на то пошло, то скорее уж Рэймис и соавтор сценария «Сурка» Дэнни Рубин «позаимствовали» идею своей снятой в 1993-м году картины у Надежды Кожушаной. Но дело даже не в этом. Хорошая научная фантастика отличается от плохой не так оригинальностью фантастического предположения, как глубиной его разработки. Разработка тем более важна в «Зеркале для героя», фильме вовсе не научно-фантастическом. И я вам вот что скажу: даже если бы Кожушаная, боже упаси, украла идею у американцев, это было бы не грешно, а вроде того, как Моцарт «брал свое всюду, где оно попадалось». Потому что суть не в голой, или, по-современному, голимой идее, а в том, что в результате вышел фильм грандиозный, которому «Сурок» в подметки не годится.  

Но сказать временнАя петля - это еще не всё, временные петли разные бывают. Расклад «Зеркала для героя» таков. Каждый день всё повторяется, как одна и та же шахматная партия. Однако внутри дня жесткой детерминированности нет. Пришельцы из восьмидесятых в своих действиях свободны: представьте, что к позиции на доске контрабандно прибавлены две пешки, весьма активные. Они могут совершить что угодно – пройти в ферзи, наломать на доске еще тех дров. Но вот партия откладывается – и утром на доске ровно та же позиция, что была до имплантации пешек-диверсантов. Андрей нашел для этого нескончаемого повторения свою метафору: «Как термометр сбросили». Но та ли метафора, эта ли  – время заело, таков фантазийный посыл картины.

Фильм хорош, во-первых, тем, что показанное в нем показано не кое-как, лишь бы вложить интересную идею в какую попало форму – нет, картину хочется смотреть, ее визуальный мир манит и затягивает. Эти люди, множество, уймы людей – не такие все монголоиды, как у Алексея Германа, а разнообразные, похожие на людей люди, – но именно из 49-го года. Атмосфера фильма плотна так, как были плотны послевоенные годы: мне, родившемуся в 46-м, оно вспоминается  битком набитым родней, соседями, прохожими – тесное теплое вспотевшее время, когда ты просто не мог быть одиноким (хорошо это или плохо) и вялым, потому что невозможно было продираться сквозь жизнь без того, чтобы не тереться об эту броуновскую сутолоку и не подзаряжаться от нее (а потом время «шло, и старилось, и глохло» - город редел и редел... почти до полной энтропии... а потом мой город вымер). День 8-го мая наполнен событиями: трагедиями (слава или не слава богу, состояние безопасности на шахтах позволяет им случаться с достаточной статистической регулярностью) и комедиями (жизнь есть жизнь), преступлениями (вот бандиты ограбили инкассаторов с зарплатой – клади, шахтер, зубы на полку!) и подвигами (в основном, трудовыми) – и, конечно, песнями, из радиоточек и в исполнении молодежи на субботниках, массовых гуляньях и просто так: «Враги сожгли родную хату», «Ночь коротка», «Распрягайтэ, хлопци, конэй» -  в общем, весь популярный  песенный набор. Томительный душный донбасский день, весенний, но уже летний – и наутро почти все мужское население, а отчасти и женское, уходит из палящего света дня в клаустрофобическую тесноту штолен – то есть для меня клаустрофобическую и для довольно изнеженного москвича Сергея (Сергей Колтаков), а для этих людей вполне привычную, ковыряются  себе на карачках во тьме да еще  «белозубо улыбаются» (штамп газетных статей о шахтерах, но они, смотри ты, действительно улыбаются и хохочут, хотя одновременно и матюкаются свирепо). Короче, чистый кошмар. Но так они жили, русские, советские люди. И не надо их жалеть, потому что мы им не ровня, это были существа совершенно иного порядка: иной живучести, жажды жизни и просто физических кондиций (потом это также постепенно иссякнет, и сверхплотно населенный край вмазывающих исполинов превратится в конгломерат заброшенных деревень, кое-где омертвляемых шаткими фигурами алкашей).

