Хлестакова в этом фильме играет Игорь Горбачев. 

Википедия, в частности,  сообщает о нем:

Игорь Горбачёв родился 20 октября 1927 года в Ленинграде. В 1946—1949 годах учился на философском факультете ЛГУ имени А. А. Жданова. Первые роли начал играть в 1948 году, занимаясь у В. Карповой в знаменитом студенческом театре Ленинградского университета. Первой большой ролью был Хлестаков в «Ревизоре» Н. В. Гоголя. На всесоюзном конкурсе-смотре самодеятельных театров получил главный приз за исполнение Хлестакова. В 1948 году перешёл на учёбу в Ленинградский театральный институт им. А.Н. Островского. Через три года, учась в Театральном институте им. А. Н. Островского, сыграл Хлестакова в фильме «Ревизор» В. М. Петрова.

Таким образом, Горбачев сыграл сложнейшую роль Хлестакова и на сцене, и даже через три года в кино, еще не будучи профессиональным артистом! 

Посмотрев недавно фильм Петрова, я с удивлением обнаружил: Горбачев играет совершенного гея или, может быть, даже гея-педераста.

Я почти не сомневаюсь, что сам исполнитель этого не осознавал (справиться у него самого, к сожалению, нет возможности: Горбачев умер в 2003-м году). Не осознавали этого, конечно, и зрители: в те годы идеологической и сексуальной невинности мало кто знал, что значит слово «педераст». (Понимал ли толком Никита Сергеевич Хрущев, что он говорит, когда через десять лет, в 1962-м, обзывал художников-авангардистов «пидорасами»?) В общем, зритель ни о чем таком не задумывался – ему просто было очень смешно.  

Но что значит – «просто смешно»? Смех вообще вещь непростая. Тот факт, что зрители не осознавали нетрадиционной «половой ориентации» горбачевского Ивана Александровича – исключает ли он, что на каком-то скрытом уровне они могли о ней догадываться? Знание о педерастии, так же как знание об инцесте – часть древней памяти человека. Можно написать так: те, кто смотрел «Ревизора»-52, понимали/не понимали, что Хлестаков – гей, как ребенок, ругающийся матом, понимает/не понимает слова, которые вылетают из его нежных уст.

К моему собственному удивлению, посмотрев фильм, я четко вспомнил номер «Огонька» за 1952-ой год, в связи со столетием смерти Гоголя целиком посвященный великому писателю. На одном развороте, рядом с фото Хлестакова-Горбачева, были снимки Хлестакова-Игоря Ильинского и Хлестакова-Андрея Попова. Можно предположить, что и корифей Малого театра, и восходящая звезда ЦТСА играли эту роль замечательно. Но можно и попытаться объяснить, почему исполнение непрофессионального артиста оказалось феноменальным, сопровождалось успехом, какого Горбачев больше никогда не снискал за свою долгую последующую работу в кино и на сцене. Потаенная гомосексуальная компонента исполнения сообщала роли живую трехмерность; неявное обращение к «телесному низу» (по Бахтину) делала игру артиста завораживающе яркой особенно в тот едва ли не самый пресный, самый «некарнавальный» год советской власти.

Нельзя, правда, отрицать, что Алексей Герман в «Хрусталеве» изобразил именно ранние пятидесятые как время «карнавальное»: тут и двойники, и невольная трансформация главного героя «из князи в грязи» и обратно, и потом еще раз обратно, но уже по собственному выбору, «в грязи», а уж «телесного низа» в этой картине хоть отбавляй, вплоть до fellatio.  Однако это совсем иного рода, жуткая, выморочная карнавальность (если бал, то бал сатаны) - совсем не та, которая в 1952-году вдруг утолила потребность зрителей «Ревизора» в глотке радости.

В наши дни, когда «продвинутость» населения по части половых извращений заметно возросла, артисты лишились большого преимущества через тайное обращение к запретному углублять, оживлять свою игру. Хлестаков, сыгранный актером как гей, сегодня и будет восприниматься как таковой; в лучшем случае, зрители усмотрят в этом эпатажность, в худшем – просто зевнут: надоело. Если зал будет смеяться, то теперь это будет как бы «споловиненный» смех: от той карнавальной радости, которую некогда вызывал Горбачев, останется лишь вульгарная нижняя половинка.

Резюме довольно банально: со снятием всех и всяческих табу жизнь лишается дразнящей загадочности, а искусство – едва ли не самых мощных рычагов воздействия через апелляцию к нашей архетипической памяти.