Не будь в картине ничего другого, кроме вышеописанного, она уже была бы незаурядной. Мне не нравится ни один из последующих фильмов Хотиненко, не симпатичен он сам, человек, стремящийся быть современным, всегда держа ухо востро, расчетливо нашпиговывая свои картины актуальным содержанием. Но все другие его опусы занудны, а «Зеркало для героя» - ничуть не меньше наполненное содержанием, да еще каким! -  так и бьет с экрана энергией и окунает в густую плотность мира. Даже непонятно, как это получилось у Хотиненко всего один раз, вроде другой человек делал. 

Итак, содержание. Оно, опять же, выражено через плотность, вещность, изобразительность, пластику. Через контраст между ширью степи,  людской удали, песен, высью терриконов, индустриальных сполохов на горизонте, солнечных и звездных небес - и спертостью шахты, давлением ежовых рукавиц сталинщины, рабской зашоренностью народного сознания и теснящими рамками бесконечно повторяющегося сюжета (Андрей отмечает прожитые «в петле» дни палочками, и в конце фильма они уже занимают весь кадр). Как я уже сказал, пространственно «петля» не замкнута: внутри дня дальность перемещения героев зависит лишь от скорости их движения. Гениальное место фильма: Сергей смотрит из тамбура поезда на проносящуюся страну: за пять минут - от края до края! Потом оказывается, что это он смотрел киножурнал в местном кинотеатре, но какая разница – кадры уже мощно ударили по нашему сознанию. (К слову, жаль, что два приятеля и впрямь не уехали на поезде или не улетели на самолете – ведь летали же в 49-м самолеты - в какой-нибудь другой, далекий город, и чтобы там было все иначе, но, в сущности, так же). Сергей и Андрей (Иван Бортник) – разные люди, и поведение их «в петле» разное. Сергей хочет только одного, вырваться любой ценой, - но как же вырвешься? Андрей в силу разных причин –  генетической ли своей «простонародности»? профессии ли горняка? – начинает быстро приживаться в капкане; анаэробный 49-й год, кажется,  больше соответствует его натуре, чем переозоненный конец восьмидесятых. Так как он народный человек, то, в отличие от Сергея, берет близко к сердцу участь того куска России – пусть это и Украина, – в который его магическим образом забросило. Он хочет хоть что-то изменить – и меняет, каждодневно меняет. В «Дне сурка» герой использовал накопленный опыт, например, для того, чтобы методом проб и ошибок наконец закадрить классную чувиху. Акции Андрея настолько же масштабнее, насколько «Зеркало» масштабнее «Сурка»: он предотвращает преступление, «отменяет» гибель одного из шахтеров, добивается закрытия взрывоопасной шахты и увольнения ее идиота-начальника. Но что с того? В знаменитом рассказе Бредбери раздавленная «в прошлом» бабочка передачей по детерминистской цепи производит огромные, и катастрофические, изменения в настоящем. В этом фильме, напротив, никакие случившиеся «вчера» события ни к «плюсу», ни к «минусу» не поколеблют железного хода заведенного раз и навсегда «сегодня». «Всё можно, а завтра – всё по-новой», - сокрушенно говорит Андрей Сергею. А тот ему, пусть не сразу, а через полфильма, отвечает: «Ничего с ними сделать нельзя. У них даже убитый встанет и пойдет как ни в чем не бывало, и не будет помнить ни добра, ни зла, и будет верить в то, во что верил вчера. Что ты от них хочешь, каких перемен ждешь? Это фантомы, призраки».

Но Андрей не дарвинист, а ламаркист. Он надеется, что приобретенные признаки все же передаются:  не мытьем, так катаньем, нудным повтореньем, бесконечным дятловым долбленьем (пусть столько палочек надо для этого отметить – ни стены, ни жизни не хватит) у этих вдруг наутро что-то от вечернего останется! 

Вопрос Надежде Кожушаной на засыпку (увы, она, умершая через десять лет после выхода фильма, может ответить лишь неслышно): а как же тот факт, что будущее все же существует? Ведь вот вырос же Сергей, вырвался из этого городка в Москву? Ответ сценаристки мог бы быть такой - ну да, вырвался, но у меня же метафора: Москва не Москва, жизнь расейская  всюду одинаково неподвижна. 

Или вот другой ответ, который мне больше нравится, потому что он не только красивее, но и оптимистичнее: что время на Руси зациклено – так кажется только молодежи, только тем, кто глядит на прошлое снаружи. Иначе говоря, мы смотрим этот фильм изнутри сознания скептичного Сергея. На самом деле, что-то живое было на Руси всегда; время  существовало, но ползло незаметно, как улитка. Важный сюжетный момент фильма: в первых его десяти минутах, до того как Сергей угодил «в петлю», он яростно спорит с отцом, нудным сенильным сталинцем, обвиняющим сына в забвении идеалов, цинизме, пофигизме, etc. Потом Сергей смог увидеть отца молодым: это сталинец, но совсем другой, еще не задубевший, не занудневший – он сталинец, потому что хочет горячо верить, но в то же время и не сталинец, потому что, никого и ничего не боясь, проявляет инициативу, рубит начальству правду-матку в глаза и т.д. (за что его в конце концов и упекают в каталажку). Вернувшись из Зазеркалья, Сергей, как девочка Оля из «Королевства кривых зеркал», уже смотрит на стариков иначе, с уважением и состраданием; заставляя нас вспомнить Криса в финале «Соляриса», он обнимает отца под звуки потрясающей всенощной Рахманинова «Ныне отпущаеши». Но потрясения под занавес не происходит, потому что все это выглядит чистой воды дидактикой, а главное, фильм-то был не про то, не о «конфликте отцов и детей». «Можно ли что-то сделать с таким народом? есть ли какая-то надежда?» - вот какой проклятый вопрос он ставил. 

Разгадывать загадку «Зеркала для героя» можно так или иначе, однако непосредственная данность заключена в развернутой метафоре физического безвременья, воплощающего безвременье историческое: ««Мы живем одним настоящим в самых тесных его пределах, без прошлого и будущего, среди мертвого застоя… Мы так странно движемся во времени, что с каждым следующим мигом миг предыдущий исчезает для нас безвозвратно» (А.Чаадаев). 

Теперь вспомним, что «Зеркало для героя» было снято в 86-м и вышло на экраны в 87-м году: ранняя заря Перестройки. «Перемен хотим, перемен!» «А возможны ли они, перемены эти?» –  главный вопрос, будораживший тогда умы. (В начале фильма звучит не Цой, а бутусовская «Гуд бай, Америка!» - но лишь потому, что Цой напишет свою эмблематическую песню еще через два года).

Фильм был актуален не только в 87-м – он актуален и сегодня, когда опять наметилось какое-то «шевеление праха могильного». Он будет актуален до тех пор, пока русские люди не превратятся в американцев, китайцев или, оставшись самими собой, не докажут, что они все-таки умеют запоминать то, что было вчера.

  Приложение:   Несколько соображений по поводу характера времени в «Зеркале для героя».

А. Кажется, в фильме не указано – во всяком случае, я не уловил, - когда Сергей и Андрей попали «в петлю». Если это случилось 8-го мая – значит, время «в петле» существует, по крайней мере, во всей протяженности 1949-го года, однако в виде дискретных окон: пришельцы попадают в то из них, которое соответствует дате их «отъезда» из своего времени. В каком виде оно существует для самих жителей Зазеркалья – кантианская «вещь в себе». (Попутный вопрос: существуют ли в Зазеркалье другие годы? Если да, то почему наши двое попали именно в 49-й? Бог послал их в него из педагогических соображений? Или, может быть, каждый угодивший в Зазеркалье попадает в год своего рождения? Сергей точно родился в 49-м; если Андрей тоже (??), тогда по крайней мере одна загадка разгадана). 

Б. С другой стороны, если Сергей и Андрей убыли из «реала» действительно 8-го мая, это означает, что время в Зазеркалье не накапливается даже по формуле «8-е мая х N =  N 8-х мая». Ведь сколько палочек ни отметил Андрей на стене, все равно, наконец вырвавшись из «петли», Сергей попадает в «реал» в День победы, 9-го мая: t пребывания в Зазеркалье = 0.
В. Читателю предоставляется самому определить, есть ли противоречие между А и Б.